А начался этот бесконечный спор в перерывах между выслеживанием их дичи, когда время ожидания они стали использовать, чтобы разобраться с другой проблемой Шерлока, а именно той, что его муж, узнав правду об инсценировке смерти детектива, прогнал его и сказал, что больше не желает его видеть.

Это совершенно неприемлемое положение дел – обсуждение тем вне плоскости текущего расследования – быстро превратилось стараниями Ирен Адлер в геенну огненную, и эта женщина со своими благими намерениями лишь удваивала страдания угодившей туда души.

- Джон совершенно ясно дал понять, Ирен, - повторил Шерлок в сотый раз, - что он больше не желает меня видеть.

- А я говорю тебе, что всё это чушь собачья. Да он голову потерял, едва впервые тебя увидел.

- Пусть так, но он… по непонятным причинам злится на меня, а когда он зол, то доводы рассудка бессильны.

- По непонятным причинам? – изумлённо повторила Ирен, не веря собственным ушам. – Тогда понятно, почему он в бешенстве, паршивец ты эдакий! – и она отвесила ещё один подзатыльник.

- Эй! – воскликнул Шерлок и попытался отбиться, но лишь заработал ещё один удар.

- Заткнись и слушай меня, ты, непроходимый тупица! Он сердится, потому что ты, такой блестящий гений, и мысли не допускаешь, что мог совершить ошибку и протащить его через ад, и ты даже не попросил прощения!

Холмс отмалчивался, скобля кончиком туфли пол. Красивое лицо женщины перекосило от ужаса, накрашенные кроваво-красной помадой губы открылись в изумлении.

- О, боже! Тебе и в голову не пришло, что следует извиниться, верно?

- Почему бы мне извиняться за то, что я спас его жизнь?

- Потому что ты заставил его страдать!

- Я страдал не меньше! Какова была бы формулировка извинения? Прости меня, милый, за то, что я перенёс в эти месяцы и что убил несметное число преступников, лишь бы ты не погиб. Нет. Я совершенно не сожалею о содеянном. Он жив. И последние полтора года он жив только потому, что я сделал то, что сделал.

Ирен готова была закричать от разочарования и бессилия. Шерлок прикрыл голову, но на этот раз она не стала его бить.

- Он считал тебя мёртвым, негодяй!

- Да, он точно так же накричал на меня. Но это было центральным пунктом всего плана. Он невыносимо скучал по мне, я невыносимо скучал по нему. Но так было нужно. Я не могу извиняться за то, что не мог не сделать. Находиться друг без друга было ужасно, но мы оба выжили, и я не понимаю, почему он так зол! Я ведь не погиб, и разве он не должен этому радоваться? Скольким ещё так повезло, чтобы погибший возлюбленный вернулся из мёртвых? Да почти никому.

Ирен с размаху уселась на край кровати, так что растянувшийся на диване Шерлок почувствовал движение воздуха.

- Боже мой, наверное, ты и вправду социопат, - она на минуту закрыла лицо руками, чтобы успокоиться и набраться сил для дальнейшего разговора. – Шерлок, ты скучал по нему, но знал, что он жив и что вы ещё будете вместе. Уверяю тебя, он заслужил выслушать извинения за то, что ты заставил его поверить в свою необратимую смерть. Ничего нет страшнее на свете, когда умирает тот, кого ты любишь. Я не сомневаюсь, что он безумно рад, что ты жив, Шерлок, но как же ты не понимаешь? Он считал тебя мёртвым, для него весь мир перестал существовать, когда тебя не стало – и ты был тем, кто заставил его это почувствовать.

- Я… да, я понимаю, какой это был кошмар, но теперь я вернулся и всё объяснил… и я… я не могу повернуть время вспять, Ирен. Это уже случилось, и я сделал то, что должен. Я сохранил его жизнь, а ради этой цели я готов вытерпеть что угодно. И за это я не намерен просить прощения.

Между ними повисло долгое тяжёлое молчание. Наконец, Ирен Адлер посмотрела на Холмса и сказала:

- Ты не достоин такого человека, как Джон Уотсон.

