Почувствовав неотвратимость объяснений, Шерлок беспокойно заёрзал.

- Джон, я не…

- Нет! – почти выкрикнул Джон. Он смог сдержаться, потому что в соседней комнате спали дети. – Никаких отговорок. Я не оставляю за тобой право выбора. Ты убедил меня в том, что мёртв. Шерлок, полтора года я верил в твою гибель. И теперь не удастся от меня отделаться туманными фразами, конченый ты мерзавец, потому что ты умер и бросил меня в горе, позволив скорбеть по тебе полтора года, и видит бог, что следовало бы врезать тебе, прикончить на месте за то, через что ты заставил меня пройти, но я всё же даю тебе возможность оправдаться, так что прекрати мямлить и начинай говорить – и не приведи господь, если ты снова мне солжёшь.

Шерлок действительно казался пристыженным, когда понял, в какое безумие вверг мужа своими руками. Понимание и раскаяние обрушились на него, почти раздавив. Он стиснул зубы и кивнул. Джон в изнеможении опустился на кровать с другой стороны и приготовился слушать, не в силах подавить быстро растущие ужас и отвращение. Наконец Холмс заговорил, и Уотсон, вскочив, встал перед ним и впился взглядом в его лицо.

Уставившись на свои руки, Шерлок подробно излагал историю тех дней, которую Джон прокручивал в памяти бесконечное число раз. Доктору не был нужен такой подробный пересказ, но в силу однажды приобретённого условного рефлекса он просто физически не мог прервать поток рассуждений детектива. Основные события были ему известны – он сам был участником почти каждого из них и видел, в какое безумие и панику впадал Шерлок, всё сильнее запутываясь в паутине Мориарти. Всё происходило у Джона под носом, но он не понял, как далеко всё зашло, пока не поднял голову и не увидел мужа стоящим на краю крыши больницы им. Святого Варфоломея.

Шерлок скрупулёзно пересказывал факты, имевшие место в тот день, а также случившиеся неделями и месяцами ранее, но складывающиеся в общую картину. Его голос звучал ровно, отчуждённо, без драматических пауз и перепадов, которыми он раньше пользовался в своих блистательных монологах с дедукцией. Когда речь зашла о трагической части Дня Падения, Джон не мог поднять на Шерлока глаз – это было выше его сил. Рассудок бунтовал. Холмс не сказал почти ничего нового, но знакомые события предстали в совершенно новом свете.

- Три пули, Джон, - в заключение сказал Шерлок, и голос его чуть заметно дрогнул, позволив прорваться тщательно сдерживаемым на протяжении всей защитной речи эмоциям. – Он ещё тогда в бассейне понял, как я могу всецело оказаться в его власти, а я с самого начала опасался такого финала… но когда я разгадал его замысел полностью, было уже слишком поздно. Я вынудил его застрелиться – это было несложно… - доктор не видел, но чувствовал всем своим существом, что детектив впился в него взглядом. – Но он был умён, Джон, и он знал, что я пойду буквально на всё, лишь бы ты остался в живых.

- И ты шагнул с крыши, - Уотсону собственный голос казался чужим и звучащим со стороны. Шерлок чуть подался к нему, и Джону нестерпимо захотелось дотронуться до вернувшегося их мёртвых, но он запретил себе.

- Да, - прозвучал ответ.

Взгляд Уотсона был тяжёлым и обвиняющим. Холмс уставился в пол, не смея посмотреть в лицо мужа. Никакого облегчения Джон не почувствовал – стало ещё больнее.

- Ты лжёшь. Ты не просто прыгнул с крыши на удачу, выжил и затем заставил меня поверить в свою смерть. Ты написал прощальную записку и сунул её в череп до того, как это случилось. Ты это всё планировал.

- Конечно, планировал, - сказал Шерлок саркастически. Он резко поднял голову и посмотрел Джону прямо в глаза. И, чёрт возьми, это было как удар под дых. – У меня было лишь несколько часов, чтобы сохранить жизнь тебе, Лестрейду и миссис Хадсон. Я должен был предусмотреть все возможные варианты.

