— Ты таешь на глазах.

— Господи, Шерлок. Разве в этом проблема? В моих выпирающих ребрах? Черт с ними. Я теряю себя. И тебя. Вот что сводит меня с ума. Каждый день я только об этом и думаю. До разжижения мозга. Моя чертова свадьба стала билетом в один конец. Не представляю, чем это закончится. Уже сейчас всё окрашено черным. Всё, кроме твоих глаз.

Они замолчали. Джон переводил дух после горестного монолога, Шерлок сосредоточенно рассматривал свои руки. Тревога сгущалась и осязаемо сдавливала виски. Джон качнул головой и скривился — боль остро ужалила и сосредоточилась в лобной доле.

— Дьявол, как хочется забыть обо всём. Лечь в своей комнате и уснуть. Зная, что ты где-то поблизости. Занимаешься ерундой.

— Завтра я уезжаю.

— Уезжаешь? — Грудь горячо обожгло — всё-таки это правда. Новое дело. Черт бы побрал этого конспиратора. — Куда?

— Мм… Джон, это даже отъездом не назовешь. Сутки. В худшем случае — двое. И я снова с тобой.

— Я спрашиваю — куда?

— Ничего связанного с полицией. Скажем так, поручение Майкрофта. Всего лишь.

Врал Шерлок неумело, по-детски: запинался на каждом слове, краснел, прятал глаза. Джон смотрел и удивлялся, как получилось у него так правдоподобно изобразить мертвеца.

— Говори. Немедленно. У тебя ничего не выйдет. Я не собираюсь ни секунды оставаться в неведении. Довольно с меня этих трех недель.

Голос Джона звенел и срывался, и это звучало предостерегающе. Шерлок отлично знал, что за этим может последовать. В данном случае, когда между ними и без того всё непросто, когда каждое слово, каждое действие может стать роковым, рисковать было бы непростительно глупо. Слишком дорожил он этим человеком, чтобы унижать продолжением пусть и вполне безобидной, но всё-таки лжи.

— В Италию. К матери Мэри Морстен.

— Что? Куда?

В груди взорвался радужный шар, и надежда — восхитительная, причиняющая сладкую боль, хлынула теплым потоком. Это же Шерлок. Он с того света вернулся. У него получится. Должно получиться. Не может не получиться.

Но на смену яркому воодушевлению быстро пришло осознание. Что нового услышит Шерлок от измученной воспоминаниями Эммы? Что нового для Джона? И для того проклятого тупика, в который он добровольно уперся носом? И самое главное: было очень похоже, что Шерлок и сам это понимает.

— Ты ведь знаешь, да? Ты знаешь, что случилось с её отцом?

— Да, знаю. Но этих знаний мне недостаточно. Довольно грязное дело, Джон. Не выясненное до конца. Мне хотелось бы разобраться. Просто разобраться.

— Боже, Шерлок. А слабо спросить у меня? Не обязательно ворошить… угли.

— Я не был уверен, что ты копался в прошлом своей жены.

— Ты прав — я не копался. Не считал нужным. Но, знаешь ли, бывает так, что прошлое само находит тебя и поворачивается лицом. Во всей своей неприглядности. Не обязательно беспокоить Эмму. Лучше послушай меня.

— Она ждет, она была рада звонку, и я полечу. Прости, но о том, что случилось в поместье Морстенов, я намерен узнать от неё — из первых рук. Твоя версия может оказаться не полной. И в какой-то мере предвзятой. А это недопустимо.

— Полной, не полной… Будто это что-то изменит. Какую бы правду ты ни узнал, я никогда не пойду на сделку со своей идиотской совестью. Таким уж я уродился. Будь проклято всё на свете.

Шерлок вздохнул и отвернулся к окну — неужели и там, в обыденности и суете, столько же неразрывных кругов?

— Мне не всегда понятно, что движет людьми. Вот и с тобой… Сложно, запутанно. Но по-другому ты не умеешь, и я вынужден это принять. — Он помолчал и добавил, снизив тон до невнятного бормотания: — Хотя, если быть предельно откровенным и честным, до меня не доходит смысл такой мазохистской жертвенности. Она оправдана только в случае, когда счастлив хотя бы один.

