Он вспомнил свой первый день в камере, когда его еще не пришедшего в себя от зелья, слабого и беспомощного как ребенка, посетил император. Рейн пришел один и, помнится, его это весьма удивило. Ведь даже в том состоянии, что он тогда пребывал, ему не стоило больших усилий скрутить императору шею как цыпленку. Толстая и короткая она притягивала взгляд, и он уже плавно потянулся, разматывая кольца цепей, намереваясь набросить их за широкий капюшон камзола цвета индиго. Его тогда остановили. Конечно, не стражники, которые даже не вошли в камеру. Да, впрочем, и они едва ли бы смогли что-то изменить. Конечно, нет. Его остановил до боли знакомый, холодный голос этого коронованного мерзавца. Его Величие всегда был осторожен и умен. Да при этом ленив, злопамятен, падок до лести, но дураком он никогда не был. Не та кровь. И те слова, что император произнес тогда в камере, один на один, эти слова не позволили этой спесивой вонючке Водилику стать императором раньше времени. То, что сказал Рейн, заставило его обреченно сидеть два с половиной месяца со скованными руками и ногами, есть каждый день жидкую баланду, терпеть чудовищные пытки, видеть смерть и страдания верных соратников. Но главное - ни чего не предпринимать, несмотря на настойчивые попытки оставшихся на свободе друзей и союзников вытащить его из тюрьмы. Сколько переданных тайком записок он порвал не читая, сколько прошептанных второпях охранниками слов не пожелал выслушать? Эти люди шли на огромный риск, но на другой чаше весов находилось нечто слишком важное, давно уже ценимое им превыше собственной жизни и чести. И конечно пройдоха Рейн знал, за что его зацепить. Прекрасно понимал, ради чего он готов смириться, забыть о гордости, притушить разрывающую душу ярость. Кузен всегда видел его насквозь, а давняя неприязнь между ними давно уже переросла в непримиримую ненависть. Окруженный стражниками мэтр Гарено продолжал, пугливо поглядывая на узника, читать приговор. Однако Владыка Норбер уже не слушал. Он закрыл глаза и погрузился в тяжелое забвение недавних воспоминаний.
- Ты хочешь убить меня, - сапфировые глаза смотрели холодно и расчетливо. - Валяй, мне и так уж недолго осталось. Я не боюсь. Нет, конечно, я не такой бесстрашный как ты. - Император буквально выплюнул последние слова. - Это вы - потомки Младшего у нас ни кого и ни чего не боитесь. Мы же, - рука с коротко стриженными ногтями ощутимо подрагивала, - осторожны и предусмотрительны. Или, как считают многие, трусоваты, - император вяло усмехнулся. - Впрочем, пусть считают. Это нам лишь на пользу.
- Зачем ты пришел? - Норбер Матрэл пристально смотрел на императора. - Если я захочу убить тебя, - он лениво кивнул в сторону закрытой двери, - твои охранники тебе не помогут. Они не успеют войти сюда, а я уже вырву твою лживую глотку. - И это, - узник тряхнул тяжелыми цепями, опутавшими его руки и ноги, - меня не остановит.
Император побледнел. - Я знаю Нор, ты и не на такое способен. Особенно когда представилась возможность избавиться от меня раз и навсегда. Ты мне не только горло сломаешь, но для верности еще и голову оторвешь. Что бы уж точно, наверняка. Ведь мне не посчастливилось заполучить милость Младшего. И пусть я самый могущественный обладатель фиолетового Дара в Торнии, для тебя я ни что. - Рейн IV хрипло рассмеялся. - Действительно забавно. Самый могущественный человек в Альферате для тебя лишь пустое место. Ты же ненавидишь всех лишенных красного Дара? И в особенности нас, других Владык - меня, Водилика, даже безобидную Клеменцию и юную Джиту.
- Брось свои фокусы Рейн, - глаза узника опасно сверкнули. - Ненавидеть вас, - он жестко ухмыльнулся. - За что? За вашу слабость? Мягкотелость? Нет кузен ты не прав. Я вас не ненавижу. - Он все более распалялся. - Я вас презираю. Как презираю любого слюнтяя и тряпку. Ты с этой бесхребетной дурой ведете Торнию в пропасть. И я попытаюсь, - он поднял скованные руки, - этого не допустить. - Младший Владыка презрительно фыркнул. - Я здесь не надолго. И когда я отсюда выйду, то закопаю тебя. Живьем. - Он громко рассмеялся. - Палата высоких лордов ни тем более Имперский Совет не позволят держать меня здесь. - Норбер Матрэл брезгливо посмотрел на высокие, потемневшие от влаги стены тюремной камеры. - Так что готовься кузен.
