«Докажите ценность любви!» — азартно предложила мне московская студентка. Не знаю, можно ли доказывать ценность Надиной любви, но высчитать ее можно и довольно точно.

Значит, так:

1. Родительский дом (выгнали).

2. Симпатия учителей (утрачена).

3. Репутация в округе (лучше не вспоминать).

4. Родная деревня (придется уехать).

5. Ясное будущее под защитой старших (лучше не загадывать!).

Вот ведь как дорого заплатила девочка Надя за свою, носом в корыто, любовь!

Говорят, что нынешняя молодежь сплошь прагматики, без выгоды не сделают и шага. Не буду спорить, пусть прагматики. Пусть и наша Надя прагматик. Вот только хорошо бы отыскать, в чем ее выгода. Ведь не за так взвалила она на слабенькие плечики обломки чужой семьи!

Нет, не за так. Была корысть. Я даже догадываюсь какая. Хлопот ей мало — вот в чем дело. Мало ей хлопот!

Ведь раньше за одну себя голова болела. А теперь — за троих. Выгода, да еще какая.

Думаете, шучу? Нет, ирония тут ни при чем. Просто я давно знаю, а девочка Надя, видимо, вовремя сообразила, что на подкладке почти всяких хлопот лежит радость. Любимый человек мрачно молчит — Наде больно. Ну а если вдруг оживет, встанет на ноги, улыбнется? Кому радость? Ей — Наде. Дочка Леночка когда-нибудь притащит из школы первую пятерку, к кому кинется с порога с великой вестью?

Видите, не так уж девочка проста, своего не упустит. Раньше могла рассчитывать на одну радость, а теперь сразу на три. Чем не выгода?

А еще я думаю вот о чем: почему девочка Надя прислала мне письмо без обратного адреса? Почему отрезала пути для конкретной помощи? Даже имени ни одного не назвала, кроме Леночки, а Леночек в Удмуртии тысячи. Почему?

Я так полагаю — из любви. Ведь не чужие люди портят ей жизнь! Мать гонит из дому, а Надя ее любит. Учителя травят, а она обижается, но любит. И бурлящую сплетнями деревню любит — это ее родина, другой нет. Вот и не хочет Надя всех их, жестоких, но любимых, позорить всесветно, предпочитая в одиночку противостоять таким несправедливым напастям.

И еще тревожит меня один вопрос: а я сам вот так, как Надя, смог бы? Все, что имею, бросить в костер, чтобы близкому человеку стало хоть чуточку теплей?

Не знаю. Не уверен. Может, и не смог бы.

Так что, пожалуй, у Надиного письма есть и дополнительная, ею не придуманная, но мне-то понятная цель: напомнить мне, что я тоже человек и что душа, горящая вполнакала, постепенно становится дряблой, как мышцы у бездельника.

Мы собираемся вечерами, пьем чай, в порядке самообразования спорим на интересные темы, разя чужие аргументы своими доводами, а тем временем где-то в Удмуртии девочка Надя ведет свой упорный, свой неравный бой — доказывает ценность любви. В общем-то, за всех нас бьется.

Хоть бы победила!

Любовь Ямская

Когда не нужны слова

Валентина Дорошенко

Мисс Планета

Такие дела

Все мужики одинаковы. Твой, думаешь, тебе не изменял? Значит, слабак, не мужчина… Ах, вполне годится? Все же изменил разок? Один-единственный, да? Сам тебе признался? Так знай: мужчин, которые бы не изменяли своим женам, — единицы, но таких, которые изменили бы один раз, — нет совсем. Постель решает все. Сильнее ее есть только… знаешь, что? Новая постель. А ты не морщись, не морщись. Моя приятельница — она инженер в нашем курортоуправлении — два года шефа трясла, чтобы финансировать одну идею. Он — нельзя, нет средств, соответствующих параграфов, а переспала с ним — сразу все нашлось, и пути, и средства… Вот так!..