Шерлок был с ней полностью согласен: он и наполовину не заслужил такого счастья, чтобы посягать на обладание хотя бы мизинцем Джона, но признаться в этом перед Ирен было бы равнозначно краху. Они любили друг друга, но наивно было бы полагать, что это их состояние может продлиться вечно. Ничего другого не оставалось, как найти в себе силы, чтобы дать мужу свободу, отпустить его. Он так и сказал на исходе той ночи, но Джон не стал обсуждать эту тему и ответил молчанием на недвусмысленное выражение чувств. Шерлоку хватало ума понимать, что он никогда не был и не будет достоин Джона Уотсона, но он совершенно точно знал, что по каким-то неведомым причинам однажды стал избранником Джона и сам допустил это, потому что слишком долго и упорно игнорировал зарождающееся чувство, спохватившись, когда стало уже слишком поздно с ним бороться.

К несчастью для них обоих, та часть натуры Холмса, которая была готова сделать для Уотсона что угодно, в настоящее время была подавлена другой, стопроцентно уверенной в своей правоте, хорошо знакомой окружающим по блистательным выступлениям великого детектива.

Умом Шерлок понимал, каких действий от него ждут: чтобы он смиренно просил прощения, раскаивался и умолял мужа позволить вернуться. Но Уотсон так решительно заявил о нежелании видеться до тех пор, пока не приведёт мысли в порядок, что униженные извинения и просьбы, по мнению Холмса, сделали бы ситуацию ещё болезненнее. После первой вспышки ярости Джон не перестал сердиться, и Шерлок, не понимая до конца природу этой злости, взбесился сам, спровоцировав у супруга новый приступ негодования. Они не могли разорвать этот порочный круг гнева и разочарования. Детектив не хотел ворошить это осиное гнездо своими наскоками. Он отчаянно ухватился за слова Джона о том, что тот против развода, хотя сам не верил им до конца. Но всё же это был проблеск надежды в море отчаяния.

Впрочем, если Ирен права и у Джона нужно всего лишь попросить прощения, тем самым признав ошибочность выбранного образа действий, Шерлок всё равно не смог бы это сделать. Уотсон был единственным в мире человеком, видевшим его насквозь, не считая ближайших родственников. Он отлично увидит неискренность приносимых извинений и не примет их.

Проблема была в том, что Шерлок Холмс не сожалел о принятом полтора года назад решении, о шагах, предпринятых для его выполнения, и о продолжающейся в настоящее время охоте. Он и не мог бы, поскольку до сих пор все его действия оказались оправданными и помогли сохранить жизнь Джону Уотсону, а теперь ещё и его детям. Полтора года назад он принял твёрдое решение спасти Джона любой ценой, даже рискуя разрушить их отношения. Наступив на собственные чувства, Шерлок сделал это – добровольно покинул мужа ради его безопасности. И во имя такой цели он повторил бы свой план, не задумываясь, потому что он сработал.

Джону пришлось испытать боль и страдания, но он был способен вынести многое; если бы детектив мог исключить выпавшие на долю его доктора переживания, он бы это сделал, но это было невозможно.

Вот почему крики Ирен о том, что он должен извиниться и постараться понять разницу между оплакиванием погибшего возлюбленного и мучениями от разлуки длиной в тысячи миль, не оказывали на Шерлока никакого воздействия, хотя в глубине души он желал ей поверить. На непоколебимость его позиции не влияли её постоянные напоминания, что он сам обратился к ней за помощью. Он был готов на что угодно, но только не на то, чтобы убедить Джона, что он сожалеет о принятом ранее решении. Потому что он нисколько не сожалел.

В любом случае, эти разбирательства были несвоевременны. Можно было спорить до посинения о том, что и как должен сделать Холмс, чтобы вернуть мужа, но пока Себастьян Моран был жив и находился на свободе, эти препирательства оставались пустым сотрясением воздуха. Кроме того, оставалась вероятность, что они с Джоном больше не увидятся: охота на Морана была делом опасным. На минуту детектив захотел, чтобы верный глаз Уотсона и его твёрдая рука сопровождали его, как прежде при расследованиях и погонях.