- Уже позволили, - издевательски протянул император. - Сегодня днем мое решение о твоем заключении было утверждено двумя третями голосов Палаты. Еще раньше Совет санкционировал твой арест. Так что скажи, к чему мне готовиться?
- Что? Что ты сказал, - голос узника зазвенел от бешенства.- Ты врешь, старый ублюдок. - Магистр с испепеляющей ненавистью уставился на прислонившегося к стене собеседника. Он тяжело дышал, с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость. - Ты все врешь, - повторил он.
- Нет, дорогой кузен, я говорю чистую правду. Ты проиграл Норбер. В чистую. Твоих сторонников в Палате мы изолировали, - император криво усмехнулся. - Разными путями, конечно. Твоему племяннику пришлось повозиться, но теперь...
Цвинг. - звук разрываемой цепи прервал напряженный диалог. Мгновение спустя рука, на которой еще болталось несколько звеньев, железными тисками сжала пухлое, с двойным подбородком горло. Без какого-то видимого усилия, Младший Владыка приподнял весившего в два раза больше его императора почти на локоть от грязного, пахнувшего экскрементами каменного пола.
- Не ожидал кузен, - белки глаз Магистра быстро багровели. - Твоя шея для меня, что сухая ветка, - он небрежно крутил костистой ладонью шею бессильно хрипевшего императора, заставляя того поворачивать пунцовое от прилившей крови лицо.
- Эверрр, - сипел Рейн. - Эверрр, - его пальцы конвульсивно шарили по горлу, безуспешно пытаясь разорвать полностью перекрывшее дыхание стальную хватку.
- Что? - глумливо переспросил Матрэл. - Ты что-то сказал? Не стоит тратить на это силы. Сейчас я сверну твою жирную шею, а потом выйду отсюда. Думаешь, после Зова меня остановит твоя охрана? Твоего мерзкого сыночка я убью собственноручно. Сегодня же. Хотя, - Матрэл широко улыбнулся, - такого удовольствия как сейчас я вряд ли испытаю.
- Эверр, Эверард у нас, - императору, наконец, удалось протолкнуть наружу заветные слова, после чего он обмяк, повиснув безвольным мешком. Тонкая струйка мочи стекала с кожаных пуленов на ребристый пол.
- Эверард, - глаза Магистра заблестели, а на длинной шее вздулись жилы. - Ты что плетешь? Он декаду назад уехал на север. А ну, - он лихорадочно затряс тяжелое тело, - выкладывай все фиолетовая мразь!
В ответ император мог лишь бессвязно захрипеть. - Говори быстрее. - Хватка на горле ослабла.
- Аделинда перехватила его. Пригласила к себе. Он не мог отказать тетке, - каждое слово давалось императору с трудом. - Его усыпили и перевезли в Табар. Если я отсюда не выйду, - он тяжело закашлял, - его убьют.
- Сука! Сукаааа!!! - Матрэл отшвырнул от себя царственного кузена и, обхватив голову руками, протяжно завыл. - Уууууааааа. Чем ты ее купил? Или вы снова трахаетесь?
Рейн IV с трудом приподнялся с жидкой охапки соломы, куда ему посчастливилось упасть и, потирая посиневшую шею, проскрипел, - Ты все еще такой же придурак, как и пятьдесят лет назад. Видишь только то, что хочешь видеть, и при этом не замечаешь очевидных вещей. С тех пор как вы с отцом вышвырнули Аделинду из дворца, выдав замуж за этого мелкого тана, она мечтала только об одном. - Он без всякой жалости посмотрел на сгорбленную фигуру, еще недавно столь грозную и внушавшую страх. - Твоя сестрица страстно хотела отомстить вам обоим. И ради осуществления этой мечты она была готова пойти на многое.
- Аделинда моя сестра, - Норбер Матрэл застыл, недоуменно глядя на свои сжатые кулаки. - В нас течет одна кровь.
- Она обиженная на весь мир стерва, которая ненавидит всех, но больше всего своих родственничков из Красной Трети, - Рейн Голдуен тяжело встал. - Тебя она, кстати, ненавидит больше всех. Почему-то даже больше покойного Владыки Мейнарда. Ну, а Эверарду досталось, так сказать, за компанию. Она первой рассказала мне о ваших планах и сама предложила помощь в твоем разоблачении. Помогала тебе увязнуть в заговоре, который с самого начала был обречен. Ради этого, - император усмехнулся, - несколько раз даже встречалась с Торбертом, который не знал как вести себя с этой матерью-кукушкой. Она ведь говорила с тобой обо мне? Убеждала энергичнее вербовать сторонников? Требовала решительных действий?
