— Не слишком. Скорее забавно. Мэри, я устал до чертиков и очень хочу спать.

— Да-да, конечно. Но пока ты переодеваешься и принимаешь душ, я все-таки приготовлю чай.

*

Прикосновения горячих струй вызвало тихий довольный стон — Джон продрог до костей.

В такси он маялся, то и дело припадая к окну и не понимая, что же настолько важного силится рассмотреть за его запорошенным снегом стеклом. Наконец ему стало совсем невмоготу, и он попросил таксиста притормозить. Хотелось под вьюгу и ветер, хотелось отдаться стихии, идти, продираясь сквозь снегопад, думая только о примитивных, необходимых действиях: натянуть перчатки, поднять воротник куртки повыше, хоть как-то защищая голую шею от вездесущих хлопьев, прикрыть ладонью глаза, оберегая их от назойливых липких комочков, быстро тающих на ресницах и остужающих разгоряченную кожу.

До дому Джон добрался, уже изнемогая от усталости. Но в прояснившейся голове мысли были уже не такими мятущимися, и Джон с облегчением сделал вывод, что, возможно, виной всему банальная ностальгия, которая с возвращением Шерлока стала по-настоящему невыносимой. Во всяком случае, думать так ему было куда спокойнее и легче. Лучше до кома в горле тосковать по суетливой, беспорядочной, но такой уютной жизни на Бейкер-стрит, чем краснеть и бледнеть в присутствии лучшего друга, не имея возможности объяснить самому себе этот не поддающийся никакой дедукции факт.

Встречи с женой он ожидал с настороженностью. Расстались они отвратительно. Так расстаются накануне принятия окончательного решения: слишком оскорбительны были её слова. Сейчас Джон открыто себе признавался, что был бы рад её молчаливому презрению и обиженно поджатым губам — в очередной раз выяснять отношения не было ни сил, ни желания. Да просто о чем-либо разговаривать не было сил.

Но Мэри лучилась счастьем, и Джон не знал, радоваться или досадовать.

Они пили чай на пропахшей яблоками и бергамотом кухне, и Джон в двух-трёх словах поведал об их водевильном расследовании.

Рассказывая о пережитых ими событиях, Джон тепло улыбался, вспоминая, как по-детски наивно Шерлок заманил его на Бейкер-стрит, и видя эту улыбку, Мэри сжималась в тугую пружину, всеми силами сдерживая подступающий истерический выброс — её муж выглядел сейчас таким неприкрыто счастливым.

*

Мэри распласталась на постели, широко раскинув ноги, бессознательно шаря ладонями по сбитой в ком простыне, вскидывая руки на плечи Джона, и вновь разбрасывая их в стороны: изнуренная неистовым сексом звезда, едва дышащая после оргазма.

Джон шевельнулся в попытке подняться, но она обхватила его руками, притянув к себе с небывалой силой, заключив в пышущий жаром плен. Разбухший, болезненно пульсирующий член впился в её пупок, и оба вздрогнули в унисон.

— О, Джон… Прости… — Горячо прильнув к его шершавым от снега и ветра губам, она запричитала жалко и горестно: — Джон, мой дорогой, люби меня… Люби, пожалуйста… Я же… совершенно одна на свете… Никого не осталось… Только ты… Только ты… Только ты…

Мэри бессвязно бормотала нежности, льнула дрожащим от сладостного освобождения телом и гибко, медленно извивалась, поглаживая животом ноющий член, а Джону нестерпимо хотелось плакать. Его била дрожь еле сдерживаемых рыданий, рвущихся отчаянно и неудержимо, но Мэри принимала эти сотрясания совсем за другое.

— Джон… Джон… Я помогу тебе… — шепнула она, сползая к скрученному спазмами паху, и с судорожным всхлипом обхватила губами блестящую от выделений головку.

Джон закричал…

*

…Мэри с жаром прижимала его ладонь к своей мягкой, округлой груди.

— Ласкай, её, Джон, ласкай… Сожми покрепче соски… Она такая нежная, такая красивая… Ведь ты любил ласкать её… Хотел…

Хотел. Видит Бог, хотел.

Но сейчас у Джона было только одно желание — неукротимое, заполняющее до краев, и оно сводило его с ума: исступленно, до опасного хруста, до глубинного стона прижать к себе длинное тело, обхватить ладонями лицо, равного которому нет и не было на земле, и поцеловать. В губы.

