** Elvis Presley - Can’t Help Falling In Love

*** если честно, на этом моменте Рейвен произносит дичайший набор никак не связываемых логикой слов, поэтому я решил оставить нечто подобное, придав предложению подобие смысла, решив, что пусть она говорит это для того, чтобы понять, слушает ее Чарльз или нет.

========== Глава 16. ==========

Наконец-то оказавшись в своей комнате, Эрик принял душ и переоделся, прежде чем сесть за письмо Поттеру, пытаясь воспроизвести то, о чем они договорились с Чарльзом. Чтобы отослать его, придется позаимствовать школьную сову: Эстер еще не вернулась, а у Чарльза совы даже не было.

Но это не означало, что у него вообще не было питомца; он приехал в Хогвартс с чудесным сиамским котенком, который потом превратился в престарелую кошку, упрямую, болезненную и капризную. Чарльз часто отвлекался во время шахматных партий, устраивая Джульетту у камина, разогревал ей еду и кормил таблетками, напевая и бормоча ей что-то, поглаживая по лапам. Эрику доставляло странное удовольствие наблюдать, как Чарльз возится с ней. Он всегда выглядел таким счастливым.

Сосредоточься, Леншерр. Существовали гораздо более важные вещи, нежели Чарльз, мягко улыбающийся, держащий кошку на руках и бормочущий “Люблю тебя, моя хорошая, вот так…”

Теоретически — да, важнее.

Эрик покончил с письмом через два часа, отправив в камин более полудюжины черновиков. Содержание его давало понять, что дело срочное (чтобы письмо не проигнорировали), но не выражало панику (поскольку истеричное могло бы также быть проигнорировано).

Где-то на седьмом черновике, когда перо вдруг дрогнуло в пальцах, до него дошло, что он доносит Аврорам на Себастьяна Шоу. Своего наставника. На Шоу, который единственный позаботился о том, чтобы вытащить его из приюта, который спас его рассудок и душу, позволив учиться в Хогвартсе, который тратил время и усилия на то, чтобы следить за его обучением (и спонсировать его); который позаботился о том, чтобы он получил престижное место, потому что Эрик был в депрессии после разрыва с Чарльзом и не мог сделать это сам, который возился с ним, считал своим протеже, в то время как другим дела не было, жив он или мертв. Да, этот человек был странноватым и иногда подозрительным, но это не отменяло того факта, что Эрик был ему должен.

Но означало ли это, что он должен будет покрывать его, когда речь идет об убийстве ребенка?

Но означало ли это, что он должен позволить Чарльзу столкнуться с ним лицом к лицу в одиночестве?

Потому что даже Эрик не смог бы отговорить Чарльза от действий, когда что-то угрожало ученикам. Отказаться от участия в задуманном означало бы только то, что тот будет более уязвимым для мести, когда Шоу узнает, кто именно обвинил его. И это было фактом, независимо от того, был ли он виновен на самом деле, или нет.

А был ли он виновен? Эрик не имел ни малейшего понятия. Он не хотел в это верить. Может быть, в глубине души он и не верил. Но было так много… не доказательств, но факторов, чтобы можно было проигнорировать их или считать неудачным совпадением. Что более важно, эти факторы не мог проигнорировать Чарльз. А он должен был защитить его. Пусть даже от Шоу.

Конечно, необходимость защитить Чарльза задевала за больное место: всплывала детская уверенность, что он виноват в смерти своих родителей, что это была его ошибка, и если бы он был рядом, то смог бы защитить их. Он, девятилетний мальчик, который едва ли умел держать палочку, смог бы защитить двух взрослых, обученных и одаренных волшебников. Но против маггловского оружия не могло противостоять ни одно заклинание.

Это было реальной проблемой, которую кто-нибудь должен был решить. Мысль о том, что он, его ученики, Чарльз так уязвимы перед кусочком металла, пугала. Должен был быть способ защититься от пуль, и если он сможет поэкспериментировать, узнать, что пошло не так и почему…

А для этого, разумеется, ему понадобился бы пистолет.

Эрик перевел взгляд на письмо Поттеру, наконец-то законченное, затем посмотрел на часы; его желудок согласился, что сейчас самое время перекусить. После — за окно, за которым было виден домик лесничего. Алекс Саммерс. Молодой человек со взрывным характером, какое-то время был связан с маггловским преступным миром.

