— Мэри. — И она сразу же поняла, что проигрывает. Глупо, по-детски сдает все позиции — это тихое «Мэри» против её язвительной трескотни было непобедимым орудием. — Ты согласна уделить мне внимание? — И добавил: — На тех условиях, что я предложил.

— Согласна. Но не думай, что я готова тебе проиграть.

— Я и не думаю. Более того, шансы у меня нулевые.

— Даже так? Что ж. Где? Когда?

— Завтра в полдень. В сиреневом сквере. Знаешь его?

Естественно, она знала. На этот небольшой, уютный скверик, полный аромата и зелени, смотрели окна квартиры Тимоти Коули, где оба они в течение года задыхались от супружеской нелюбви. Она знала, но почему-то в тот момент выбор места для более чем нежелательного рандеву не показался ей подозрительным.

— Завтра суббота.

— Да. Но у Джона дежурство.

Такая осведомленность не должна была удивить — что ж в этом удивительного? В душе она всегда знала, что ни грибное рагу, ни уютные вечера перед телевизором не заменят Джону любви, и обманывать себя придуманным благополучием — не самая умная в мире вещь. Самообман никогда не приносит сладких плодов, и однажды наступает минута, когда ты давишься собственными иллюзиями, и душа твоя умирает. Конечно же, Бейкер-стрит существует, и Джон приходит туда любить. Она всегда это знала. Но так же она знала, за что ведет свой тихий, бескровный бой. Почему же сейчас застыла с остановившимся взглядом? У Джона дежурство — почему так сильно поразили её эти простые слова? И почему вдруг она почувствовала себя разлучницей, злобным, опасным зверьком, которого надо безжалостно гнать? Ей физически стало плохо: закружилась голова, тошнота подкатила к горлу, вспотели ладони. Напрасно малышка Мэри отказала себе в освобождении.

Встревоженный голос вывел её из ступора: — Мэри?

— Что, Шерлок?

Он растерянно замолчал - слишком горько звучал её голос. И она молчала. Молчание длилось и длилось, и затягивать его дольше было бессмысленно.

— Я приду в сиреневый сквер.

Эту ночь Мэри провела в полубредовом кошмаре. Каждый шорох, раздающийся из гостиной, каждый сонный вздох впивался в неё, покрывая кожу испуганным жаром. Мэри вслушивалась в теплую тишину квартиры и дрожала от ужаса, объяснения которому найти не могла, но перед рассветом сдалась и уснула крепко, без проблеска сновидений. Она не слышала, как поднялся с постели Джон, как он уходил, и потом долго об этом жалела.

*

Сквер казался серым и бесприютным. Не то что летом, когда сирень пышно украшала аллеи лиловыми и белыми гроздьями. Зима шла на убыль, и небо больше не баловало снегопадами, а солнышко хоть изредка, но пробивалось сквозь легкие тучи, подсушив дорожки и витые скамьи. На одной из них Мэри увидела Шерлока. Он сидел, вытянув ноги и быстро перебирая пальцами клавиши телефона.

«Что-то пишет. И вполне вероятно, моему мужу», — с усталым безразличием подумала Мэри.

Заслышав её шаги, Шерлок вскинул глаза и быстро поднялся.

— Привет.

Только сейчас она вдруг заметила, что они не сговариваясь перешли на ты, словно общая страсть, как схожий диагноз, сделала их роднее. Что ж, этого следовало ожидать. Во всяком случае, сказать ему в заключении убирайся из нашей жизни будет намного проще.

— Привет. Я опоздала?

— Самую малость. Но это не важно. Сегодня довольно тепло. — Он посмотрел на клочкастое, серое небо. — Кажется, снега не будет.

— Погода важна для нашего разговора?

Он растерялся. — Нет.

— В таком случае, к делу. — Мэри опустилась на скамью и окинула Шерлока взглядом. Она не чувствовала себя хозяйкой положения и не пыталась его обличать, ей и в самом деле не терпелось всё закончить и вернуться домой — к теплой кухоньке и подушечкам. — Говори, и, пожалуйста, побыстрее.

Но присев рядом, Шерлок молчал, очевидно, не решаясь начать, и как бы ни хотелось Мэри избавиться от этого безрадостного свидания, помогать ему она не считала возможным — было бы странно подавать топор палачу. И поэтому терпеливо ждала.

