- Отставить, Уотсон. Будь здесь, со мной, а не в этой трёклятой пустыне.

- Блядь. Я этого дерьма на жизнь вперёд нахлебался, - с жаром сказал Джон. Инспектор было засмеялся, но скривился и начал браниться. Костяшки пальцев побелели, когда он впился ногтями в запястье друга. – Прижми, - велел ему доктор. – Прижми так крепко, как только сможешь, я быстро. Я должен впустить бригаду скорой помощи и рассказать Селесте и Аннет, что здесь произошло. Ладно?

Лестрейд кивнул, Уотсон вскочил на ноги, бросился к французскому окну и распахнул его настежь. У владельцев замков и поместий есть определённое преимущество, подумалось Джону: полно места, где можно приземлиться вертолёту. Он криком подозвал высаживающуюся бригаду и указал им, где находится раненый, затем побежал в лабораторию, где Селеста и Аннет прятались вместе с детьми. У него было время лишь на торопливые объяснения, а затем он оторвался от сына и дочери, подавив желание схватить их в охапку, но всё же провёл осмотр перепачканными в крови руками, хотя было очевидно, что дети не могли пострадать, и бегом направился к вертолёту, в который уже грузили инспектора.

- Я лечу с вами, - сообщил Уотсон врачу; тот прищурился, но возражать не стал. Джон запрыгнул в вертолёт с лёгкостью опытного человека и устроился рядом с другом, который из последних сил старался не потерять сознание. Он остановил блуждающий взгляд на Джоне и спросил:

- А ты не собираешься остаться и дождаться Шерлока?

- Не у Шерлока сейчас пуля в бедре, - коротко ответил Уотсон. Ему и в голову не пришло покинуть Лестрейда сейчас. Слава небесам, у них с Шерлоком вся жизнь впереди, и будет время во всём разобраться. Сейчас его главной задачей было убедиться, что Грег проживёт достаточно, чтобы вволю понянчить их близнецов.

- Я уверен, Майкрофт и Селеста всё объяснят, если только он сам не вычислит. Я хочу лишь убедиться, что ты не умрёшь по дороге в больницу и что всё будет хорошо.

- Как скажете, доктор, - попытался пошутить Грег, и улыбка едва тронула его губы. – От винта.

Когда вертолёт, покачиваясь, оторвался от земли, Джон мрачно улыбнулся, закатал рукава и взялся за дело.

****************************************************

Лёжа на кровати в комнате, в которой прошло его детство, Шерлок чувствовал, как под ним разверзается бездна.

Он не мигая смотрел в потолок и ощущал, как тяжесть охватывает все его члены, всё тело, и сердце, и мозг, и как он падает в бездонную пропасть, хотя под ним была твёрдая кровать, но он мог лишь беспомощно, слепо и без попытки сопротивления падать, и падать, и падать.

Шерлок не помнил, как здесь оказался и почему прижимает Хэмиша к груди, но даже тяжесть и тепло спящего ребёнка (и когда он успел так вырасти? Кажется, только вчера он был маленьким свёртком из синего одеяльца, который умещался на предплечье между локтевым сгибом и ладонью, так как же он так внезапно вырос?) – даже вес Хэмиша в его руках не мог остановить это непрекращающееся падение. И осталась лишь одна забота – не задушить малыша в чересчур крепких объятиях, потому что он отчаянно цеплялся за сына как за то единственное, что осталось у него от Джона.

От Хэмиша пахло мылом, младенцем, кремом после бритья, которым пользовался Джон. Шерлок зарылся носом в тонкие светлые волосы сына и вдыхал их запах, но от этого становилось только хуже. Пустота разрывала его на части, и он едва мог заставить себя дышать.

Он понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как он вернулся и обнаружил лужу крови своего мужа на полу и увидел убитое горем лицо матери. Он помнил, что лишился чувств и очнулся уже на кровати, и рядом в колыбельке лежали его дети. Светящиеся цифры показывали 5.24 утра, но эта информация не могла попасть в его сознание – его мозг был слишком занят. Шла обработка данных, и незначительным фактам не было места.