- Пока ты строил безумные планы по моему спасению, тебе случайно не приходило в голову посоветоваться со своим мужем, служившим в армии и кое-что понимающим в тактике и стратегии, а так же – кто бы мог подумать! – специально обученным самообороне! Я прошёл войну и выжил, Шерлок, и тебе не кажется, что там я бывал под прицелом многих, а не одного стрелка?

Детектив вскочил и прорычал в лицо доктору:

- Ты едва выжил в Афганистане, Джон. Случайно. И одной пули было бы вполне достаточно – ты сам это знаешь. Кроме того, что бы случилось с Лестрейдом и миссис Хадсон? Нет, Джон. Я выбрал наилучший вариант. Я знал, к чему он меня принуждает, и я должен был быть уверен, что при самом неудачном развитии событий ты гарантированно будешь вне опасности.

Уотсон не признал поражения и не отступил от нависшего над ним Холмса, и было так привычно, но в то же время странно убедиться воочию, насколько муж выше его.

- Что значит – наихудшее развитие событий? Объясни мне, Шерлок, потому что я по-прежнему не понимаю, что именно вынудило тебя исчезнуть чуть не на два грёбаных года, позволив мне считать тебя погибшим?

Шерлок с раздражением фыркнул, явив ещё одну чёрточку себя прежнего, хотя раньше такие звуки были адресованы исключительно Андерсону. Его горячее и тяжёлое дыхание обжигало Джону щёку. Его глаза сверкали от бешенства и разочарования, и было в них что-то ещё, что невозможно было точно определить: страстное желание, боль и страдание, - всё то, что чувствовал Джон на протяжении бесконечных полутора лет.

- Никакого кода-ключа у Мориарти не было. Всё было подстроено. Он был главной пружиной преступного механизма, инициатором, разработавшим всё до последней детали, включая твоё заказное убийство. Но существовало опасение, что он работает не один. Именно поэтому я должен был открыто продемонстрировать свою смерть – только это давало отбой нацелившемуся на тебя киллеру. Ему нравилось играть по собственным правилам, которые он продумывал тщательнейшим образом. Он предполагал, что тем или иным образом может быть выведен из игры, но постарался рассчитать, чтобы партия в любом случае была доиграна согласно его плану. Он выставил мне условие: моя жизнь против ваших трёх. Ему казалось это забавным. Моей же целью было не допустить твоей гибели.

- И ты спрыгнул.

- И я спрыгнул, - подтвердил Шерлок. – Он всё точно рассчитал. Кроме возможности собственной ошибки. Мне пришлось исчезнуть. В этом помогла матушка. И Молли.

- Молли? – Джон был потрясён, расценив этот выбор как предательство. Ему не следовало доверять Селесте уже только потому, что она была одной из Холмсов, пусть лишь по мужу, а не по рождению, но Молли…

- Я полагаю, все мы были склонны недооценивать Молли Хупер, - добавил Шерлок, но Джон не слушал его, поглощённый клокотавшей в нём яростью. Столько людей знало правду, и все они позволили ему верить в гибель мужа, страдать, почти умереть от горя. И всем им он доверял. Симпатизировал. Он не знал, как сможет уложить это в голову. Злость накатывалась волнами, он до боли стиснул руки в кулаки. Надо было дослушать всё до конца, чтобы не осталось никакой неопределённости, но он уже с трудом сдерживал бешенство, растущее с каждым произнесённым Шерлоком словом.

- Ты должен был рассказать всё мне, - перебил он детектива, уже не воспринимая смысл последнего предложения. – Во всяком случае, ты должен был дать мне о себе знать. Я солдат, я знаю, что такое – работать под прикрытием.

Холмс саркастически рассмеялся:

- Джон, возможно, ты солдат, но ты отвратительный лжец и ещё худший актёр. Твоё неумелое притворство быстро довело бы тебя до могилы. Все должны были поверить в мою смерть и в твою скорбь. Ты не понимаешь? Другого выхода не было. Мне пришлось исчезнуть, а ты должен был поверить в это.