И лишь Уайти, тренер, с которым Вульф заключил контракт, невозмутимо терпел поведение жокея. Это задевало Вульфа. Для того чтобы заставить Уайти понервничать, он стал оттягивать момент, когда следовало посылать лошадь вперед, до последнего мгновения{141}. Вульф, бывало, посылал друга посидеть рядом с тренером и понаблюдать, как краска отливает от лица Уайти, пока он все дольше и дольше оттягивает момент, чтобы послать лошадь вперед, когда, казалось, уже слишком поздно. Несомненно, с каждым мгновением Уайти бледнел все сильнее, но Мороженщик знал, что делает. Невероятно, но Вульф настолько хорошо умел выбрать момент для рывка, что прошло целых десять лет, прежде чем кто-то обошел его на призовых скачках на фотофинише{142}.

Вульф был фанатом чистой езды. Он никогда не использовал грубых приемов и сам наказывал тех, кто пытался облить его грязью. Известно, что он мог замахнуться и ударить наездника по лицу хлыстом, а потом честно рассказать распорядителям, что он сделал, когда ложь могла помочь выпутаться из неприятностей. Он скакал в клейминговых скачках с таким же рвением, как и гандикап в Санта-Аните. Он был также довольно острым на язык – несколько бранных слов из уст Мороженщика могли расстроить все планы соперников.

Джордж Вульф с самого начала был по статусу значительно выше рыжего Полларда. Пока Поллард спал в конюшне и столовался в кухне ипподрома, Вульф жил в комфорте в доме Уайти и ел домашние обеды. Поллард всегда оставался в тени Вульфа, но он был человеком независтливым. «Я знаю Джорджа, – смеялся он, – большая голова, маленькая задница, и рычит, как лев»{143}. Поллард утверждал, что именно ему принадлежит авторство прозвища Вульфа – Мороженщик. Он объяснял это так: «Во всех рассказах в вагонах для курящих я всегда слышал, что мороженщики и коммивояжеры – совершенно аморальные типы. А Джордж недостаточно приятный человек, чтобы быть коммивояжером»{144}.

Вульф ответил в том же ключе. «Жокею не обязательно быть атлетом, – сказал он репортеру. – Смотрите сами, Ред Поллард – один из самых сильных жокеев страны на сегодняшний день, а у него не хватит сил даже свечу задуть»{145}.

В те времена Поллард и Вульф нашли общий язык: оба отличались живым умом, рациональной манерой езды и отменным чувством юмора. Начиная с лета 1927 года возникшая юношеская дружба закалялась в суровых испытаниях на беговых дорожках ипподрома Ванкувера. Эта дружба продлится всю их сознательную жизнь и навсегда свяжет этих людей в истории конного спорта.

Жокей Уоллес Лейшман, серьезно пострадавший после того, как его лошадь столкнулась с другой лошадью, лежит на дорожке на ипподроме Бэй-Медоуз, 1939

(Скачки и конный спорт. Дайджест)

Июльским субботним днем 1938 года полуголодный подросток пришел на автобусную станцию в городке Колумбус, штат Огайо. Он выглядел растерянным и дезориентированным. Полицейский подошел к нему и попытался заговорить, но мальчик, казалось, не знал и собственного имени. В кармане у него полицейский обнаружил 112 долларов, билет до Питсбурга и документы на имя Томаса Дауэлла, малоизвестного местного жокея{146}. Заметив, что Дауэлл в таком ужасном состоянии, офицер привел подростка в участок, где полицейский врач осмотрел его и попытался выяснить, что произошло. Дауэлл молчал, но казался глубоко потрясенным. Опасаясь, что юноша пострадает, если его отпустить, врач оставил его в камере и отправился звонить его матери.

Пока полицейский отсутствовал, Дауэлл снял брючный ремень, обмотал его вокруг шеи – и повесился.

Когда информация о самоубийстве дошла до ипподрома, никто, казалось, ей не удивился. За свою короткую карьеру Дауэлл узнал то же, что Ред Поллард и Джордж Вульф, как, впрочем, знали и многие другие наездники. Жизнь жокея – сплошной ад, иначе не назовешь. Ни в одном другом виде спорта спортсмен не идет на такие большие жертвы. Тяжкий труд, полуголодное существование – и ранняя смерть. Жокеи либо погибали под копытами лошадей, либо ломались, не выдерживая неизбежных нагрузок.

