— Кошмар.

Напоследок они снова прижались друг к другу — коротко, не затягивая контакта.

— Пока.

— До встречи.

*

И всё же улетал он с тяжелым сердцем.

Эти три недели были чудовищны. Шерлок извелся. Чудовищным было всё: ежедневные встречи, ежедневные расставания, шатающийся от усталости Джон, его тревожная мнительность и невозможность развеять подозрения ни намеком, ни словом. К чему зарождать надежду, если и сам ни в чем не уверен…

И ожидание. Беспощаднее всего Шерлока мучило ожидание.

Объятия и поцелуи горестно жгли, но начатый ими день пролетал незаметно: после ухода Джона Шерлок тотчас принимался за Дело, самое важное из всех, что когда-либо доводилось решать — вытащить их обоих. Он уходил, возвращался, вновь уходил, не зная времени счет. Вечер всегда накрывал неожиданно — с изумлением Шерлок замечал, что уже стемнело. И сумерки за окном предрекали очередную наполовину бессонную ночь. Даже в своем запланированном изгнании, вдали от Лондона и от Джона, до чертиков уставшему Шерлоку легко удавалось заснуть, стоило лишь коснуться подушки щекой. Теперь полуночные блуждания по квартире стали едва ли не нормой.

Ночь обостряет боль.

А если завтра он не придет? Если решит, что ошибся? Что необременительная, пусть даже не очень счастливая семейная жизнь комфортней и проще, чем вечная забота о безалаберном, довольно капризном любовнике с неиссякаемой жаждой событий и острой тягой к рискованным авантюрам. И главное, традиционнее, правильнее. Для окружающих, чьим мнением довольно консервативный Джон всегда дорожил.

В присутствии Джона эти сомнения казались дикими и недостойными. Он так открыто и так сильно любил, что сердце сжималось от стыда и раскаяния: не верить в Джона? Абсурд. Какой консерватизм, черт возьми, когда в любимых глазах кипит отчаянная синева?

Но Джон уходил, и всё начиналось сызнова.

Защищался Шерлок как мог — от себя самого, от необратимой зависимости, от возможного… возможного… проигрыша: ворчал, чтобы Джон не истязал себя ежедневными посещениями, нёс занудную чушь о его нездоровой худобе и усталости. И всё для того, чтобы день, когда Джон не придет, ссылаясь на неотложные дела или работу, не стал днем сокрушительного поражения, а выглядел, как… слава богу, до тебя наконец-то дошло… выполнение настоятельных требований и рекомендаций самого Шерлока. Умного Шерлока. Дальновидного Шерлока. Знающего жизнь во всех её ипостасях.

Смешно.

Когда это всё же случилось, он едва не сошел с ума. Два дня без Джона превратились в океанские толщи боли и горечи — сбылось самое страшное. И только погружение в прошлое Мэри Морстен, требующее сосредоточенности и здравомыслия, удержало Шерлока от необдуманных действий: гневных звонков, обвинений в предательстве и прочего ревнивого вздора.

Он дал себе месяц, чтобы на фоне полученных знаний сделать вывод и выработать стратегию. Да, стратегию, потому что сегодня Шерлок снова сражался, не собираясь называть свои действия как-то иначе.

То, что противником в этой борьбе выступала любящая, верная женщина, лишало остатков покоя. Неправильно. Плохо. Очень плохо. Но однажды Шерлок столкнулся с Женщиной, и столкнулся на равных. Ни влюбленность, ни страсть не помешала ей оставаться безжалостной и сохранять холод рассудка…

Видит Бог, счастливого, всем довольного Джона он не тронул бы даже взглядом. Дыханием. Мыслью. Со стороны наблюдая большие радости и маленькие печали его небольшой семьи, потихоньку привыкая к существованию без него, жил бы и жил, довольствуясь редкими встречами, постепенно стирая воспоминания о непродолжительном дружеском единении в небольшой квартирке на Бейкер-стрит. Смирившись с невозможностью заполучить назад того, кого так неожиданно полюбил.

В конечном итоге, решение умереть было принято им без оглядки на вероятные осложнения. Да что говорить, он и подумать тогда не мог, чем обернется красивый полет. И как огромно заполнил Джон его жизнь, небогатую душевными привязанностями и теплом.

