Пятница, и я едва дошла до уборной, когда зазвонил телефон. Я сдерживалась все утро, и не могла найти оправдание, чтобы отпроситься со своих занятий. На самом деле, это не правда. Был перерыв между четвертым и пятым уроком, но Кэл держал меня у моего шкафчика все это время, и я не могла упустить возможность поговорить с ним. Я бы скорее получила мочевую инфекцию, чем ушла от Кэла.

Он спросил, не хочу ли я сделать снимки игры женской волейбольной команды после обеда. Да, он, в конце концов, взялся за ежегодник, и я ждала этой возможности, чтобы узнать его получше. Узнать, что им движет. Что ему нравится, а что нет. Вся информация, что мне понадобится, будет храниться в моем арсенале для будущего использования, когда разразится битва. Я согласилась встретиться с ним в спортзале в четыре, и он ушел, оставляя мне достаточно времени лишь для того, чтобы успеть дойти до класса до звонка.

Я залетела в кабинку и сорвала с себя шорты, опускаясь на туалетное сидение, потому что не могла сидеть на корточках. Я слишком сильно хотела в туалет. Обычно, я сидела на корточках над унитазом, и, вероятно, и сейчас мне надо было так сделать, потому что почти уверена, что ощущала крошечные капли на задней части бедер.

— Гадость, — бормочу. — Я сижу в чьей-то моче.

Но мое облегчение стало маленьким кусочком рая, и я в блаженстве сидела на унитазе, наслаждаясь ощущением пустого мочевого пузыря, глупо улыбаясь, пока читала ненормативную лексику, написанную на двери кабинки.

«Джейми Х. — грязная шлюха».

Мне было интересно, кто такая Джейми Х.

«Кэролайн трахнула футбольную команду».

Вау, — подумала я. — Это много траха.

«Люси делает парням минеты за деньги».

Да неужели?

Я наклонилась вперед и перечитала предложение. Они не могли говорить о моей Люси. Да, точно так же, как Райана, я решила называть ее моей собственностью. Это была мгновенная собственность, потому что я думала о том, что она была мила и добра, и я не собиралась позволять любой суке говорить гадости о ней. Конечно, возможно, это была другая Люси, но «Люси» не было популярным именем. Девушка, которую я встретила, не похожа на развратную и легкодоступную оторву, о которой написано на двери туалетной кабинки. Почему кто-то написал так о ней?

Я вспомнила те несколько раз, когда я видела ее вне класса. Она никогда не гуляла и ни с кем не общалась. Она всегда была в одиночестве, угрюмой, в лучшем случае замкнутой. У нее не было друзей. Но почему? Я думала про первый день занятий, когда я стукнулась головой. Она обратилась ко мне тогда. Почему она это сделала? Может, потому, что я была новичком? Я не знала ее достаточно хорошо. Для нее это было безопасно — поговорить со мной, с кем-то доселе незнакомым ей. Возможно, только возможно, она пыталась подружиться со мной. В тот момент я была переполнена своего рода нежностью, обычно испытываемой исключительно к маме и папе. Это была родственная нежность, но я почувствовала ее и к этой девушке. Я хотела принять ее как сестру, защитить, заставить ее улыбаться.

Я замерла, когда услышала, как дверь туалета открылась. Рядом раздались шаги, затем всхлипы. Я не знала, что делать. Я должна дать знать о своем присутствии, например кашлем или вздохом? Было очевидно, девушка думала, что она в полном одиночестве. Кто не проверяет под дверями кабинок, чтобы удостовериться, что ты одна?

Всхлипы продолжались еще пару минут, прежде чем резко прекратились. Я была уверена, что она все еще находится в туалете. Не было слышно, чтобы дверь снова открылась. Я поняла, что могу застрять здесь навсегда, если срочно что-то не придумаю. Лучше просто выйти. Она будет огорчена или зла, но я должна воспользоваться этим шансом.

Я спустила воду и вышла. Девушка развернулась ко мне. На ее лице был написан испуг.

— Ты в порядке? — спросила я.

На мгновение она уставилась на меня. Ее лицо было мне не знакомо. Она выглядела слишком юной для выпускницы, и я никогда не видела ее в коридоре «Д», который предназначался только для учеников выпускного класса.

Она сделала шаг к двери, но я заблокировала ее.

— Я могу чем-то помочь тебе? — спросила я.

