Шерлок кинул на него быстрый и по-прежнему растерянный взгляд. — Господи, Майк, ты не находишь этот вопрос бестактным? Да попросту диким? Даже не знаю, как на него реагировать.
— Никак не реагируй, просто ответь.
— Черт… Да, мы любовники. В каком-то смысле. Мы любим друг друга. Доволен?
— Нет. Это самое удручающее, что я слышал за последние несколько лет.
— Но почему?
Майкрофт вздохнул. — А ты не догадываешься? Или снова лукавишь? Джон… Джон Ватсон напичкан условностями и высокой моралью. Он честен, прямодушен, открыт и, прости за банальность, умеет отвечать за тех, кого приручил. Он никогда не оставит жену, и скорее умрет, чем позволит себе пойти наперекор совести и убеждениям. Как бы сильно он тебя ни любил. Будет страдать, смотреть с обожанием, сохнуть, сходить с ума… Но не бросит её.
— Меня он тоже приручил, не забывай.
— О, да. Никак не могу постичь, как у него это получилось. Редкой породы экземпляр наш дорогой доктор.
— Джон не экземпляр.
— Да, конечно. Не придирайся к словам. Ты прекрасно понял меня и кипятишься сейчас лишь потому, что я абсолютно прав.
— Абсолютно? Даже про Бога нельзя такое сказать. Хорошо, допустим, ты прав. — Шерлок резко поднялся и, сердито ероша кудри, зашагал по гостиной. — Прав, черт бы тебя побрал. Я и сам знаю, что не уйдет и не бросит. Но к чему этот странный, утомительный и весьма неприятный для меня разговор? И без того больно. И… будь я проклят, страшно как никогда.
— Успокойся и сядь, — тихо попросил Майкрофт. — Сядь. Не так уж это и страшно, мой дорогой.
Шерлок вновь опустился в кресло, недовольно и сосредоточенно хмурясь. — Как сказать. Майк, надеюсь ты понимаешь, насколько неловко я себя чувствую, обсуждая интимную жизнь? Будто кожу содрали.
— Не со мной, Шерлок. И не в этот раз, — возразил старший, наклонившись вперед и ласково касаясь его колена. — Ну хорошо, — продолжил он уже более деловито, — чтобы сменить щекотливую тему, предлагаю от лирики перейти к конкретике. Что ты знаешь о Мэри Морстен? Какой информацией владеешь на данный момент?
— Практически никакой, — устало ответил Шерлок. — Поначалу я кое-что разузнал, но потом…
— Боже! — Майкрофт страдальчески закатил глаза. — Неужели примитивная ревность уничтожила в тебе аналитика? Как мог ты не узнать о жене Джона Ватсона всё?
— Причем тут ревность? Глупости. Чушь.
— Ревность. Самая настоящая. Ты ревновал, и это пересилило в тебе и прагматизм, и здоровое любопытство. Кстати, совершенно напрасно. И опрометчиво.
— Мэри серийный убийца? Пожиратель симпатичных докторов среднего возраста?
— Ирония неуместна, хотя мне нравится твоя способность всегда сохранять хотя бы малую толику душевного равновесия. Я не много знаю об этой леди. Почти ничего. Возможно тебе, как лицу заинтересованному, откроется гораздо больше информации.
— Брось, Майки, ты совсем не умеешь врать, и, в отличие от меня, знаешь о ней именно всё.
— А вот это значения не имеет. Важно лишь то, что узнаешь ты сам. — Майкрофт допил бренди и посмотрел пронзительно и серьезно. — Шерлок, прошу, отнесись ко всему с предельной ответственностью. И помоги ему. Помоги человеку, который до такой степени дорог тебе. И до такой степени близок. Помоги Джону. А заодно и себе самому. Естественно, если речь в самом деле идет о любви.
— Речь идет о любви. Первой и последней.
*
Джон позвонил ближе к полуночи и зачастил так, словно боялся, что проанализировав всё, всё взвесив и разложив по полочкам, Шерлок не захочет с ним разговаривать. Глупость, конечно. — Не спишь? Почему? Как дела? Как Майкрофт? Ваш обед удался? Ты собираешься спать или будешь до рассвета бродить по квартире, а потом, как обычно, отрубишься в кресле? Майкрофт вкусно тебя накормил? А камин? Надеюсь, ты его растопил? Почему молчишь?