Посягнуть на внимание Джона, будь его существование гармоничным и слаженным, не пришло бы даже в безотчетно влюбленную голову.

Но Джон захлебывался отчаянием. И разве был у Шерлока выбор?

*

Северная Италия* встретила неприветливо хмурым, набухшим небом, предвещающим мокрое снежное крошево.

Шерлок тоскливо поежился, жалея о непромокаемой куртке с меховой подстежкой, капюшоне и ботинках на толстой подошве.

Вырядился, идиот. Шикарное пальто удачно сочетается с покрасневшим носом и мокрыми патлами. И ни черта не греет. Даже зонта не удосужился захватить. Джон бы никогда… Стоп. Думай о Деле. Проклятье, как промозгло и ветрено.

В необходимость и важность поездки Шерлок уже не верил. Что даст ему разговор с матерью Мэри? Да и захочет ли она быть откровенной?

Почему гибель Артура Морстена вызвала в нем такой интерес? Потому что смутные слухи всколыхнул тогда весь Озерный край? Сэм Дэвидсон, Артур Морстен — их имена упоминались в нездоровом контексте… Но никаких подробностей не сообщалось — лишь полунамеки о странных и загадочных обстоятельствах.

Готова ли нынешняя миссис Гилл поделиться этими странными, загадочными обстоятельствами с первым встречным? Доверить ему подробности личной жизни, наверняка более чем пикантные?

Господи, до чего непродуманное решение! Шерлок Холмс вознамерился сунуть нос в дурно пахнущее белье? С каких это пор? И ради этого он оставил Джона?

Шерлок еле сдержал разочарованный стон. Тупица!

Но в салоне такси было тепло, и на душе несколько полегчало. Возможно, он напрасно себя накручивает. В любом случае, попытаться стоило. Да и Эмма согласилась поговорить довольно охотно. Кто знает, может быть, ей самой это нужно не меньше.

До встречи оставалось два с половиной часа. Времени на горячий душ и короткий отдых более чем достаточно.

Гостиничный номер порадовал детально продуманной скромностью. Душевая кабина — простором и согревающим паром.

Отлично. Просто отлично.

Шерлок повеселел.

Перед выходом он внимательно всмотрелся в своего зеркального двойника — н-да, хорош… Недели непроходящей тревоги, короткого сна и довольно серьезной информационной нагрузки оставили непривлекательные следы в виде тянущихся к вискам морщинок, покрасневших век и нездорово прозрачной кожи. Только здесь, за пределами привычного интерьера (Джон Джон Джон), Шерлок увидел, как исхудал и осунулся.

Бледная немочь. Тьфу. А ещё Джона ругал. Ну да ладно. Переживем. Пара глоточков бренди, и я не буду так сильно похож на оживший труп. Каковым, собственно, и являюсь.

Они встретились в небольшой, но довольно претенциозной кофейне: слишком много шоколадных оттенков, да и обилие драпировок и подчеркнуто пошловатых картин утомляло глаз. Но, как видно, эта безвкусица не мешала многочисленным посетителям. Возможно, именно она их и привлекала: мило, приятно и, слава богу, никакой новомодной вычурности. Да и Эмма, поджидающая его в небольшой затемненной кабинке, по всему, чувствовала себя в этом царстве арабики и ванили вполне комфортно. Она доедала нечто воздушное, щедро политое спиральками карамели, и приветливо улыбалась.

— Я намеренно выбрала этот небольшой закуток: относительно тихо и скрыто от любопытных глаз. Здесь оказалось чертовски людно. Присаживайтесь, прошу вас. Я заказала кофе и совершенно бесподобный десерт — решила, это будет не лишним. И, по-моему, не ошиблась — у вас нерадостный вид.

Молча поклонившись, Шерлок опустился на мягкий диванчик.

Эмма Морстен не понравилась ему с первого взгляда. Нежная и очаровательно хрупкая, она относилась к той нелюбимой им категории женщин, которым очарование, хрупкость и нежность предоставляют неоспоримый карт-бланш: в любой, самой неприглядной ситуации выглядеть жертвой. Наличие или отсутствие вины при этом становилось неважным. Слишком слаба малютка, чтобы посметь её обличать.

— Вижу, вам не по вкусу подобного рода уют? Слишком домашний?

— Ничего не имею против домашнего уюта. Более того, с некоторых пор я домосед, и нахожу это весьма привлекательным.