Но жизнь её вновь пошла по проторенному пути, словно Мэри опять очутилась в родительском доме, напуганная и не нужная никому.

Этот бег по кругу лишал её сил, и, будучи ещё совсем молодой, она так безмерно устала, что иногда с трудом поднималась с постели, не понимая, зачем проснулась, и к чему весь этот занудный, бесполезный процесс, называемый жизнью.

Старушка заботилась о ней, как могла: кормила вкусными обедами, протапливала комнату к её возвращению с работы, заставляла надевать теплые перчатки…

Три года Мэри жила как во сне. Одиноком, трагичном сне.

Потом она познакомилась с Тревором, и, истомленная холодом бесконечно тянувшихся дней и ночей, стала его любовницей.

Состоятельный Тревор Янг трахал её раз в неделю в уютном загородном отеле, дарил цветы, делал подарки, целовал руки, а потом возвращался домой — к жене и маленькой дочке, искренне полагая, что очаровательная малышка Мэри вполне естественное дополнение к его благополучию и семейному счастью.

А Мэри возвращалась к старушке.

Она конечно же не любила Тревора. Но он взял её очень нежно, не причинив боли, и этого было достаточно для того, чтобы продолжить с ним необременительную, приятную связь. В его крепких объятиях Мэри ни разу не испытала оргазма, но это её не огорчало. Оргазм она научилась получать и без Тревора.

Расстались они безболезненно, не осыпая друг друга упреками, надолго сохранив теплые воспоминания об этих удобных романтических отношениях.

*

Два года Мэри была одна, но этим не тяготилась. Одиночество стало настолько привычным, что Мэри его даже не замечала. Время от времени сотрудники приглашали её на вечеринки, куда она с удовольствием приходила. Но подругами она так и не обзавелась, и по большому счету, помимо старушки во всем огромном многоликом Лондоне никому не было дела до маленькой увядающей девушки, упрямо продолжающей красить волосы в траурно-черный цвет.

В один из дней одиночество вдруг стало невыносимым. Настолько невыносимым, что Мэри, будто подхваченная ураганом, понеслась по улицам города и очутилась в галдящем, суетливом чреве лондонского метро, где наступила на ногу Джону.

Наверное, она полюбила его с первого взгляда.

Ничем не примечательный, рано поседевший мужчина поразил её в самое сердце.

Он готов был её убить, она сразу увидела это в глубине потемневших от бешенства глаз. А потом улыбнулся, и это решило её судьбу.

Только кто ей ответит, почему, почему в её жизни получалось всё именно так: любовь, какой бы сильной она ни была, всегда ходит рука об руку с ненавистью?

* Автор дико извиняется, что не стал углубляться в тонкости английской образовательной системы. Пусть будут такие вот курсы) )

========== Глава 16 Дороги, которые нас выбирают ==========

Джон пил замечательный, в меру горячий напиток, вопросительно поглядывая на Алекса: тот явно пригласил его не только ради того, чтобы угостить очередной, составленной им самим и ни с чем не сравнимой композицией из аромата и вкуса. Слишком напряженной и даже неловкой была сейчас его поза.

Но тем не менее он молчал. Во всяком случае, молчал об истинной цели своего приглашения.

— Вкусно.

Алекс довольно улыбнулся — ему всегда доставляло радость сотворение чего-то нового и необычного из казалось бы давно известных сортов. Он создавал свои знаменитые на всю клинику сборы, как гениальный парфюмер создает неповторимый букет из привычных, знакомых с рождения запахов: цветочная пыльца, нагретая полуденным солнцем, ночная прохлада, свежесть дождевых капель…

Джон наслаждался каждым глотком, но тоска при этом почему-то становилась острее. Он больше не хотел недомолвок и скользящих поверх головы взглядов — рассматривать стены своего кабинета Алекс прекрасно мог бы и в отсутствии Джона.

— Алекс, я не твой пациент, — произнес он негромко, но очень решительно. — Если хочешь поговорить о Шерлоке, я готов.

Смущение Алекса было по-мальчишески ярким: враз вспыхнувшие уши и алые пятна, живописно расположившиеся на щеках и шее.

— Как он тебе? Понравился?

— Да! Очень!

Джон тепло улыбнулся — желание приятеля выразить свой восторг было более чем очевидно. И подавил его Алекс с немалым трудом.

