— Я этого не знал. Я думал, что ты ее сдал Джанин. И убил потом.

— Ну ясен пень, по-другому ты и не подумал бы.

Какое-то время опять молчание. Ночь темная и тихая, воздух густой и влажный, кажется что его можно потрогать рукой, зачерпнуть и пить, как из источника. Сигареты выкурены, окурки затоптаны, а мы все стоим, привалившись к дереву, плечом к плечу и молчим.

— Слушай, — Итон трет затылок, будто он у него ноет, — ты урод и сукин сын, конечно. Но я помню. Я все помню, Эрик. Я помню наши рейды, я помню, как однажды, ты откопал меня из-под обломков рухнувшего здания, как ты искал меня, когда остальные забили уже, думая, что выживших нет. Я гнал от себя эти мысли, потому что у меня не укладывалось в голове, как человек может быть сволочью и нормальным парнем одновременно.

— Итон, тебе не обязательно все это мне говорить сейчас…

— Подожди, Эрик. Мне самому паскудно. Я, когда увидел… Я бы не смог такое пережить…

— Ты удивишься, что можно пережить после опытов Джанин.

— Я был подопытным Джанин. Она ввела в меня какую-то свою новую разработку… Несмотря на дивергенцию, я был в моделировании и чуть не убил Трис. Она меня разбудила, и когда я очнулся, мой пистолет был приставлен к ее лбу… Я мог ее убить и ничего не мог с этим поделать. Я думал, что друзья — это враги и наоборот. У меня в голове все как будто перемешалось, при этом я все помню и знаю, что я все делал осознанно. Это страшно…

Я не знаю, что на это сказать. Мое моделирование не было похоже на современное, за которое отвечает программа. Моя программа сидела прямо у меня в голове, пытаясь медленно, но верно изменить мою личность.

— Я вообще не знал, что я под моделированием был все это время. — голова совсем разболелась и пульсировала почти не переставая. — Я думал, что я такой и есть. Хотя теперь я даже и не знаю, какой я есть. Я знаю только одно, суки Джанин больше нет, а дело ее живет. Во мне, в лидерстве Сэма… Это надо прекратить.

Достаю пачку, протягиваю Итону.

— Будешь? — он вытягивает выбитую сигарету, прикуривает в ладонях.

— У тебя есть идеи? Что с этим можно сделать? — сигарета оставляет на языке горький привкус. Надо бы завязывать так много курить.

— Можно было бы просто подорвать Эрудицию и все. Но там Эшли… Если она еще жива… — в груди что-то сильно кольнуло и скрученный комок больно давит на ребра.

— Она жива. И мы вытащим ее, Эрик.

— И к Сэму не подобраться, он осторожный, сука, нигде один не ходит. Нам бы понять, что делать с его армией под сывороткой, как действует эта сыворотка и что конкретно дает им. Как бороться против реактивных систем. Что ему надо от Эшли. И жива ли она вообще. — Сердце пропустило очередной удар. — Мартин говорит, что скорее всего ему нужен ее генетический материал. — Что он с ней сделает, когда его возьмет, я стараюсь не думать. — С Гилем надо бы связаться. Когда вы последний раз были на связи?

— Где-то за две недели до штурма. Он предупредил, сказал что-то затевается и нужно быть осторожными. Но они пришли со снарядами и обстреляли нас на расстоянии. Мы не были готовы к этому. Так что на тот момент, когда ты принес ему карты, он уже знал где мы.

— Почему ты думаешь, что Эшли не погибла?

— Я видел, как ее увозили на машине эрудиты и Вольники. Среди них был парень, который знает ее в лицо. Он с нами был в Искренности и, кажется, хорошо знает Эшли.

— Черт! — кулак разбивается о ствол дерева, но я не чувствую боли. Это же гребаный х*есос Райн. Я же сам отправил его в Эрудицию, все сам, бл*дь! Ну, хотя бы она не погибла при артобстреле. Это дает хоть какую-то надежду. — Надо срочно наладить связь с Эрудицией. На этом полигоне есть стационарный передатчик.

— Да, это первое что надо сделать. Потом я бы еще поймал бы одного из вольников и допросил бы его. Мы схватили одного лазутчика месяц назад, но он не сказал почти ничего, у него была капсула с ядом в десне. Он не сразу ее расковырял, успел сказать только, что Вольникам вводится какая-то новая сыворотка, которая делает их сильнее и выносливее. И кажется даже умнее. Они ее называют сыворотка неуязвимости. Зачем Сэму нужна Эшли, он так и не сказал. Не успел.