— Мэри…

Она облегченно вздохнула: чем скорее он скажет всё, ради чего притащил её в этот необитаемый сквер, полный воспоминаний и унылых ветвей, тем скорее получит ответ — её безапелляционное нет на всё, что он в состоянии ей предложить. Но услышала неожиданное.

— Возможно, тебе будет тяжело это увидеть. Я осознаю, что поступаю жестоко, и заранее прошу меня извинить. Но…

О чем это он? И что собирается ей показать? Мысль испуганно заметалась — неужели есть что-то, ещё более ужасное, чем любовь её мужа к этому человеку? Господи, где же предел?

— Не понимаю.

— Это касается прошлого. Твоего.

Мэри резко отпрянула, вцепившись в сумочку и с ужасом глядя на Шерлока. — Отец?

— Нет. — Он не повернул головы, не посмотрел ей в глаза. Он продолжал сидеть прямо, покусывая губы и явно волнуясь. И вдруг подался вперед, заприметив в безлюдном скверике что-то, достойное его интереса.

Мэри проследила за взглядом, и сердце тревожно сжалось, хотя ничего тревожного и уж тем более опасного в том, что она увидела, не было, да и быть не могло. Двое медленно шли по аллее — высокий старик и молодой крепкий мужчина, поддерживающий его под локоть бережно, но надежно. Именно с них Шерлок не спускал внимательных и странно загоревшихся глаз.

Пара целенаправленно приближалась к одной из скамеек — как видно, излюбленной, той, на которой старик привык отдыхать изо дня в день. Причуды пожилых порой не подвластны ни законам, ни логике. Мужчина осторожно усадил своего изможденного спутника, любовно закутав пледом слабые ноги, и пристроился рядом — очень близко, плечом к плечу, согревая одряхлевшее тело своим полнокровным теплом. Он хочет его обнять, подумала Мэри, как трогательно и как… нежно. А потом мужчина взглянул на неё, и внутри всё оборвалось. Конечно, конечно, она узнала его. Даже издалека.

— Роберт? — изумленно прошептала она.

— Что?

— Роберт Гард.

— Да.

Боже праведный, она всё поняла. Ну какой же это старик? Это Тим, весельчак и красавчик Тимоти, её краткосрочный муж. За право считаться его женой она заплатила дочиста выскобленным и навсегда опустевшим лоном. Но что с ним? Почему он выглядит… умирающим? Да, он выглядит именно так.

Мэри ошеломленно посмотрела на Шерлока. — Это и есть твой разговор?!

Ответный взгляд был холоден и бесстрастен, но губы… боже… губы Шерлока побелели.

— Как ты нашел их?

— Это было несложно.

Глупый вопрос. Они наверняка живут в той самой квартире, из которой Мэри по мстительной прихоти изгнала их любовь. Разорила гнездо, и мучилась потом день и ночь от незримых прикосновений тоски.

— …Всё оставляет след.

— И твоё падение тоже? — вырвалось у неё то, к чему она и сама не была готова. — Твое подлое самоубийство, которое едва не свело Джона в могилу?

Как же ему стало больно! Он почти захлебнулся болью. Но сдержался, и голос его не дрогнул. — Этого мне никогда не исправить.

От нахлынувшего отчаяния Мэри хотелось кричать и плакать. Вся её жизнь — чертов пьяный загул, жалкий и гибельный. Что она делала всё это время? В какие двери стучалась? В те, за которыми ей не особенно рады, где никто никогда не ждал. Но Джон? Разве он не был её судьбой? Разве там, в гомонящей подземке, он не выглядел так, будто только её и ждал? В чем же подвох? В чем ошибка? Что не разглядела она в синих глазах в тот вечер, когда так ярко сияли огни, и когда он так благодарно её целовал?

— Зачем ты позвал меня, Шерлок? Добить?

Он развернулся всем корпусом и схватил её руки. Ни холода, ни выдержки не осталось — Шерлок дрожал и взволнованно запинался: — Мэри. Мэри. Я тысячу раз виноват. Перед тобой, перед Джоном. Да черт возьми, перед самим собой. Но что же мне делать?!

— Ты меня обманул, — усмехнулась она, но ладоней не выдернула, продолжая всей кожей ощущать его дрожь. — Как смешно я попалась. Уезжать ты не собирался, правда?

Шерлок качнул головой, размыкая их недолгое соединение и пряча руки в карманах. — Я не могу… Не могу допустить таких вот предсмертных прогулок. Не будет этого, Мэри.