И это было неправильно…

* Бельгийская консервированная ветчина

========== Глава 22 Слишком близко… ==========

Три дня подряд с самого утра Джон мчался на Бейкер-стрит.

Именно мчался. Летел, подгоняемый дьявольским нетерпением.

Он поднимался чуть свет, принимал душ, торопливо глотал кофе, кажущийся совершенно безвкусным и, стараясь не встречаться с внимательным взглядом жены, хватал в прихожей перчатки и теплую куртку. Одеваясь практически на ходу и выскакивая в холодные предрассветные сумерки, он понимал, насколько вызывающе это выглядит, как похож на бегство его поспешный уход из дому в такую рань, но не имел ни желания, ни возможности что-либо менять. Словно чья-то невидимая рука резко щелкнула невидимым тумблером, подчинив жизнь Джона Ватсона одной-единственной цели…

Мэри была на удивление терпелива, не задавала лишних вопросов, передавала приветы Шерлоку и целовала в губы.

Три четверти часа, уходившие на дорогу, казались Джону бесконечными. Он забегал в магазин за свежим хлебом и выпечкой, молоком и сыром, а потом трясущимися руками открывал дверь их когда-то общей квартиры. Ключом Шерлока. Эта своеобразная пляска святого Вита была неизменна. Каждый раз, едва только такси делало тот самый поворот на ту самую улицу, начиналось изматывающее безумие рук. Джон сжимал и разжимал кулаки, потряхивал кистями в надежде избавиться от раздражающей дрожи, и каждый раз это заканчивалось одинаково — безрезультатно.

Но переступив знакомый порог, сняв успевшую пропитаться холодом куртку, Джон быстро успокаивался и даже смущенно посмеивался над своими излишне утрированными переживаниями.

В самом-то деле, что за идиотизм?

Дикость.

Дурь.

Он готовил завтрак, кормил Шерлока и сам с удовольствием завтракал. И это было самое прекрасное, что могло произойти с ним в славные предрождественские деньки. Чудо, на которое Джон уже не рассчитывал. Затем он менял повязку, профессионально ощупывая отек, не желающий спадать и всё ещё тревожно синюшный. Удрученно качал головой. Поглядывал на Шерлока исподлобья. Вздыхал.

Эти три дня были мучительно сладки и мучительно тяжелы. Он был дома, вне всякого сомнения. И это наполняло тело звенящей радостью. С приближением вечера двери Бейкер-стрит за ним закрывались — Мэри ждала его к ужину. И это тяжело давило плечи.

Но радость была сильнее. Ярче. Уместнее.

На четвертый день все изменилось.

Нога Шерлока выглядела по-прежнему плохо.

— И как много ты разгуливаешь по квартире, когда меня нет?

— Ты же знаешь — бездействие меня утомляет. — Шерлок спустил ноги с дивана и сел, бросив на Джона короткий, чуть виноватый взгляд.

— Шерлок, это не оправдание! — не выдержал Джон, повысив голос и придав ему откровенно сердитые нотки. — Каких-нибудь три-четыре дня покоя и послушания, и ты в порядке. Во всяком случае, на пути к улучшению. Неужели это так сложно?

— Для меня сложно. — Шерлок поднялся и, прихрамывая, направился в сторону кухни. — Выпьем чаю? — донеслось уже оттуда, и Джон усмехнулся.

— Признайся, что тебе нравится, когда за тобой ухаживают.

— Признаюсь. Мне нравится, когда за мной ухаживаешь ты.

Тон был обычным, ничем не отличающимся от фирменного тона Шерлока Холмса — ироничного и немного высокомерного. Но для Джона это прозвучало настолько провокационно, что он застыл, сжав только что снятый бинт с силой, от которой заныли пальцы. Он совершенно не знал, что ответить на эти простые и для кого угодно прозвучавшие бы вполне прозаично слова. Для кого угодно, только не для него.

Он не забыл своего томительного желания поцеловать Шерлока в губы.

Обнять.

Прижать к себе до головокружения крепко.

Очень старался забыть, но не забыл. И руки его всё это время тряслись не без причины.

Конечно, знакомая до мелочей атмосфера Бейкер-стрит, брюзжание Шерлока, не привыкшего к болезни и праздности, приятные хлопоты по дому стерли остроту нахлынувшего смятения. Стерли, но не уничтожили до конца. И вот теперь, прижав к груди пропитанные мазью бинты, Джон растерянно переминался с ноги на ногу, стараясь подыскать подходящие слова для продолжения разговора, который в любой другой ситуации вполне мог претендовать на не очень забавную шутку.