Джон окинул Шерлока взглядом. Любимый. Родной. Очень умный. И во всем абсолютно прав. Как долго может продлиться эта неразбериха? И на сколько хватит у них терпения, чтобы, смертельно устав от самих себя, не перечеркнуть всё одним махом? Просто друзьями им не быть уже никогда — слишком неодолима тяга. Любовниками? Джон не мог поручиться за выдержку, во всяком случае, за свою. Да и к чему эта пытка, когда они чувствуют друг друга даже на расстоянии? Постель неизбежна, как бы ни оттягивали они момент близости, какие бы соломоновы решения не принимал разрываемый противоречиями Джон. Но в постели всё и закончится. Принесут ли радость объятия, о которых сейчас втайне грезит каждый из них? Уходить отсюда к жене, чувствуя себя одновременно предателем и прелюбодеем? А Шерлоку оставаться здесь одному? Обиды, ревность, недосказанность. Ворованные ласки. Взаимные упреки. Всё это неизбежно, когда жизнь строится кое-как.

И Мэри.

Её завтраки. Её ожидание. Её затаенная боль.

Джону было очень жаль. Но именно таким, твердым и неподатливым, было тесто, из которого его однажды слепили, и с поля боя он упрямо тащил даже уже бездыханных.

— Безнадежно, Шерлок, — сказал он, отвечая собственным мыслям. — Всё безнадежно.

Поднявшись, Шерлок встал за спиной и, словно надежный редут, обвил его плечи руками, скрестив ладони на изгрызанной болью груди. — Посмотрим. В любом случае, хорошо, что разговор состоялся. Для тебя не секрет, что я привык играть, и от любой, даже самой рискованной и дерзкой игры умел получать удовольствие. Но с тобой это было невыносимо.

Джон поднял голову. — Можешь поцеловать меня? Просто поцеловать? Я должен знать… или хотя бы думать, что после… о, господи… после моего… в общем, что тебе это всё ёще нужно. И не противно. Можешь? Пара минут у меня в запасе имеется.

— Могу. Но учти, пары минут может быть недостаточно.

*

Надежда у Шерлока всё же была.

Надежда на чудо.

И на Мэри Морстен.

Комментарий к Глава 31 Срыв

http://www.youtube.com/watch?v=lqIdcMU65DI

========== Глава 32 Эмма ==========

Простились они хорошо. Поцелуй не был отчаянным, скорее — умиротворенным. Бережным. Нежным. Языки ластились, оглаживая друг друга, и сплетались восхитительно влажно.

В дверях Джон улыбнулся. Обнял, касаясь пальцами шеи и пробегаясь подушечками по разгоряченной коже. Потерся носом о щеку.

— Я такой идиот… Буду ждать тебя.

— Ты в порядке?

— Не волнуйся, всё хорошо.

— Уверен?

Шерлок внимательно всматривался в измученное лицо и видел: хорошего мало. Брошенный исподлобья взгляд, помертвевший и тусклый, до костей пробирал мистическим ужасом. Словно внутри Джона ничего не осталось. Пустота, заполненная пустотой.

Никогда, даже на крыше Бартса, Шерлок не был так сильно напуган. Нити, связавшие их, казалось бы, прочно и навсегда, вдруг истончились до опасных пределов.

Желание остаться было почти нестерпимым. Повременить, отложить задуманное на недельку-другую. Самое важное сейчас — Джон. Остынет, придет в себя, и, глядишь, послевкусие опасного срыва не будет так тошнотворно горчить. Шерлок постарается. Приложит усилия. Уж очень ему понравилось быть нежным и мягким.

Да и не факт, что Эмма Морстен сможет ответить на самый главный вопрос, ради которого Шерлок и отправлялся в дорогу.

Джон сжал его плечи и требовательно встряхнул.

— Эй. В чем дело? Я не при смерти, Шерлок. Не надо смотреть на меня с таким состраданием. Тебя ждут, и ты не вправе обмануть ожидания. Поверь, Эмме есть о чем рассказать, а тебе — услышать. Ни к чему отменять задуманное только из-за того, что кое-кто не вовремя сбрендил… Да?

Проницательность Джона не удивляла. Она радовала.

Шерлок едва заметно вздохнул: всё не так уж и плохо. А истонченные нити — выдумка переутомившегося сознания. Глупость какая! Эти нити долговечны как никогда. И Джона сломить — задача не из простых. Выстоит. Ещё и плечо подставит, если ноги вдруг перестанут держать.

— И ты будешь паинькой?

— Буду. Ещё каким. Шерлок, черт побери, отпусти меня, наконец! Я так одержим тобой, что готов к новому приступу сексуальной активности, ещё более необузданному.