– Неважно, – отмахнувшись от меня, мужчина развернулся, но тут же был атакован со спины. – Боже, да тебя надо в армию сдать!
– Ты подвергся нападению несокрушимого десанта, выворачивай карманы, буду контрабанду искать! – заверещала я, вполне удобно расположившись на спине нарушителя и пытаясь добраться до загадочного кармана.
– Контрабанду ищут таможенники, а не десант.
– А я у тебя на все руки мастер. Ага! – наконец добравшись до цели, я спрыгнула с Гарри с маленькой коробочкой в руке. – Что это? – нет, нет, нет. Только не это. Надеюсь, что это мне снится под температурой сорок два, иначе назревают огромные проблемы. Выдохнув, я все же открыла коробок.
– Кольцо, – пожав плечами, ответил мужчина, улыбаясь одними уголками губ. Несмотря на продолжительность и глубину наших отношений, он заметно нервничал, хоть и пытался всеми силами это скрыть.
– Я вижу. Но…
– С Рождеством, мисс Винтер. Надеюсь, я больше не смогу тебя так называть.
Шок? Ха, нет. Предынфарктное состояние, не меньше. В голове будто что-то щелкнуло, и какой-то выключатель решил свести меня с ума, поставив под сомнение чувства и жалкие крохи памятных моментов с Гарри. Я, конечно, понимала, что мы уже давно вместе и даже планируем ребенка, но предложение… Это пугало до животного ужаса. Да и готова ли я? Слова «Я люблю его» будто высечены у меня в мозгу, но вот за что? То, что я не могу вспомнить хоть один аргумент в его пользу, тоже не добавляло ситуации и намека на ясность.
– Что с тобой? Мы ведь давно решили пожениться, но когда я пытался сделать предложение в ресторане, ты выпила кольцо вместе с шампанским, назвала меня придурком и на неделю уехала из города, – непонимающе уставился на меня мужчина.
И почему я не удивлена?
– Гарри, прости, но мне нужно немного времени, – поникшим голосом отозвалась я, отходя подальше от мужчины. – Со мной явно что-то творится, и принимать такие важные решения именно сейчас было бы глупо…
– Ладно, но… Иззи, да что такое?! – заметив, как от резкой боли у меня исказилось лицо, он подскочил ко мне, придержав за локоть, но я тут же вырвалась, будто обжегшись о его руку:
– Прошу, не трогай меня, – всхлипнув, я принялась массировать виски, но сознание не прояснялось. Все подернулось синеватой дымкой, а голову словно пронзало сотней лезвий. Уходи отсюда, уходи немедленно! – К черту все, – снова схватив вино вместо анестезии, я поспешно вышла на балкон, надеясь, что подобное проветривание хоть как-то поможет, но мужчина последовал за мной.
– Минздрав не одобряет, рядовая Винтер.
В меня словно шарахнула молния. Быть не может…
Сознание вновь пронзило разрядом тока, куда более сильным. Вся жизнь, люди, события, потери и мгновения счастья – все обратилось в пепел. Горящие декорации из несуществующего картона, из которого я склеила свою жизнь и саму себя. Из которого мне помогли себя склеить взамен той, настоящей, слишком поломанной, чтобы жить дальше самостоятельно. Тщательно продуманная, выстроенная по четкой схеме, издалека совсем как настоящая жизнь теперь дотлевала, оставляя после себя лишь прогорклый запах дыма и струпья пепла. Одна фраза, ставшая огнивом, так быстро разрушила спектакль, который бы продолжался еще годы и годы без антрактов и намеков на конец.
– Это все ложь, да?
– Что? – не поняв, переспросил мужчина, но я даже не обратила внимания на этот вопрос:
– Все ненастоящее? Ты, подставная любовь всей моей жизни, счастливый щебет о гнездышке и ненавистных детях, мои собственные мысли и те поддельные! Из собаки тоже посыплются конфеты и пенопласт?
– Собака настоящая, – охрипшим от волнения голосом произнес опешивший от такой резкой смены настроения Гарри.
– Какое облегчение! – театрально хлопнула в ладоши я, но затем снова перешла в наступление: – Что все это значит? Почему я понимаю, что это все выдумка, но реальность вспомнить не могу?!