Возможно, он захочет выпить чая.

***

Чарльз был отстраненным и подавленным во время их похода по магазинам, оживляясь с очаровательной улыбкой, только чтобы через какое-то время снова поникнуть. Рейвен не знала, злиться ей или волноваться. Что-то происходило. Что-то опасное, так что он не хотел рассказывать ей.

Но он может говорить об этом с Эриком, который обращался с ним как с грязью и выставлял на посмешище перед своими чистокровными друзьями, и его Чарльз считал достойным доверия. Она наблюдала за Чарльзом, уставившимся за окно; экипаж возвращался в Хогвартс.

— Разве ты не злишься? — вырвалось у Рейвен. — Как ты можешь не злиться на него?

— Что?

— Вы играете в шахматы, обедаете вместе, проводите свободное время, у вас секреты! Похоже, ты совершенно забыл, что он сделал! Чарльз, как ты смог так легко простить его?

— Кто сказал, что я простил его?

— То, как ты ведешь себя. Если вы и не закадычные друзья, то впечатление создается именно такое. Пожалуйста, скажи, что ты не спишь с ним.

У Чарльза отвисла челюсть.

— Рейвен, а вот это совершенно не твое дело!

— О, значит, нет. Хорошо. Значит, что-то другое. Но я не понимаю, как ты вообще можешь разговаривать с ним!

— Рейвен… — Чарльз провел ладонью по лбу, как будто пытаясь прогнать головную боль. — Он был всего лишь ребенком, Рейвен.

— О, неужели? Значит, он другой? Он теперь изменился?

— Не так сильно, как мне бы хотелось, — признал Чарльз.

Рейвен сделала вдох, собираясь продолжить, но экипаж остановился. Она позволила себе выдохнуть с раздражением, собирая пакеты с покупками. Чарльз забрал самые тяжелые и последовал за ней в молчании, которое тянулось до самой ее комнаты.

Она уронила пакеты на пол и направилась к камину, который еще не погас до конца. Сзади слышалось, как Чарльз аккуратно ставит пакеты в углу и идет через комнату к шкафу, где она хранила различные наборы чая, кофе и какао. Затем звуки движения прекратились, и через мгновение Рейвен повернулась, обнаружив, что тот стоит, пальцами сжимая переносицу и ткнувшись лбом в дверцу шкафа, как будто едва мог устоять на ногах.

— Ты права, конечно, — произнес Чарльз с напряжением в голосе. — Но ты никогда… не хочу говорить это в лоб, Рейвен, но ты еще никогда не была влюблена. Ты не знаешь, каково это — хотеть отдать все что угодно, только чтобы быть с кем-то, даже если это безрассудство, даже если это неправильно.

Рейвен сглотнула, отвернулась.

— Значит, ты все еще любишь его.

Не то чтобы она не знала. Кто угодно мог понять, увидев этот взгляд, который буквально сиял, когда Эрик был рядом, даже когда Чарльз злился — так же бывало в школе, и Рейвен думала, что больше она не увидит подобного. Она думала, что Эрик убил это в нем.

— Конечно, люблю. Я сказал тебе десять лет назад, что так будет всегда.

Да, но я надеялась, что ты ошибся. Я надеялась, что ты найдешь кого-нибудь. Кого-нибудь лучше.

Воцарилось долгое молчание, прежде чем Чарльз заговорил снова.

— Я думаю, это беспокоит меня больше всего, — произнес он отстраненно, — больше, чем то, что должно действительно беспокоить меня… Он даже не написал, чтобы извиниться. Ни разу. Он был так зол на меня, что я не связывался с ним, но почему тогда он не написал? Если он так чертовски сильно любил меня, почему даже не попытался вернуть меня? — его голос дрогнул.

Рейвен закусила губу.

— Ты как-то сказал, что если бы он тебе написал, ты бы просто сжег письмо, не читая.

Чарльз запрокинул голову и расхохотался, невесело, и в уголках глаз блеснули слезы.

— Да, я так сказал. И я ждал, ждал и ждал письма, чтобы сжечь его. И не получил его.