Три долгих года Дауэлл испытывал на себе все ужасы профессии жокея. Как и все, он истязал себя в стремлении удержать чудовищно малый вес тела. Утром унижался, чтобы ему разрешили выступать за ту или иную конюшню, а вечером сносил наказания и побои – и все время ждал, когда же ему попадется «та самая лошадь», которая вынесет его из бедности и страданий к вершине славы. Жизнь Дауэлла ничем не отличалась от жизни других наездников, эту жизнь не понаслышке знали все обитатели ипподромов. Так жил почти каждый жокей. И под таким непомерным давлением Дауэлл «дошел до ручки».

Они все называли весы «оракулом», и все были рабами этого оракула. В двадцатых и тридцатых годах весовая нагрузка, назначенная для лошадей во время скачек, обычно колебалась в пределах от 37,6 килограмма до 59 килограммов или больше – в зависимости от категории лошади и важности скачек. Наездник мог превысить назначенный вес не более чем на 2 килограмма – или его снимали с соревнований. Некоторые тренеры ограничивали эту цифру всего до двухсот граммов. Чтобы успешно пройти взвешивание перед призовыми скачками высокого класса, жокей должен был держать вес в пределах 51 килограмма. Наездники, принимавшие участие в соревнованиях в будни, должны были сбросить еще около 2 килограммов, а те, кто был в «низшем эшелоне» спорта, не могли весить более 45,3 килограмма. Чем легче наездник, тем на большем числе лошадей ему позволено будет соревноваться. «Некоторые жокеи, – писал Эдди Аркаро, – готовы были чуть ли не ноги себе не отпилить, лишь бы вписаться в рамки разрешенного веса»{147}.

Только некоторые из жокеев были от природы настолько тщедушными, что без труда поддерживали нужный вес, чем заслуживали жгучую ненависть своих коллег. Большинство жокеев были подростками, им еще предстояло пережить скачок роста. Чтобы не тратить время и деньги на тренировки мальчиков, которые потом вырастут крупнее необходимых для скачек размеров, тренеры перед тем, как заключать контракты, проверяли размер ноги каждого потенциального ученика жокея. Обычно большой размер ноги – верный признак скорого скачка роста. Многие также учитывали рост и вес сестер и братьев учеников. Тренер Вуди Стефенс, который начинал карьеру учеником жокея в конце двадцатых годов, считал, что ему повезло в этом отношении. Проверяя его пригодность для этой работы, его тренер не видел сестру Вуди, местную баскетбольную знаменитость.

На самом деле каждый взрослый жокей и большинство подростков, конечно же, весили слишком много. Обман, если все сделать правильно, мог, конечно, немного помочь. Один довольно пухленький жокей весом в 63,5 килограмма вошел в жокейские легенды тем, что смог как-то обмануть подслеповатого клерка, проводившего взвешивание, который в итоге засвидетельствовал показания весов в 50 килограммов. Никто не знал, как жокей это делал, но считали, что либо он ставил ноги на ту часть весов, которая не фиксировала вес, либо помощник просовывал жокею кнут под зад и приподнимал его. Жокею удавалось проделывать этот трюк весь сезон, пока кто-то его не поймал.

Большинство жокеев предпочитали более честный подход: радикальные диеты в 600 калорий в день. Ред Поллард целый год ел только яйца. Солнечный Джим Фитцсиммонс признавался, что во времена его жокейской карьеры типичный обед состоял из одного-двух листиков салата, и ел он его только после того, как тот полежит на подоконнике, чтобы выпарилась вся влага{148}. Вода была главным врагом, и жокеи шли на совершенно абсурдные меры, чтобы она не попадала в организм. Большинство из них вообще ничего не пили. Так, в комнате для жокеев служители прокалывали банки содовой ножом для колки льда, чтобы за один раз можно было выпить всего несколько капель. Вид и звук льющейся воды становился настоящей пыткой. Фитцсиммонс по привычке не заходил в те помещения в конюшне, где мыли лошадей, потому что не мог выносить вида льющейся воды{149}.