Джон умер. Шерлок опять остался в полном одиночестве. Джон умер и не вернётся к нему. Джона больше нет.

Он задыхался.

Хэмиш завозился во сне, и Шерлок, чьё бесконечное падение не прекращалось ни на секунду, осторожно подвинул сына, устраивая его поудобнее на груди.

Он приводил в порядок факты в своих чертогах разума: Джона больше нет, они теперь одиноки.

Охвативший его страх сжал сердце и затопил разум. Шерлок не одинок, потому что от него зависят две жизни, которые он обязан оберегать, и – о, боже! – разве сможет он вырастить хотя бы одного ребёнка, а тем более двух, без Джона? Без Джона, который интуитивно знал, что хорошо, что плохо и что в каких случаях нужно делать? Без его доброго взгляда, его твёрдой руки, великолепной медовой, отливающей золотом кожи, без чудесных морщинок, которые собираются вокруг его смеющихся глаз, без металлических ноток в его голосе, когда он распекает Шерлока за поступки, которые считает неуместными.

Хэмиш во сне сжал слабые пальчики в кулачки. Сердце Шерлока пропустило удар: это был жест Джона, который он видел много-много раз.

На глаза снова навернулись слёзы и потекли по ещё не просохшим щекам; и он чувствовал, как проваливается в ничто, задыхаясь и утратив способность думать. У него остались лишь имя Джона на устах, лицо Джона перед глазами и необоримый леденящий сердце факт, что Джона больше нет.

Шерлок Холмс был побеждён, испуган и одинок, хотя сам этого не осознавал, но вдруг явился Джон Уотсон, застрелил человека, улыбнулся ему и непостижимым образом склеил разлетевшийся на осколки, когда Шерлоку было десять лет, мир, ничего специально не предпринимая – он просто был собой, удивительным, идеальным и восхитительным самим собой.

Джон лишь раз взглянул на Шерлока, но увидел все его обрывки, развеянные по ветру, собрал их на ощупь, сложил их вместе, клочок за клочком, полные страданий и боли, добавил немного от себя и из этого материала воссоздал Шерлока Холмса, ставшего чем-то большим, чем он был до сих пор, и каким никогда не стал бы без его Джона.

Они были боевой единицей, командой, а Шерлок, боже, Шерлок дезертировал и всё погубил, погубил их обоих, потому что спасти жизнь Джона так и не удалось. И Шерлок наконец понял, что ему пытались втолковать на протяжении всех этих месяцев, этих бесконечных полутора лет, но поздно, слишком поздно. Теперь ему не удастся заглянуть любимому в глаза и принести извинения от всего разбитого и опустошённого сердца.

Потому что такая утрата намного тяжелее того, что ему довелось испытать за всё время разлуки с мужем. Быть не вместе было невыносимо, но это… Боль и пустота, невосполнимая утрата части души погрузили Шерлока в непроницаемый мрак, не отпускающий его ни на миг, и тем более страшный, что было известно – он никогда не закончится. Он живым сошёл в ад – и тот поглотил его, и невозможно было даже представить дальнейшее существование без Джона, потому что оно утратило всякий смысл.

И такая боль беспощадно убивала Джона, его прекрасного, смелого, стойкого Джона. Раньше Шерлок не мог этого понять, как ни пытался, но теперь понял, когда рисовал в мыслях свой дальнейший жизненный путь и ясно, пугающе ясно осознал всё и в ужасе гнал прочь от себя эти картины. Шерлок никогда не был сильным, и разве ему удастся выжить с такой болью в душе, если даже сильнейшего и храбрейшего на всём белом свете Джона Уотсона она почти убила?

Рядом на кровати мирно спала Анна Розалин, засунув большой пальчик левой руки в рот. Шерлок повернул голову и принялся пристально её разглядывать. Он прикоснулся к идеальной тёмной кудряшке на голове своей дочери. И здесь Джон смог дать ответ на вопрос, который никогда не удалось бы отыскать без его помощи.