— Думаете, он специально? Показать новую нравственность бывшего "подлого сословия"?
Калинин пожал плечами:
— Боюсь, Танюша, вы видите больше, чем сам автор.
В следующий раз Таня подсела к "молодым" — выяснить у Льва Форина, специально ли он поместил свой двусмысленный снимок на обратной стороне калининского очерка или нет.
Лев только улыбнулся и промолчал. Зато другие на нее набросились:
— Вы, Танечка, уделяете слишком много времени метру Калинину! Не верьте этому старому демагогу! Его поколение себя дискредитировало всей своей жизнью. Держитесь лучше нас, молодых, не прогадаете.
— И чем он только вас обворожил, Танечка? Уж не своим ли серебром? — и лукавый взгляд, и поглаживание воображаемой бородки. — А может, своим латунным золотом? — и рука скользит к воображаемой медали на лацкане пиджака.
— Зачем обижаете хорошего человека? — вступился за Таню Форин. И, открыв свою корреспондентскую сумку, достал оттуда конфету "Белочка", угостил: память о Родине.
— Спасибо. А я думала, у вас там аппаратура. Вы не снимаете Каир?
— Хоть тут отдохну от съемок, Танечка…
Форин снова ушел в себя, забыв про Таню, и она тихонько поднялась, пересела к Калинину.
— О чем это они вам напевали? — поинтересовался Михаил Ильич. И, угадав, откуда ветер дует, вздохнул: — Ох, уж эти мне молодые! Давно за сорок, а они все еще в литературных мальчиках бегают. Мускулов много, а мастерства — кот наплакал. Вот и шумят: свергают, топчут… Борцы, называются! А в конечном счете борются за собственное место, за льготы, которые дает членский билет. Вы не представляете, Танюша, какая сейчас идет грызня в Союзе писателей…
Калинин принялся рассказывать о литературной грызне, о новых "западниках" и старых "славянофилах", "русофобах" и всех остальных… Таня не всегда улавливала суть — уж больно сложен литературный процесс… Одно поняла: борются в основном те, кого не печатают. Те, кто "в струе", в драки особо не лезут.
— Нового, Танюша, человечество уже изобрести не может. Так, модификации прежних моделей… Знаете, как изменилась простая формула "ты — мне, я — тебе"? Ты — мне, я — ему, а уже он — тебе.
— Разве и в литературе есть рэкет?
— У вас быстрая реакция, Танюша, — похвалил Калинин. — Не хотите попробовать свои силы в литературе? У меня как раз освободилось место литсекретаря…
Таня хотела спросить, что делает литсекретарь, но постеснялась.
А между тем вокруг кипела торговая жизнь. Времени на магазины правда не оставалось: программа напряженная, заканчиваются поездки поздно, и большинство магазинов уже закрыто. Но мелкие лавчонки торгуют вовсю, зазывалы чуть не за руку хватают, затаскивают вовнутрь. От их криков, мельтешения красочных витрин, яркого света — рябит в глазах, закладывает уши.
Как-то небольшой группой они возвращались в гостиницу через центр пешком. Со всех сторон неслись зазывные крики — на английском, французском, итальянском:
— Скарабей, сеньора, скарабей!
— Пирамидас, пирамидас, мадам!
— Папирус, сэр, сувенире…
Таня задержалась у небольшого лотка с раскрашенными свитками папируса — оригинальный сувенир, а главное — дешевый. Лев Форин тоже протиснулся к лотку, Калинин прикрывал тыл. Торговец перевел взгляд с Тани на Форина, глянул на их пыльную обувь, снова на лица и вдруг обрадованно забормотал: "Русский? Русский? Икра? Водка? Шампань? О-о, бизнес, чейндж, чейндж", — показывал поочередно на свой товар и на Левину сумку.
Странно они тут английское "чейндж" понимают, усмехнулась Таня, отходя от лавки.
— Здесь это значит — безденежный обмен, товар на товар. Чейндж, одним словом. У наших-то где валюта? Вот и шуруют вовсю. Унизительно, говорите? А мы привыкли к этому. Раз унизишься, зато на несколько лет себя обеспечишь. И детишек, самое главное… Ой, да какие там сливки, Танечка! Ни сливок, ни молока не осталось, не видите, что ли?
