— Благодарю вас за хлопоты, вы так любезны.

— О, мне самой было приятно. Я думаю, просто замечательно, что вы с Шерлоком вместе, хотя должна вам сказать, — на её лице отразилось сожаление, и она начала крутить серебряное кольцо, которое носила на большом пальце, — я была возмущена, когда узнала, что вы бывший военный. Я не сомневаюсь, что вы превосходный человек, Джон, но я бы предпочла, чтобы вы были… не знаю… танцором, скульптором или ещё кем-нибудь, правда.

— Ну, на самом деле я…

— И даже после выхода новых законов гомосексуализм в армейской среде по-прежнему не приветствуется, как вы полагаете?

В голубых глазах Мел читалось уважение и немного — сострадание к новому родственнику-гею, к перенесённым им испытаниям, и Джон понятия не имел, как ответить на её вопрос. Он попытался вернуть разговор к менее скользкой теме.

— Вы знаете, в армии я был доктором, а теперь вернулся в Лондон и занимаюсь тем же самым. А вы?

— О, Джон! — в первое мгновение показалось, что она снова заключит его в объятия. — Это замечательно, вы целитель! Совсем как моя сестра Минерва.

На несколько секунд Уотсоном овладела циничная мысль, что его служба в Афганистане едва ли подходила под данное Мел определение: военно-полевая хирургия, умирающие у него на руках друзья и невозможность предотвратить эти смерти, что бы он ни предпринимал, — всё это не походило на следование призванию свыше, как показалось Мел. Но он всё же заставил себя посмотреть туда, куда она указала: на невысокую темноволосую женщину, внимательно прислушивающуюся к оживлённому спору между другими тремя людьми.

— В самом деле? — Джон почувствовал огромное облегчение, предвкушая нормальную беседу с коллегой-медиком. Уйти от острых социальных вопросов и подробно обсудить симптомы заражения отвратительными тропическими паразитами определённо казалось более предпочтительным, чем выслушивать слова одобрения по поводу их несуществующего романа с Шерлоком. — В какой области медицины она специализируется?

— Это невероятно захватывающе! Она только что обнаружила редкий ген, отвечающий за одну из форм рака. Она очень умна, — с гордостью добавила Мел.

— Э, да, думаю, так и есть, — пробормотал Джон. Внезапно жизнь врача общей практики, пусть и начавшего карьеру в качестве военного хирурга, показалась скучной и глупой при таком сравнении.

Мел взяла его за ту руку, в которой не было стакана, и стиснула.

— Я уверена — мы подружимся, — сказала она торжественно. — Тем более что вы кажетесь гораздо более милым, чем тот отвратительный Себастьян.

— Да, об этом, — Уотсон немедленно ухватился за эту возможность. — Что между ними было? Шерлок… никогда о нём не упоминал.

— Ох, он был ужасен. Вам лучше спросить об этом у Шерлока. Лично я не понимаю, что он вообще в нём нашёл.

— Но что…

— Джон, — к нему снова подошёл Майкрофт и посмотрел внимательным взглядом. — Боюсь, мне придётся оторвать вас от Мел и её сумбурных представлений об умении элегантно одеться.

Мел встретила его выпад весёлой улыбкой, и доктор постарался не показать чересчур откровенно, что он испытал некоторое облегчение от того, что не его одного приводит в замешательство этот связанный руками Мел подарок. Уотсон встал и начал комкать в руках шарф, который, казалось, был длиной не менее трёх метров.

— Если я не представлю вас Эвандеру до ужина, — продолжил Майкрофт, — его брюзжанию не будет конца и края.

Мел вдруг начала покашливать, и когда отняла руку от лица, чтобы вновь заговорить с Джоном, её глаза искрились весельем.

— Спросите о нём у Эвандера — он вам с удовольствием расскажет, причём намного лучше, чем я. Ступайте!

Она махнула на прощание, и к Джону с невиданной прежде учтивостью обратился Майкрофт:

— Я приношу свои извинения за то, что задержался с беседой дольше, чем ожидал. Я должен был поговорить с дядюшкой Николаем и тётушкой Лукрецией, — он вежливо указал на стоящую неподалёку пару: высокого властного мужчину и блондинку, будто сошедшую с киноэкрана. Они разговаривали с Шерлоком, и Джон заметил, что тот чувствует себя с ними несвободно. — Это представители российской ветви нашей семьи. Мы редко видимся. Я всегда подозревал, что они связаны с госбезопасностью. По правде говоря, оба немного странные.