Она посмотрела на меня, ее большие зеленые глаза наполнились слезами. Она была такой красивой и испуганной. Какого черта? Это была вторая симпатичная испуганная девушка, с которой я встретилась в свою первую неделю в школе. Сколько их здесь?

Я знала, это потрясет ее до мозга костей, вынудит ее пережить мучительное событие снова и снова, но я должна была спросить.

— С тобой случилось что-то ужасное?

Прежде, чем оттолкнуть меня, она кивнула. Это было едва уловимо, но она кивнула, а затем оттолкнула меня с дороги и вышла из туалетной комнаты.

Я вышла из уборной после того, как вымыла руки, потрясенная и ошеломленная. Вдруг я начала осматривать все вокруг, воспринимая всю картину. Я смотрела на робкие тени, снующие в коридорах, завернутые в позорные тайны. Я точно знала, они были там.

Я пропустила ланч и покинула коридор выпускников. Прошла по коридору начальных классов в поисках нечто подозрительного или странного. Я думала, что увидела ее, нервно топтавшуюся возле двери класса, собираясь с мужеством, чтобы войти. И еще одну, стоящую у своего шкафчика, украдкой бросавшей взгляды туда-сюда, высматривая хищника. И еще одну, тихо крадущуюся по коридору, избегающую взглядов. И еще одну, исчезающую в ванной, чтобы выплакать всю свою боль.

Боже мой. Я уже схожу с ума! Я схватилась за стену, делая глубокие вдохи. Я осмотрела коридор. Он искривился, студенты растягивались и закручивались по кругу, проходя мимо меня. Будто я приняла галлюциноген и испытывала нечто вроде наркотического опьянения. Я не знала, стоят ли мои ноги до сих пор на полу, или я свисала с потолка.

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на полу. Но у меня ничего не получилось. Я глубоко вдохнула, чувствуя иголки в груди, которые кололи все сильнее, когда я пыталась сделать глубокий вдох. Открыв глаза, я увидела темные пятна. «Я ничего не видела!» — кричала я, но никто не слышал меня. Мой рот не двигался. Я услышала вопрос:

— Ты в порядке? — прежде, чем темнота охватила меня, и я провалилась в забвение.

***

— Вы страдаете от приступов паники? — спросила школьная медсестра. Она была старой, вероятно, около пятидесяти, и нависла надо мной, изучая один глаз, затем другой.

— У меня клаустрофобия, — ответила я. Мой голос задрожал. Все мое тело тряслось, словно в лихорадке, и медсестра это видела. Она схватила одеяло, чтобы обернуть вокруг меня, но я запротестовала.

— Оно чистое, — сказала она, и я решила ей поверить, потому что замерзала. И находилась все еще в состоянии шока.

Я натянула одеяло, плотно закутавшись в него, словно защищаясь.

— Вы знаете, что вызывает у вас клаустрофобию? — спросила медсестра.

Этот вопрос сказал мне все, что я должна была знать о школьных медсестрах.

Я посмотрела на нее, приподняв брови. Действительно ли она была идиоткой или целеустремленно игнорировала саркастическое выражение моего лица?

— Я не знаю, — произнесла я легкомысленно. — Тесное пространство. Обычно это вызывает у меня клаустрофобию.

— Но вы не были в тесном помещении, — ответила она. — Вы были в открытом коридоре…

Ответ вышел самодовольным, будто она поймала меня в ловушку и наслаждалась этим ощущением. Будто она знала, что я думаю о ней как об идиотке, задавая мне такой глупый вопрос лишь для того, чтобы доказать, что это не так. Я хотела ударить ее по лицу.

— Мне казалось, что я в ловушке, — пробормотала я.

Я злилась на то, как ощущала себя из-за этой женщины, как будто у меня не было законного права для обморока, и я была в огромном открытом коридоре. Будто это была моя вина.

— Понятно. У вас когда-нибудь раньше был приступ на открытых пространствах? — спросила она.

Я задумалась на мгновение. А затем воспоминание заполнило мой разум. Оно не имело ничего общего с открытым пространством. Оно было связано с детской площадкой старого «МакДональдса» особенно с одним игровым оборудованием: «Тюрьмой надзирателя Биг Мака». Мне было семь, и мы были на отдыхе, путешествовали по Техасу. Остановились, чтобы пообедать, и я упросила, чтобы меня отпустили поиграть на игровой площадке, ни у одного «МакДональдса» не было такой площадки, только у этого. Сами детские комплексы были пластиковые и безопасные. Но эти были из блестящего металла — сияющие и опасные на жарком солнце — и они так и манили меня.