1942 Севастополь Бело-синий город Севастополь, Белокрылый город в синеве… Моря ослепительная опыль В скверах оседала на траве. Город с морем сомкнуты в содружье, Синей соли съедены пуды. Дымной славой русского оружья, Пушечным дымком несло с воды. Белый камень в голубой оправе, Ты у недруга в кольце тугом. Город русской доблести, ты вправе Горевать о времени другом. Шрам широкий над крутою бровью Ты через столетие пронес, А теперь лежишь, залитый кровью, И морских не осушаешь слез. Слезы эти — зарева кровавей — Отольются гибелью врагу… Белый пепел в голубой оправе На осиротевшем берегу! Тяжко, Севастополь, о, как тяжко! Где ж прославленная на века Белая матросская рубашка, Праздничная синь воротника! Плачь о тех, что смертной мглой объяты, Чьи могилы волнами кругом… Ты еще начнешься, но себя ты Не узнаешь в облике другом. [1942] «Ветер воет, ветер свищет…» Ветер воет, ветер свищет — Это ничего. Поброди на пепелище Сердца моего. Ты любил под лунным светом Побродить порой. Ты недаром был поэтом, Бедный мой герой. Я глазам не верю — ты ли, Погруженный в сон, Преклонившийся к Далиле Гибнущий Самсон. То ль к Далиле, то ль к могиле, Только не ко мне, Не к моей невольной силе, Выросшей в огне, Взявшейся на пепелище Сердца моего, Там, где только ветер свищет, Больше ничего. 1942 «Год, в разлуке прожитый…» Год, в разлуке прожитый, Близится к весне. Что же ты, ах, что же ты Не придешь ко мне! Мне от боли старящей Тесно и темно, В злой беде товарища Покидать грешно. Приходи, не думая, Просто приходи. Что ж тоску угрюмую Пестовать в груди! Все обиды кровные Замела пурга. Видишь — поле ровное, Белые снега. 1942
Апрель 1942 года Свирепая была зима, Полгода лютовал мороз. Наш городок сходил с ума, По грудь сугробами зарос. Казалось, будет он сметен — Здесь ветры с четырех сторон, Сквозь город им привольно дуть, Сшибаясь грудь о грудь. Они продрогший городок Давно бы сдули с ног, Но разбивалась впрах пурга О тяжкие снега. И вот апрель в календаре, Земля в прозрачном серебре, Хрустящем на заре. И солнце светит горячей, И за ручьем бежит ручей. Скворцы звенят наперебой, И млеет воздух голубой. И если б только не война, Теперь была б весна. 1942 «Не плачь, не жалуйся, не надо…» Не плачь, не жалуйся, не надо, Слезами горю не помочь. В рассвете кроется награда За мученическую ночь. Сбрось пламенное покрывало И платье наскоро надень И уходи куда попало В разгорячающийся день. Тобой овладевает солнце. Его неодолимый жар В зрачках блеснет на самом донце, На сердце ляжет, как загар. Когда в твоем сольется теле Владычество его лучей, Скажи по правде — неужели Тебя ласкали горячей? Поди к реке и кинься в воду И, если можешь, — поплыви, Какую всколыхнешь свободу, Какой доверишься любви! Про горе вспомнишь ты едва ли, И ты не назовешь — когда Тебя нежнее целовали И сладостнее, чем вода. Ты вновь желанна и прекрасна, И ты опомнишься не вдруг От этих ласково и властно Струящихся по телу рук. А воздух? Он с тобой до гроба, Суровый или голубой, Вы счастливы на зависть оба, — Ты дышишь им, а он тобой. И дождь придет к тебе по крыше, Все то же вразнобой долбя. Он сердцем всех прямей и выше, Всю ночь он плачет про тебя. Ты видишь — сил влюбленных много. Ты их своими назови. Неправда, ты не одинока В твоей отвергнутой любви. Не плачь, не жалуйся, не надо, Слезами горю не помочь, В рассвете кроется награда За мученическую ночь. 1942 «Глубокий, будто темно-золотой…» Глубокий, будто темно-золотой, Похожий тоном на твои глаза, Божественною жизнью налитой, Прозрачный, точно детская слеза, Огромный, как заоблаченный гром, Непогрешимо-ровный, как прибой, Не запечатлеваемый пером — Звук сердца, ставшего моей судьбой. |
