— Вы ничем… не поможете, — полушепотом отозвался данталли.

— А вот здесь ты ошибаешься, Мальстен, — с самодовольной усмешкой качнул головой Бэстифар, помогая раненому добраться до настила.

От первого же шага раскаленные металлические спицы словно впились в каждую клетку тела Мальстена. Он захлебнулся собственным криком, сумев издать лишь звук, больше напоминающий отрывистый кашель, и безвольно осел, поддерживаемый малагорцем.

Бэстифар прикрыл глаза, словно прислушиваясь к агонии данталли. Странное сочетание сопереживания с нескрываемым удовольствием отразилось на его лице.

— Знаешь, у меня на родине об этой войне ходит столько историй — как правдоподобных, так и совершенно нереальных — и в них встречалось множество деталей из сплетен двухлетней давности о страданиях, подобных твоим. Но я ни разу даже не слышал, чтобы кто-то переносил их вот так, — оценивающе произнес Бэстифар, поднырнув под плечо Мальстена, чтобы помочь ему дойти до настила.

Данталли был не в силах отвечать. Все, что он мог — это пытаться не дать себе провалиться в беспамятство, из которого в условиях расплаты уже не будет выхода. Нить разговора ускользала от него, открывая дверь бреду и безумию.

— То, что ты делаешь на поле боя — это ювелирная работа, Мальстен. После сражений ты больше всех заслуживаешь праздновать победу, — продолжал Бэстифар. — А вместо этого вынужден прятаться здесь, как раненый зверь.

Малагорец осторожно начал опускать данталли на настил, поддерживая его под плечо. Затем отстранился и присел рядом, не скрывая того, что упивается столь странным своим сочувствием, граничащим с садистским наслаждением.

Мальстен не мог понять, что нужно малагорцу, и почему он не оставит его в покое. Задать этот вопрос не представилось возможным: новая волна невыносимой боли заставила его тело напрячься до хруста в суставах, не оставляя места никаким другим мыслям, кроме молитв всем богам Арреды о прекращении этой пытки. Хотелось кричать, но горло парализовала агония. Мальстен вцепился руками в настил, крепко стиснув зубы. Бэстифар чуть приподнял голову, с участливым вздохом глядя на раненого.

— Я знаю, твоя боль сильна, — вкрадчиво произнес малагорец, говоря о расплате, как о чем-то возвышенном и прекрасном. — И то, как ты переносишь ее, делает тебе честь, Мальстен, хотя тебе вряд ли дано понять это так, как понимаю это я.

Данталли прерывисто дышал, ожидая новой волны.

Бэстифар чуть наклонил голову в сторону и заговорил тихо, вкрадчиво:

— Неужели ты так и не понял? Я знаю, кто ты. Более того, я могу помочь. Именно для этого я здесь.

На миг глаза данталли прояснились. Оба его сердца застучали в ускоренном темпе, он лишь теперь осознал, кто перед ним, и, как ни странно, испытал страх.

Предложение Бэстифара было настоящим дурманом богини искушения Толиады. Это было равносильно тому, чтобы протянуть изнывающему от жажды путнику кувшин отравленной воды. Утолить свое желание, чтобы умереть в еще бо̀льших муках спустя некоторое время. А ведь многие, забывая обо всем, шли на это.

— Пожиратель боли… — выдохнул Мальстен, заставив хищную улыбку вновь появиться на лице Бэстифара.

— Предпочитаю каноничное название переводу, но да, — картинно кивнул малагорец, приложив руку к груди. — Рерих рассказал мне о тебе. Из-за тебя я здесь. Ты когда-нибудь прежде работал с аркалом?

Мальстен никогда не прибегал к помощи пожирателя боли, но знал, как она действует и какую имеет цену. Однако как велико было искушение: одно слово, и боль уйдет! Словно подстегивая Мальстена согласиться, агония вновь принялась терзать его изнутри. Лицо данталли исказилось гримасой муки.

Бэстифар положил руку на предплечье Мальстена, поймав его помутившийся от боли взгляд.

— Только скажи, — заботливо произнес он. — И это закончится. Без согласия я не смогу забрать ее, но если ты…

Мальстен стиснул зубы, пережидая волну боли.

— Нет, — выдохнул он, чем вызвал искреннее изумление малагорца.