Да ты под зонтик, в тень отползай. А то приезжие как дорвутся до солнца, уж обуглятся в дым, а все терпят, терпят… Моря не надо, лишь бы чернее сковородки уехать. А потом болеют…

О чем ты спрашиваешь! В институт? Я что, ненормальная, что ли, до конца дней сидеть на ста тридцати? Да я в сто раз больше передком заработаю. Только время гони. Думаешь, сколько мне сейчас? Нет, не восемнадцать, скоро четвертак разменяю. Другие тоже думают, что восемнадцать, потому еще и в тираж не вышла…

А если честно, надоело все, ты б знала! Осточертело! Веришь, смотрю на мужика — и тотчас в постели его вижу… Страшное дело! Почему не завязываю? A-а, объяснять долго. И ради кого? Нет такого, понимаешь… Я только одного знала… Эй, ты там! Приглуши свою гуделку! Ты что, один на пляже? Да в гробу я твоих металлистов слышала! Понесут вперед ногами, тогда пусть хоть из пушки над ухом…

Так о чем мы? Ради кого завязать могла бы? Да нет, то было давно и неправда. И вообще это, как говорят, совсем другой мотив…

А ты слыхала, вчера на соседнем пляже нудистов повязали? Как за что? Голыми на пляж пришли. Оскорбление общественного мнения, ты ж понимаешь! Ну ханжи, ну лицемеры! Оскорбились, видишь ли! Менты тоже сволочи порядочные — с нас же кормятся — и с нас, и с нудистов. А пляжи от нас очищают. Я ж этого майора, который их в кутузку греб, как облупленного знаю. Он всех проституток сначала через собственное капэзэ пропустит, пока замок откроет. Блюститель, понимаешь! И вообще — на вид все ангелочки, а на самом деле…

И вообще… Проституток, какие сами по себе, у нас наказывают, а массовая проституция, по закону, процветает. За нее еще и бирюльки вешают…

Идеалы, говоришь? Были, конечно. Навалом. В шестнадцать знаешь как верила — страшное дело! Все у меня самое лучшее, самое идеальное — и семья, и школа, и жених. Да был, не удивляйся. И с родителями повезло. Батя — руководитель, туз, уважаемый в городе человек; мать тоже ничего — библиотекарь, весь город к ней за дефицитом на поклон. Вполне интеллигентные люди. Бывало, идешь по улице, городок-то небольшой, сама видишь, все про всех все знают… Идешь, а сзади шепчутся: «Дочка Шустина… Хорошая девочка…» Ну, я тоже — соответствовала. В общем, как в газетах пишут, атмосфера всеобщей любви и уважения… Учителя тоже со мной носились — и в обычной школе, и в музыкальной. Прямо как вторая Пахмутова, страшное дело! Училась в обеих на «кругленькие», подавала надежды, словом… Примерная девочка, комсомолка и тэ дэ… Чуть где какой конкурс, районный там, городской, олимпиада или фестиваль — я тут как тут, в первых рядах. Грамот — полная сумка. Думала: хвастану перед Генкой, когда из армии придет. Да нет, Генка — друг детства, на два года раньше меня школу окончил. Перед призывом гуляли мы, клятвы там — любить до гроба, ждать и все такое… Даже к родителям подкатил, официально меня застолбил. Дескать, как из армии, так сразу. «А пока в невестах походит». Какие письма из армии слал! «Осталось триста шестьдесят суток…» «Осталось ровно триста пятьдесят девять дней и триста пятьдесят восемь ночей (эта — на излете)…» «Такая тоска — хоть бы одним глазком тебя увидеть…» Не слабо, да? А как только катавасия с моим отцом закрутилась, так письма и прекратились. Нет, вру, прислал телеграмму: извини, прости, не поминай и тэ дэ…

Обвинили папу в волюнтаризме и взяточничестве… Как говорится, спутал собственный карман с государственным, недозволенные методы руководства, самоуправство и тэ дэ… Короче, пятерик отцу влепили, тогда многих начальников шуганули, но другие откупились, а у отца нечем было. Один его знакомый, с ним в стройуправлении работал, тоже под метлу попал — гривенник дали. А через три года вышел, кооператив открыл и сейчас там заправляет. Отец честным идиотом был, вот в чем беда.