— Я мастурбировал прямо здесь. На этом месте. — Шерлок медленно наклонился в сторону стула, на который Джон уже собирался рухнуть, ослабленный тянущей болью в паху, но испуганно отшатнулся, прижавшись спиной к разделочной тумбе. Святой боже, он до разрыва сердца меня доведет, подлец. — Расстегивал брюки и мастурбировал.

— Что ты, блядь, заладил? — едва слышно пробормотал Джон, обмирая от многократных приливов жара. Мошонка окаменела, по стволу мчались потоки крови, превращая головку в средоточие сладкой муки. — Чокнутый. Совершенно чокнутый. Другого слова не знаешь?

— Не знаю. Ничего больше не знаю и не хочу знать. Я так долго к этому шел. Мне было плохо. Одиноко. Стыдно. — Выскользнув из-за стола, Шерлок оказался напротив, очень близко. — Господи, как же было мне стыдно! Заниматься… этим. Здесь.

— Почему — здесь? Мало тебе места в квартире? — Джон давился редкими, глухими ударами, от которых ходуном ходила грудь, и трещали ребра.

— Потому что тепло. Потому что не так давно мы с тобой завтракали за этим столом… Убери свою дурацкую сковороду. Если, конечно, не хочешь ею меня оглушить.

— Куда я её уберу? Куда… О, господи, Шерлок…

Руки уверенно обвились вокруг сомлевшего, безвольного тела, сковорода с грохотом приземлилась у ног, и Джон едва удержал крик, полный восторга и муки.

— Ненормальный. Что же так возбуждало тебя в наших завтраках? Кукурузные хлопья или…

— Кукурузные хлопья. — Шерлок обнимал нежно и вместе с тем страстно, и это нереальное единение сводило с ума. Джон прильнул всем телом, с тихим стоном вдыхая восхитительно яркий запах: чистая кожа, крем после бритья, пот, выступивший во время полубезумных метаний под его шальными губами. — Ты так долго не приходил — почему?

— Потому что осёл. Чертов кретин. — Он поднял голову, впиваясь взглядом в такие близкие и такие желанные губы. — Я влюблен в тебя, Шерлок. Я влюблен в тебя страшно. Что делать?

— Не знаю. — Руки прижались к лопаткам, медленными, раздевающими поглаживаниями прошлись вдоль спины, на мгновение замерли на пояснице и, окольцевав талию, притиснули плотно, до минимума сократив пространства между телами.

Почувствовав горячую твердость, Джон слабо охнул и вдавился в Шерлока пахом. Его собственное возбуждение было уже нестерпимым: бедра окатывало жаром, член вздрагивал, выплескивая капельки смазки, виски ломило, и губы горели огнем.

— Шер…

Шерлок разом сделал и одно, и другое: накрыл его губы своими и стиснул ладонью промежность, с легкостью папиросной бумаги сминая плотную ткань. Джон так и не понял, отчего его разобрало особенно сильно: язык Шерлока осатанело метался, исследуя, пробуя, глубоко проникая; пальцы сжимали и гладили, прожигая брюки насквозь. И всё вызывало трепет. И не было сил выносить эти смелые ласки. Он даже ответить на них не мог: лишь подставлялся под губы и руки, сотрясаясь и глухо выстанывая своё отчаянное желание.

Накатывающий оргазм скручивал внутренности адским узлом.

— Шерлок, остановись. Я сейчас… Я кончу сейчас.

В глазах закипали слезы. Взмокший затылок вдавился в обнимающую ладонь, и голова обессиленно запрокинулась. Впервые Джон испугался оргазма, совершенно уверенный в том, что не сможет его пережить.

Тронув поцелуем остро выпирающее адамово яблоко, Шерлок слегка отстранился, тяжело дыша и продолжая бережно поддерживать дрожащее тело.

— Подожди. Подожди, Шерлок. Прошу тебя.

— Не могу.

…Джон плохо соображал, что с ним делают, и лишь по остужающей прохладе, коснувшейся раскаленного паха, понял, что Шерлок расстегнул его джинсы и стянул их до трясущихся в дикой пляске колен.

— Мать твою, нет… нет, — сипло выдохнул он, непонятно зачем вцепившись в резинку трусов: кончить хотелось неимоверно. Особенно — кончить Шерлоку в рот. Раздвинуть сочно-алые губы, толкнуться поглубже и заорать благим матом от наслаждения. Но представить, что бесподобный, неземной, обожаемый Шерлок сейчас ему отсосет… Невозможно. Исключено. — Ты… Мне… Нет. Ни за что.

