И хотя истинные причины грусти всегда оказывались далекими от их неразрывной связи — проблемы у Гарри; предстоящее внеочередное дежурство, сообщить о котором Шерлоку было непосильной задачей, потому что извержения вулкана не избежать, да и самому уходить неохота; отвратительный прыщ на носу, который Шерлок, слава богу, пока не заметил, но который заметит обязательно; да мало ли… — это не отменяло приступа удушающей паники в следующий раз, когда Джон снова тихо сидел у камина, потирая переносицу, и молчал, думая о чем-то своем…

Шерлок от бессилия что-либо понять психовал, приставал к Джону с пустяками, ехидничал и дерзил. А ночью лежал рядом, едва дыша, и с замиранием сердца ждал — приласкает его Джон или нет.

И конечно же Джон никогда его своим вниманием не обделял. И даже если не было никакого настроения для «анального проникновения» или, скажем, минета, Шерлок все равно был очень доволен. Черт с ним, с проникновением, куда оно от нас денется! Не сегодня, так завтра. Да и минет… Что мы, минета не видели? Просто лежать рядом и просто обниматься стоит миллиона самых восхитительных и жарких минетов.

Шерлок никогда не думал, что может быть так хорошо.

Что думал обо всем этом Джон, было загадкой. Сам не скажет, а спросить неудобно… Но, судя по тому, как время от времени он до легкого хруста сжимал его тело, как зарывался в волосы улыбающимся лицом, мысли Джона текли в нужном направлении.

Но самым важным, самым выдающимся результатом их счастливого соединения было то, что Джон раз и навсегда излечил Шерлока от изнуряющей, доводящей до тихой истерики скуки. Само это понятие было искоренено, удалено с жесткого диска, вытравлено даже из подсознания.

— Что, Шерлок, скучаешь? А ну-ка…

И сразу же заставлял мыть посуду, вычищать из камина золу, и не только в своей гостиной, но и в гостиной миссис Хадсон, и даже пытался учить готовить — «не маленький уже, пора бы…»

И ещё…

Ещё Шерлок Холмс стал улыбаться намного чаще.

Намного.) ))

========== Часть 11 Счастье ==========

Он стоит, скрестив на груди руки. Гневный взгляд, саркастично взметенная бровь — только мефистофельского смеха и не хватает.

— С чего ты взял, что всё и всегда знаешь лучше меня?

— Не всё и не всегда. Я, например, ничего не знаю о пепле. И не хочу знать. Но в данном случае…

— Ты так меня бесишь, что я взорваться готов.

— Взрывайся, а я — на кухню. Есть будешь?

— НЕТ! А что на ужин?

***

— Черт бы тебя побрал, Шерлок! Посмотри на меня — кого ты видишь?

— Тебя, Джон. Что за дурацкий вопрос?

— Ты видишь старого осла, который в очередной раз убедился, в какую задницу влез.

— По-моему, не в самую худшую.

— Прекрати! Я сейчас не об этом.

— Что случилось?

— Если ты ещё раз без меня… Не смей улыбаться, самодовольный мудак! Я не собираюсь тратить остатки своих нервов на твои идиотские выходки!

— Успокойся, Джон.

— Я спокоен. Спокоен! И совершенно спокойно тебе заявляю: если ещё раз ты потащишь свою… полезешь куда-нибудь без меня, я прикую тебя к нашей кровати и…

— И что, Джон?

— И… то… Отойди.

— Что — «то», Джон?

— Отойди.

— Мне просто интересно, что — «то»?

— Зануда чертов… Шерлок… Мать твою…

***

— Не мешай.

— Джон.

— Я занят.

— Джон.

— Ты понимаешь человеческий язык? Я занят! Ты можешь хотя бы постараться это услышать, или твой знаменитый эгоизм сегодня зашкаливает?

— Джон…

— Тебе наплевать, что у меня могут быть свои дела, свои интересы? И это не только ты и всё, что с тобою связано. Моя личная жизнь… Эй, куда это ты?!

Они ссорились часто.

Джон, как ни старался, так и не смог постичь логику Шерлока. Шерлок, совсем не стараясь, так и не постиг того, почему Джон не может её постичь. Отсюда проистекала масса раздражения и недовольства. Но это совсем не мешало им быть довольными жизнью в целом, и жизнью рядом друг с другом — в частности.