Таня остановилась, молча уставилась на Форина.
— Шампань, водка? — подскочил к ним какой-то торговец.
— Нет! — резко ответила Таня, отходя от грязно одетого торговца.
— И до чего же чисто русские слова выговаривают! Где только научились?
— Не догадываетесь? — усмехнулся Форин и стал перечислять, загибая пальцы: — Асуанская ГЭС, Суэцкий канал, строительство разных комплексов… Короче, крепко наши ребятки тут поработали, поднатаскали местных в русском. Да и сами кой-чему поднаучились. "Чейндж", "бизнес" тоже без акцента произносят, заметили?
Таня улыбнулась: эти слова, легко усвоенные их группой, воспринимались всеми как синонимы.
— Кстати, — доверительно наклонился к ней Форин, — на наши простые карандаши тут можно выменять вполне приличные вещи. Те же папирусы, например. Прекрасный сувенир!..
Началось все неожиданно, перед самым отъездом из Каира. Вонави вдруг подумал, что два дня на Асуан — слишком много, одного вполне хватит. Свою мысль высказал резко: "Что там смотреть? Плотину? Я ее видел, еще когда строилась. Лучше уж этот день отдать Луксору". Группа дружно поддержала:
— Конечно, на Луксор!
За полдня там ничего и не посмотришь. Не видеть Луксора — не видеть Египта. Стали требовать, чтобы Таня и Мухаммед связались с консульством, вызвали представителя фирмы и заменили программу с Асуана на Луксор.
Таня, конечно, растерялась. Что это, костяшки на счетах — взять и перебросить! Должны же понимать, что все заранее договорено, оплачено — и еда, и обслуживание, и транспорт. А главное — гостиницы. Знают же, какие бешеные деньги они тут стоят и как загодя бронируются. И вообще, за такое самоуправство в два счета с работы вылетишь…
"Ничего не бойтесь, Танюша, — словно бы прочтя ее мысли, успокаивал Калинин. — Мы — с вами. Флаг Союза писателей в руки — и вперед!"
Таня поняла: писатели защитят. И в самом деле, зачем им Асуан, что там интересного. А вот Луксор… И развила бурную деятельность: связалась с консульством, с фирмой, объясняла, доказывала: "Эта группа особая, им Луксор просто необходим, они писать про него будут" — и так далее. Правдами-неправдами, включая личное обаяние, выбила этот лишний день. Фирма обещала устроить и транспорт, и экскурсию, и гостиницу.
В Луксоре выяснилось, что фирма гостиницей не обеспечила. То есть по количеству мест — да, а по количеству номеров — нет. Группе выделили всего два двухместных номера-люкса, а остальные — трех и четырехместные. Это значит — по две семьи или одна семейная пара плюс кто-то из "неженатых". И тщетно Таня ругалась с администрацией отеля, требуя соответствующие номера. Но номеров не было. Мухаммед убеждал Таню брать то, что дают — через час и этого может не быть, и кивал в сторону ожидающих в вестибюле туристов, нахлынувших в Луксор на уик-энд. Таня кипятилась, доказывала, стараясь не слишком кричать, — и в гневе, как говорил Калинин, человек должен выглядеть достойно. Но получилось плохо: голос ее не слушался, то и дело срываясь на крикливые ноты. "Это же не простая публика — писатели и журналисты. У них друзья во всем мире. Так прославят ваш отель, что сюда никто не приедет!.."
Администраторы вежливо улыбались: мы тут ни при чем. Фирма должна была заказать заранее. И Таня поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно: Мухаммед уже несколько раз звонил в Каир, пытался связаться с представителем фирмы тут, в Луксоре, но никого не застал: суббота.
Забрала ключи — и к группе. Все ожидали ее в холле, кое-кто уже дремал в креслах, устав от дороги.
Вонави, входивший под руку с Калининым в отель — дышали свежим воздухом, — шутливо окликнул ее:
— Танюша, вопросов есть?
— Есть, к сожалению. И очень серьезный. У нас два номера-люкс, а остальные спаренные. Как быть?
— Отдать люксы Калинину и мне, потому что он — лауреат Госпремии, а я его друг.
К ним уже подошли остальные. Узнав, в чем дело, проснулись и те, кто дремал в креслах. Поднялся шум.