Ах, Шерлок…

— Очень, — повторил Алекс более сдержанно. — Но мне не понравилось то, что между вами происходило. И, судя по всему, происходит.

Сердце неожиданно сделало странный кульбит: перевернулось несколько раз, испуганно дернулось из стороны в сторону и заполнило грудь грохотом горного камнепада.

«…происходит…»

Эти простые, ни к чему не обязывающие слова вдруг вызвали странную, непредсказуемую реакцию: следом за испугом пришел мучительный стыд. Словно Алекс, сам не подозревая того, вторгся на очень личную, интимную территорию. В запретную зону. В святая святых. В место тайного поклонения.

Джону стало жарко и томно.

«Господи, я и в самом деле схожу с ума!»

Рука, сжимающая бокал, предательски дрогнула. Он опустил бокал на столик и сжал руку в кулак, впившись ногтями в центр ладони так сильно, что заломило запястье. И вдруг, ещё не понимая смысла происходящего, не имея времени заглянуть внутрь себя в поисках источника столь необъяснимого, бросающегося в глаза замешательства, выпалил, изумленный горечью собственных слов: — Мне самому это очень не нравится. Алекс, я так измучен…

Не в силах больше держать в себе накопившуюся тяжесть, Джон рассказал Алексу всё. Он говорил и говорил, торопливо глотая окончания, прерывая себя на полуслове, сбиваясь и путаясь. Он понимал, что нельзя этого делать, ни в коем случае — слишком личное, слишком больное. Он знал, что будет жалеть и злиться, но остановить извергающийся поток откровений уже не мог.

Да и не хотел.

Алекс слушал внимательно, ни разу не перебив и даже не пошевелившись, стараясь понять всё сказанное Джоном так, как тому было необходимо, и найти ответ ещё до того, как иссякнет этот мутный поток отчаяния.

Наконец Джон замолчал, и молчание было давящим, настороженным. Было видно, что легче ему не стало. Да оно и понятно. Облегчения Джон не ждал. Слишком сложным был этот завуалированный конфликт, чтобы путь к его разрешению отыскался за пятнадцать минут.

— Черт… Джон, как это дьявольски тяжело. Не хочу говорить банальности, но только время…

— Алекс. — Джон выдохнул стеснявший его грудь воздух. — Я не ждал от тебя совета. Просто… Захотелось вдруг выговориться. Да и не надо было вовлекать тебя в эти… дрязги. Извини. Я сглупил.

Алекс крепко стиснул его руки в своих ладонях и энергично встряхнул, будто надеясь привести Джона в чувство, взбодрить хоть немного. Хоть чем-то. Пусть это будет простое человеческое участие, жест солидарности, понимания и сочувствия. — Не хочу, чтобы ты сомневался. Во мне… Я твой друг, Джон, даже если ты так не считаешь. И потом, тебе необходимо было избавиться от этого груза, ты не находишь?

— Да. Трудно даже представить, насколько необходимо. — Глаза Джона блеснули. Он сейчас готов был заплакать, презирая себя за эту унизительную слабость. — Алекс, почему так? Самое невероятное счастье оборачивается вдруг болью. Я не знаю, как дальше быть…

— Ты хочешь уйти от Мэри?

Джон удивленно вскинул глаза. — С чего ты взял? Конечно же нет. Она моя жена, и я собирался провести с ней остаток жизни.

Собирался…

— Но тебя страшно тянет туда.

Джон на мгновенье закрыл глаза. — Невыносимо, — прошептал он.

Этот придушенный шепот оглушил Алекса своей безысходностью. Джон страдал по-настоящему, сильно, глубоко.

— Джон… — Слова находились с трудом, корявые, все как один бессмысленные и пустые. — Ты выдержишь, я это точно знаю. И Мэри привыкнет, поймет. Шерлок… Вы по-прежнему будете вместе. Всё наладится…

«Черт, что я несу?! Человек разрывается напополам, а я бубню пошлейшие шаблонные фразы какого-то идиотского утешения! Он врет самому себе — не нужна ему сейчас Мэри. Никто не нужен, кроме…»

Алекс замолчал на полуслове и пристально посмотрел Джону в глаза. Этот человек стоил других слов — правдивых, выстраданных долгими годами мучительных воспоминаний и приступов смертельной тоски.