И быть счастливыми.

Каждую минуту своего существования. Даже когда ругались, не слыша друг друга. Даже когда не понимали мотивации действий и поступков друг друга. Даже когда друг от друга уставали.

Потому что потом, когда всё становилось на свои места, они друг друга… С неиссякаемой страстью. Без устали. Практически каждый день. Теоретически — каждый, потому что, даже если по каким-либо причинам не удавалось практически, теоретически всегда можно это представить — и страсть, и любовь, и нежность.

Почему бы и нет?

Ничего странного.

Жить под одной крышей было весело и интересно. Даже ссориться было весело, потому что, вышагивая по гостиной и меряя её длинными ногами, Шерлок становился похожим на взлохмаченного журавля, а Джон — на благородного пса, который ни за что не унизится до того, чтобы лаять, а вот грозно рычать, это сколько угодно.

Не сходя с любимого кресла…

Нервно поджимая пальцы спрятанных в любимые тапочки ног и озадаченно заглядывая в камин — как-то слабо горит…

— Кстати, мой анус требует отдыха, так что анального проникновения сегодня не будет, — говорил он камину. — И рот тоже требует, поэтому и о минете забудь.

У Джона практически не было недостатков, поэтому он вполне мог позволить себе маленькую неблаговидную месть. Конечно, в том случае, если инициатором ссоры был Шерлок. Или её виновником. А поскольку характер у Шерлока был отвратительным, он, как правило, ссору и затевал.

В такие минуты Шерлок смотрел на Джона холодно и насмешливо: да? ты уверен? И наполнялся убийственным хладнокровием. Он замолкал, и мог промолчать весь вечер (а ссоры, как правило, происходили именно вечером, когда дневная усталость требовала эмоционального выхода), или убегал из дому, перед этим очень долго возясь со своим шарфом…

Ну и, конечно же, всё у них было. А как иначе, если только что вышедший из душа и окутанный свежестью Шерлок оказывался под одеялом, демонстративно повернувшись к Джону спиной и делая вид, что заснул, едва его мокрая голова коснулась подушки.

В такие ночи минет был особенно сладок, а сам Шерлок — особенно жарок.

Одним словом, ссориться было приятно.

Они никогда не говорили о чувствах, не признавались друг другу в любви. В этом не было острой необходимости, и кроме того от них исходили волны такого неодолимого притяжения, что даже окружающим спасения не было. Все невольно начинали нервничать, почесываться и покашливать, озираясь по сторонам в поисках чего-то жизненно важного, необходимого прямо сейчас. И натыкались взглядами на Шерлока, стоящего рядом с Джоном. Или на Джона, стоящего рядом с Шерлоком. Только и всего.

А уж после ссор излучение просто зашкаливало, как, собственно, и во время них.

Инспектор Лестрейд такие излучающие дни ненавидел, потому что собственная жизнь начинала ему казаться куском собачьего дерьма.

Они всё время куда-то спешили, и от этого Джон иногда уставал очень сильно. Шерлок не уставал никогда. Полночи мог провозиться на кухне, чего-то смешивая, переливая из колбы в колбу, потом еще полночи строчил что-то научно-непостижимое в компьютере, потом приходил в спальню, влажный и распаренный после душа и, забравшись к Джону в нагретую спящим телом постель, принимался обнимать-целовать, прижиматься и тихо постанывать. И что бы в этот момент ни снилось Джону, какие бы сказочно-фантастические или сугубо деловые картины не проплывали в его окутанном сном сознании, где бы Джон ни находился в этот сладостный миг, там сразу же появлялся непременно голый Шерлок, маня бирюзовым взглядом. И вскоре сказка становилась былью. Глаза Джона были ещё закрыты, а руки уже тянулись и жадно хватали любимое тело. Соскучился. Нет сил терпеть.

Страсть, хоть её ни на каплю не поубавилось, уже не играла в их отношениях главную роль. Она безропотно сложила полномочия Примы в пользу Любви.

Ну, а где любовь, там и счастье, даже если его не всегда замечаешь, даже если оно весьма успешно маскируется под рутину. Они очень привыкли друг к другу, и во всем мироздании не нашлось бы ни одного смельчака назвать эту привычку дурной.