— Нет? — казалось, Бэстифар впервые с момента встречи с данталли немного растерялся.

— Нет, — повторил Мальстен. В его взгляде мелькнуло обличительное осуждение. Обещая избавление, аркал забыл упомянуть о главном. — Я знаю цену. Это не последняя моя расплата… каждый раз будет только хуже… так что, нет.

Слова давались с огромным трудом. В душе данталли был готов умолять аркала избавить его от мук, но от одной мысли, что следующая расплата будет более жестокой, его охватывал ужас.

Бэстифар снисходительно улыбнулся, глядя на Мальстена, как скульптор глядит на кусок камня, что вскоре станет его шедевром.

— На моей памяти ты первый, кто отказывается от помощи аркала. Ты не похож на других, — мягко произнес малагорец. — Но, Мальстен…

Тело данталли вновь пронзили острые спицы боли. Он отвернул голову и зажмурился, не позволяя себе закричать. Крик ничем не поможет, но может привлечь внимание людей в лагере.

— Удивительно, — нарочито сочувственно поморщившись, словно лишь ради приличия старался скрыть истинно получаемое удовольствие от зрелища, пожиратель боли оценивающе качнул головой. — Что угодно, лишь бы не закричать. Не уронить лица. Воистину, я никогда прежде не видел ничего подобного…

Бэстифар приподнял руку, вокруг которой начало роиться алое сияние. Мальстен прерывисто выдохнул: боль неожиданно ушла, хотя он не соглашался на помощь.

— Не ты один можешь управлять другими, — осклабился малагорец, глядя в изумленные глаза данталли.

— Я не давал согласия… — шепнул Мальстен. Бэстифар кивнул.

— Знаю. И пока я ничем тебе не помог. Пока я могу лишь придержать твою боль, как только отпущу, она вернется. Вот так.

Ладонь аркала перестала светиться.

Расплата вновь со звериным аппетитом накинулась на свою жертву, и на этот раз — после недолгой передышки — данталли не успел подавить крик. Бэстифар приподнял голову и задержал дыхание, словно стремился запечатлеть этот момент в памяти с особой внимательностью. Он выждал несколько секунд, дав анкордскому кукловоду полностью прочувствовать свою агонию вновь, и лишь после этого повторил свой излюбленный прием.

— Похоже, стоит дать тебе еще немного времени на раздумья, — в уголках губ пожирателя боли вновь мелькнула тень улыбки. Ладонь засияла, и Мальстен тяжело и часто задышал, обжигая малагорца взглядом. Издревле аркалы считались мастерами пытки. Похоже, подобное удерживание боли было одним из их любимых инструментов.

— Зачем ты это делаешь? — выдохнул Мальстен. Бэстифар невинно округлил глаза.

— Делаю что? Я пытаюсь помочь тебе мыслить ясно. В отличие от тебя я знаю, что делать с этой болью. Знаю, как ею управлять. Я могу избавить тебя от нее, и твои победы перестанут сопровождаться ужасом расплаты. Ведь ты заслуживаешь почестей и славы, а не задворок своей палатки. Ты должен праздновать победу, а не прятаться здесь. Доверься мне, Мальстен, и я покажу тебе, какой может быть твоя жизнь без расплаты.

Бэстифар говорил с почти нескрываемой страстью, и становилось понятно, что он верил в каждое свое слово отчаянно, фанатично, безоговорочно.

Мальстен прерывисто вздохнул.

— И что будет потом? В кого я превращусь?

— Ты сможешь воплотить свой талант без нужды его искупления, только и всего.

— Настанет момент, когда ты не поможешь, — качнул головой данталли. — А я, если соглашусь, вскоре начну зависеть от тебя. На том ведь и построена работа аркалов.

Бэстифар несогласно хмыкнул.

— Работа аркалов построена на умении управлять тем, с чем не в состоянии справиться другие. Мы были созданы богами, чтобы облегчать страдания.

— Или пытать, — прищурился Мальстен.

— Или так, — малагорский принц развел руками. — Зависит от наших целей. Сейчас моя цель — помогать, и таковой она останется, даю слово. А не помогу я, только если стану первым убитым в Кровавой Сотне, никакая другая ситуация моего намерения изменить не сумеет.

— Ты не можешь этого утверждать, — хмыкнул данталли.