— Я — тебе. И если не прекратишь идиотничать, придется тебя связать.

— Сам идиот, — лепетал Джон, едва ворочая заласканным языком. — Решил отомстить? Хочешь, чтобы я тоже умер? Хочешь, да?

— Да.

Сильные руки надавили на плечи, и он безвольным кулем свалился на стул.

Шерлок встал на колени.

— Приподнимись, пожалуйста. — Ласково поглаживая его вздрагивающие бока, он чуть приспустил белье и прижался губами к тонкой золотистой дорожке. — Хочу раздеть тебя до конца. Ты промок…

— Черт… Мать твою… Черт… — бормотал Джон, неловко помогая высвободить уже откровенно дергающийся член. — Мать твою… Боже… О, черт…

Шерлок ничего не смыслил в минете — это факт. И явно делал его впервые. Но каждое прикосновение его языка и губ доводило Джона до края. Он стонал в полный голос, высоко взметаясь на стуле и только чудом избегая падения. Вонзал непрерывно текущую головку едва ли не в самое горло, и Шерлок приостанавливал ласку, чтобы отдышаться и справиться с мучительным спазмом, сердито смахивал слёзы и бормотал: — Извини. Плохо у меня получается…

Голос глухой, виноватый.

Хотелось подхватить его, глупого и до боли любимого, притянуть к себе и целовать, целовать, пожирая неумелые губы. Но Шерлок вновь обхватывал его с упрямой, отчаянной жадностью, всасывал глубоко, и голова шла кругом, и внизу живота взрывались тысячи сладострастно трепещущих звезд.

— Не могу, не могу, не могу, — причитал Джон, сжимая ладонями склоненную к паху голову, впиваясь подушечками в горячую, влажную кожу, безжалостно путая мягкие завитки, и умолял: — Шерлок, бога ради, пожалуйста… — И снова резко взмывал навстречу — возьми меня, любовь моя, всего возьми.

Промежность затопило сокрушительно-жгучей волной, семя мощно рванулось, и Джон наконец закричал, освобождая легкие от бездны скопившихся криков.

*

— Тебе всё ещё нужен ответ?

Джон непонимающе и мутно взглянул. Тело блаженно стонало, каждое нервное окончание было наполнено наслаждением, негой, восторгом. Он невольно погладил мокрый, всё ещё эрегированный член, и поток похотливой дрожи пронесся от макушки до пят.

— О чем ты? — Язык заплетался, губы бессмысленно улыбались. — О, Шерлок… Какие ещё ответы? Меня трясет, и, будь проклято всё на свете, я не отказался бы кончить ещё разок. Сумасшествие… Не хочешь обнять меня и оторвать, наконец, от стула?

Но Шерлок не шелохнулся. Он продолжал сидеть на полу и всматриваться в умиротворенные, расслабленные черты, по всем признакам не собираясь ни обнимать, ни ласкать вздрагивающее от предвкушения тело.

— Шерлок, какого черта? Долго ты собираешься валяться у меня в ногах?

— Предпочтительно всю жизнь. — Он обхватил колени Джона, сомкнул их нетерпеливым рывком и спрятал лицо в уютной ложбинке. — Всю свою жизнь.

Счастье нахлынуло и затопило — огромное, бурное, невероятное. Джон наклонился и в порыве бесконечной нежности поцеловал волнистый затылок.

— Сижу перед тобой без штанов и при этом чувствую себя гребаным повелителем. Это здорово — повелевать таким неуправляемым сумасбродом как ты, — шепнул он, улыбаясь довольно и томно.

— Ты спросил, люблю ли я.

Шерлок поднял голову и заглянул в глаза — в самую глубину. Кожа мгновенно отозвалась сонмом мурашек.

— Я хочу признаться тебе в любви, Джон. Когда ты вошел следом за Майком, и я увидел тебя… Невзрачно одетый парень с психосоматической хромотой и больными глазами. Я был сражен и растерян. Думаю, именно тогда я и полюбил. Впервые и навсегда.

— Почему-то я этого не заметил.

— Ничего удивительного, — насмешливо хмыкнул Шерлок, но серьезность вернулась сразу же, стоило только Джону едва заметно отодвинуться к спинке стула. — Я и сам не так давно во всём разобрался. Сложно такое принять, особенно человеку, настолько далекому от чувственной стороны жизни.

— У тебя в самом деле никогда не было отношений? — осторожно спросил Джон, коснувшись пальцами впалой щеки.