Эти слова имели большой вес в устах Майкрофта Холмса — искусного мастера светских бесед, проходивших на пустых лондонских автостоянках. У доктора невольно вырвался смешок, прежде чем он взял себя в руки.

— Прошу прощения? — переспросил он, поколебавшись, но всё же продолжил. — Они кажутся странными вам?

Майкрофт прочёл все его невысказанные мысли. Элегантно вздёрнув бровь, он коротко ответил:

— Поверьте мне, Джон, я знаю, о чём говорю.

Когда собеседник отвернулся, Уотсон позволил рвущейся на волю улыбке широко расплыться. Он начал подозревать, что под безупречной наружностью Майкрофта Холмса и под его тончайшим чувством юмора скрывается человек, во многом похожий на него самого.

Майкрофт внезапно остановился.

— Эвандер, мне наконец удалось привести Джона ещё до того, как ты сам отправишься его искать. Джон — это наш кузен Эвандер.

Когда Майкрофт отступил в сторону и оставил доктора стоящим лицом к лицу с Эвандером, тот с трудом подавил в себе настойчивое желание поправить манжеты рубашки в попытке улучшить свой внешний вид. Эвандер был одного роста с Джоном, но обладал непринуждённой элегантностью, создаваемой малозаметными деталями, так что сдержанный чёрный костюм выглядел на нём как творение знаменитого модельера. Он крепко стиснул Уотсону руку и улыбнулся; Джон постарался вернуть рукопожатие со всей возможной вежливостью, пытаясь заглушить внутренний голос, настойчиво твердящий, что с таким ростом, телосложением и особенно в таком костюме этот представитель семьи Холмс почти неотличим от Мориарти.

«Это просто смешно, — уговаривал себя Джон, чувствуя, как волосы на голове невольно зашевелились от ужаса. — Нельзя так реагировать на каждого невысокого хорошо одетого человека».

Но открытая и приветливая улыбка Эвандера постепенно помогла изгнать из головы неприятное сравнение, более того, она вселяла убеждение, что кузен за всю жизнь не пожелал зла ни одному существу, не считая дизайнера, выбравшего одежду для модели на обложке августовского номера мужского журнала GQ.

— Что это было? — в его хрипловатом голосе слышалось огорчение. — Горчично-жёлтый? При его цвете кожи? Господи, это так отвратительно, его костюмера надо было казнить на месте, — затуманенные синие глаза прояснились, взгляд сфокусировался на Джоне, с трудом скрывающем смущение. — Что касается вас, уверен, вам бы тот оттенок вполне подошёл, хотя вы бы лучше смотрелись в синем или зелёном. Конечно, не с этой невнятной безликой рубашкой, которая сейчас на вас.

— Эм… спасибо, — доктор постарался, чтобы в его ответе не чувствовалось обиды. Благодаря почти годичному соседству с детективом ему это удалось практически без усилий.

— О, нет, я совсем не это имел в виду, — Эвандер примирительно положил руку на предплечье нового знакомого. — Я хотел сказать… ну, посмотрите же на себя. Вы скрываете все свои лучшие стороны. Повернитесь, пожалуйста, — мужчина покрутил указательным пальцем, и Джон, сам не зная, как и почему, начал послушно поворачиваться. Когда он сделал пол-оборота, недоумевая, присуще ли всем носителям холмсовской крови умение отдавать обязательные к исполнению приказы, Эвандер внезапно поднял полы пиджака Джона и пробормотал восхищённым тоном: «О да».

— Эй! — Уотсон быстро повернулся к нему лицом.

— О, Джон, — без тени смущения произнёс Эвандер. Понятия о личном пространстве у кузена тоже не было — доктор отчётливо различил запах его одеколона, когда тот придвинулся и, поправляя отвороты пиджака гостя, продолжил говорить. — Вы обязаны позволить провести вас по магазинам. Это преступление — прятать себя под такой одеждой.

— Послушайте, — в замешательстве проговорил Джон. В его мозгу пронеслись картины заигрываний в примерочной или навязывания ему предельно откровенных костюмов. — Ваше предложение весьма любезно, однако я не думаю, что…