— Неуязвимости, значит. Вот, бл*дь! Да, ты прав, лезть без подготовки в Эрудицию — только людей терять. Надо сначала узнать что там и как. Потом будем думать.

— Ладно, Эрик. Как бы там ни было, я не могу не признать, что в стратегии и тактике боя ты разбираешься. И, хоть мне и сложно после стольких лет это осознать, но я признаю, что ошибался насчет тебя. Поэтому, как ни странно, но я верю тебе. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, когда Эшли там, в Эрудиции, а мы тут и не понятно, что делать. Я не хочу допустить, чтобы нас всех перебили по прихоти Сэма, я не могу допустить смерти Трис. И я хочу спасти Эшли. Если уж кто и не даст нам всем попередохнуть, так это ты, Эрик. Как бы мне не трудно было это признавать.

— Да, Итон, я все понял. Надо как следует выспаться, и подумать, что и как можно сделать с Сэмом и его Вольниками. И вот еще что… Я рад что ты со мной. Как бы мне не трудно было это признавать. — Протягиваю ему руку, он ее пожимает. Чего в жизни только не бывает.

====== «Глава 17» ======

POV Эшли

В себя я пришла в лазарете. То есть в клинике. Все как в какой-то другой реальности… Беспорядочное мелькание суетящихся врачей. Писк приборов. Какие-то процедуры… куча датчиков, постоянные осмотры. Склонившаяся надо мной медсестра, протыкающая мне вену иголкой шприца, и сгущающаяся темнота… Снова и снова… я словно временно выныриваю из небытия, и вновь в него погружаюсь. Что им всем от меня надо? Почему бы просто, не оставить меня в покое?

Сознание словно отказывается возвращаться, иногда прорываясь короткими вспышками призрачного осмысления. Ощущение собственной никчемности, балансирующей на крайних затворках беспомощности. Предательская память, воспроизводящая жуткие кадры… Обломки горящих зданий, развороченные обстрелом… Изувеченные останки людей, перекореженная кровавыми воронками земля… месиво из фрагментов тел… адское содрогание под ногами… звуки разрывов, вышибающие дыхание… рвущие душу предсмертные крики… Мой собственный вой ужаса… Они безжалостно сменяются на другие эпизоды… тонущая в отчаянии, умирающая девушка… стальное дуло пистолета, направленное ей в голову… беспощадный, холодный взгляд любимых глаз, полный безразличия… Приподнятая, в презрительной ухмылке верхняя губа, так напоминающая свирепый, лютый оскал, жестокого зверя… Мужчина, из чьих глаз в варварских мучениях утекала жизнь… Снова ледяной, серый взгляд… палач, без сожаления упивающийся своей властью над обреченной жертвой… Чудовище, насыщающийся взахлеб забранными душами… Как-же так… Боже мой, неужели это правда? Почему… ну почему? Жить не хочется совершенно… сломал меня, растоптал… Жалкая ты. Слабая. Глупая… Как он мог предать? Не верится совсем… он же воин, настоящий… Зачем он убил Кана… не в бою, безоружного… На блюдечке отдал нас на растерзание? Тех, кто верил ему… стоял за него до последнего… Разве так бывает? Надежда умирает вместе со мной… Пусто… горько… страшно. Как заставить себя верить… жить? Кажется, что вот совсем, мне незачем теперь. Но почему же так больно, словно наживую нарезают сердце тонкими полосочками. Как жаль, что нельзя все вырвать из памяти… Да, мне не за кого, было бы бояться. Так ведь жить проще, ни к кому не привязываясь? Да уж, с этим не поспоришь — проще… Намного. Но это реальность девочка… жестокая, печальная… Густая темнота пелена, граничащая с спасительным беспамятством обволакивает своим полотном.

Осмысление постепенно проясняется. Белый свет из окна резко бьет в глаза, нудная боль в голове, легкий запах лекарств. Я была, и вышла вся, осталась одна пустая оболочка. Больная и расшатанная. А где-то там, внизу живота поскуливает ощущение разочарования… Так хочется закричать, не сдерживая рвущихся из груди рыданий… не выходит. Наваливается адская усталость, а вместе с ней апатия и безразличие. Мне теперь все равно. Делай ты, Сэм, что хочешь, только уже скорее… Убейте меня, сделайте большое одолжение. А вот и он, легок на помине.