– Блокировка достаточно сильная, чтобы… – выпалил мужчина, но я тут же прервала его монолог, поскольку чувствовала, что он продлится еще минут сорок, а вот смысла не будет никакого.
– Чья блокировка? Кто ты такой? Кто я, черт возьми, такая?! – схватив опешившего Гарри (или не Гарри?) за ворот рубашки, я продолжала кричать: – Я хочу это знать. Верни мне мою память, ублюдок!
– Изабелл…
– А может я и не Изабелл вовсе. Может, я какая-то Ингрид или Астрид, а может, упаси Господь, Матрена?! – грязно выругавшись, я отпустила ткань и, обессилев от собственной ярости, отошла к самым перилам, оставив оппонента позади. Голова чертовски раскалывалась, а в мыслях маячил такой знакомый образ. Вот он, совсем рядом, стоит только протянуть руку, но вот, когда мне кажется, что я наконец смогу его поймать, он снова ускользает во тьме, не позволяя мне себя вспомнить. От обиды на себя и весь развалившийся от одной фразы мир хотелось плакать.
– Он ведь где-то совсем близко, – едва слышно прошептала я, закусив соленую от слез губу. Перила были покрыты льдом, а холодный ветер не добавлял причин стоять на балконе при минусовой температуре, но я все равно оставалась на месте, вглядываясь в огни ночного города. Мне нужен только небольшой толчок, еще одна фраза, один знак, и я вспомню его, обязательно вспомню.
Колючий ветер обжигал разгоряченные щеки и с легкостью проникал сквозь свитер, заставляя съежиться, но я не обращала внимания ни на что. Голова раскалывалась от фрагментов чьей-то жизни, мешая мне, и так беспомощной, отделить выдумку от реальности. Встав ногами на нижнюю из пяти перекладин ограды у самого края балкона, я, срывая голос, прокричала вниз:
– Какого черта я ничего не помню? Неужели я не имею права знать правду о самой себе?! – закашлявшись от попавшего в рот снега, я продолжила уже хриплым шепотом. – Господи, неужели я схожу с ума? В чертовы двадцать пять лет?
– Изабелл, слезь оттуда! – раздался сзади мужской голос, и я уже хотела повернуться, чтобы огрызнуться в ответ, но от резкого движения в сторону нога скользнула по обледенелому поручню. Потеряв равновесие, я, ведомая ветром, перегнулась за перила и полетела вперед, едва успев зацепиться левой рукой за одну из перекладин.
Подтянув следом и вторую руку, я случайно глянула вниз: шквал ветра метал снег под моими ногами, размывая очертания машин и прохожих, кажущихся мелкими незначительными фигурками, которые были так далеко внизу. Крикнув от страха, я опять закашлялась и тут же сцепила зубы, чувствуя, как пальцы медленно скользят по льду. На одно мгновение весь страх исчез, а в голове пронеслось только одно: «Тебе больше не придется страдать». И правда, смогу ли я жить сумасшедшей? Вряд ли это так просто, когда не узнаешь родных, которые вскоре от тебя отвернутся…
– Дай руку, – Гарри уже тянулся ко мне, надеясь вытянуть до того, как пальцы разожмутся.
– Нет.
Внизу так маняще горели фонари. Могила матери, стоящее рядом надгробие отца, отказы в издательствах, сжигание собственных рукописей по одному листку с помощью зажигалки в собственной ванной, татуировка – вихрь несвязанных между собой деталей неожиданно трансформировался в нечто, что можно было бы назвать мемуарами незадачливой Изабелл Винтер. Вспомнились даже пузырьки со снотворным, стоящие в ящичке в ванной в коробке от лосьона для волос, чтобы не смущать возможных посетителей. Если такого исхода хотела настоящая я, еще до промывания мозгов, то почему у декорации будут другие желания?
Одна рука бессильно опустилась вниз.
– Прекрати, дурища! Я не для этого старался последние две недели, не для этого программировал на счастливую старость и десяток внуков с подходящим человеком… – голос Гарри странно изменился, но я лишь отмахнулась от этой маленькой детали, разозлившись на то, что кто-то смеет решать за меня.
– Я бы тебя сейчас ударила, но, как видишь, занята предсмертной медитацией, так что оставь меня наедине с моим сумасшествием.
– Это не сумасшествие.
– А что это тогда?!
– Ты действительно хочешь вспомнить?