По лицу расплывалась глупейшая из улыбок. Хотелось слушать его и слушать. Всю ночь напролет. Но Шерлок понимал, что на долгую беседу у Джона вряд ли найдется время: выпалит все вопросы и, не дослушав, пожелает спокойного сна. Поэтому ответы его были лаконичны и скуповаты. — Уже ложусь. Ждал лишь твоего звонка. В камине настоящий пожар. Майкрофт был идеален. У тебя всё в порядке?
Нихрена у меня не в порядке.
— Да. Дежурство вполне даже сносное, без обычных эксцессов и неожиданностей. Завтра забегу на пару часов…
… потому что уже без тебя умираю.
— Буду ждать. Джон.
— Что?
— Постарайся отдохнуть. Хотя бы немного.
— Если удастся. До встречи, Шерлок.
— До встречи. И… Джон.
— Что?
— Всё будет хорошо. Обещаю.
А спать я не собираюсь. Не до того. Шерлоку Холмсу предстоит самое важное в его жизни расследование.
*Джон имел в виду Похоронный марш Ф. Шопена
Комментарий к Глава 30 Принимая решение, слушай сердце
http://cs622719.vk.me/v622719940/24524/gq0xs8CDx-k.jpg
========== Глава 31 Срыв ==========
Джон истерит. И я вместе с ним. Не судите нас слишком строго. Глава большая, но делить её на две не было смысла. Кроме того, остались две последние. Если, конечно, меня, как всегда, не растащит)
***
Через три недели случился срыв.
Эти три недели Мэри и Джон прожили тихо, интеллигентно. Так, не досаждая друг другу и не предъявляя претензий, можно лежать в общей могиле.
*
Мэри просыпалась затемно и тотчас поднималась с постели. Ей, во времена короткого счастливого супружества любившей подремать и понежиться, неожиданно понравилось раннее пробуждение. Таинственная предрассветная синь обещала приятные мелочи: теплый душ, от которого, напитавшись ароматом и влагой, кожа перламутрово розовела; неспешная чашечка кофе; сдобные печенюшки, приготовленные с вечера и бережно завернутые в фольгу.
Мелочи, любой бессмыслице придающие смысл.
Застилая кровать, она старалась не думать, что провела в ней очередную одинокую ночь. Любовно украшала поверхность набивного мятного покрывала многочисленными подушечками, к которым пристрастилась в последнюю пару месяцев, приобретая их с одержимостью психопатки, и уговаривала свое сердце: Ничего-ничего. Терпимо. Думала, будет хуже.
Мэри смирилась с тем, что отныне эта спальня её, и только её. И с тем, что даже кокетливые подушечки теплых пастельных тонов не в силах создать иллюзию безмятежного счастья, а их синтетическому уюту никогда не согреть холодного ложа обделенной любовью женщины.
Отчаяния при этом она не испытывала. И причина на то была: в её изболевшейся душе тихо зрела надежда. Несбыточная? Возможно. Безумная? Да. Но кто с уверенностью может сказать, что сбудется завтра, и что не сбудется никогда? В конце концов, каким бы недосягаемым и призрачным горизонт ни казался, каждый не раз и не два пересекал его тонкую линию.
Мэри мечтала, неустанно и страстно, что наступит благословенный день, когда её недосягаемый горизонт будет пересечен. Навсегда покинув эту убогую конуру, она поселится в чистом, просторном доме, где высокие окна широко распахнутся навстречу свету и наполнят им каждую комнату. Где, едва заслышав шорох отпираемой двери и поступь усталых шагов, она бросит все дела, пригладит пушистые пряди, и её маленькие босые ножки радостно побегут по теплому полу.
Ты уже дома? Устал? Голоден? Ужин почти готов. Я люблю тебя, Джон.
Чем отрешеннее становился муж, тем ярче сияла мечта, обрастая новыми подробностями будущей замечательной жизни. Однажды Джон непременно поймет, что все его нынешние горести смешны и нелепы, что противоестественно любить и желать мужчину. Омерзительно. Грязно. Что это всегда кончается плохо. Глаза его распахнутся и наполнятся ужасом: как я мог?! Он раскается и будет молить о прощении. А любящая, терпеливая Мэри снисходительно и щедро простит. И забудет обиду. А потом шепнет на ушко: «Помнишь, любимый, мы собирались отсюда уехать? Не передумал? Я приглядела миленький домик в парковой зоне».
Годами накопленных средств хватит на любую причуду: Мэри была весьма состоятельной женщиной. Открывая на имя дочери счет, Артур Морстен не поскупился. Даже мертвый он заплатит сполна за разбитое сердце своей малышки — самое время.
