Погуляв по Копенгагену и встретившись со своей матушкой, гостившей на родине, направились в Англию, в гости к королеве Виктории.

– Ники! Как это замечательно, – радовалась жена, – ведь у нас получилось свадебное путешествие.

– Аликс, я так люблю старую добрую Англию… Столько воспоминаний нахлынуло здесь на меня. Кажется, совсем недавно мой незабвенный папа′ послал меня представлять царскую фамилию на свадебной церемонии моего кузена Георга, герцога Йоркского, с принцессой Марией Текской. Я жил во дворце Мальборо. А как тебе известно, мы похожи с кузеном, как две капли воды. Гляди, не перепутай нас, ежели вдруг встретишься с ним вечером. В течение бракосочетания нас несколько раз путали.

– Ники! – покраснела Алиса. – Надеюсь, не в первую брачную ночь?

– Бу-а-а-а! – заржал Николай, топая ногой и копируя кузена Вилли.

– Ники, ты иногда ведёшь себя как простолюдин, – развеселилась царица.

– Нет, милая, к сожалению, за один день до неё… Меня тепло поздравляли со свадьбой и желали счастья.., а Георга один из приехавших принцев спросил: «Николай, как вам понравился Лондон?» – «По-моему, неплохой городишко», – ответил Георг.

– Ох, Ники! Я так счастлива с тобой здесь, – отсмеявшись, поцеловала она мужа.

Как и в том июне, они вдвоём поехали в коттедж в Уолтон-он-Темз, принадлежавший старшей сестре Аликс, принцессе Виктории Баттенбергской и провели там три счастливых дня, вспоминая тот далёкий июнь, зелень лугов и цветы на полях. Бесконечно целуясь, вновь сидели в саду, и так им было тепло и уютно, и так далека была Россия с её заботами и Ходынским полем…

Если бы Бог предложил им поменять власть, дворцы и трон, и скипетр на простой коттедж в зелёном поле с цветами, они без раздумья бы согласились.

Ну, какое может быть сравнение английского поля – с Ходынским?!.

Последнюю неделю они прожили в Виндзорском замке вместе с королевой.

Рубанов же нашёл друга в лице одного английского вельможи, и вместе они сражались до упаду с «зелёным змием», от которого нос вельможи стал красным, под стать мундиру.

Тренированному предыдущим императором Максиму Акимовичу было по плечу сразиться и с более крупным драконом, коих, по словам вельможи, в старой Англии водилось видимо-невидимо.

Поэтому, в отличие от своего нового друга, до рыцарей короля Артура не допивался.

Правда, вместе с царём он посетил несколько воинских парадов.

После парада шести рот Колдстримских гвардейцев, офицеры пригласили императора со свитой на обед. Николай надолго не задержался, зато Рубанов с приятелем пообедали на совесть, после чего англичанин доказывал, что рот – двенадцать, чуть позже их стало восемнадцать, и это не считая рыцарей. Пока батальон не превратился в дивизию, Максим отвёз английского друга отдыхать, он точно пересчитал роты, их было девять.

На следующий день вместе с царём присутствовали на параде пехоты, кавалерии и конной артиллерии. Николаю понравились шотландские стрелки в плиссированных юбках, английскому другу – длинный строй рыцарей, а Рубанову – дама в белом плаще. Приглядевшись внимательнее, он признал в ней Жанну д'Арк. Но времени на неё уже не оставалось.

В Англии, в сопровождении нянек и кормилиц, к царской чете присоединилась их десятимесячная дочь. И вместе с ней направились во Францию.

На середине Ла-Манша, безбожно пыхтя дымом, усердно гремя гимнами и шелестя флагами, их, дабы оказать уважение, встретили французские корабли.

Тут броненосцем ворвались воспоминания в похмельную рубановскую голову, и утюжили мозги до самого берега.

Максим вспомнил, как в 1891 году французский флот посетил Кронштадт, и произвёл немалый конфуз при царском дворе. Он даже бился об заклад с генералом Черевиным, доказывающим, что император не сможет снять шляпу под звуки французского гимна.

«Каково будет мнение высшего света и общества, коли император обнажит голову, слушая «Марсельезу», зовущую к свержению деспотов в коронах». – «А я ему доказывал, – вспоминал Рубанов, – что это его отец, Александр Второй дорожил общественным мнением.., спрашивая: «А как думает образованное общество?» Сын повёл политику так, что общество интересовалось тем, как думает император. И я выиграл у Петра Черевина сто рублей. Александр, со словами: «Я им не композитор, чтобы под фагот и балалайку гимны придумывать», – спокойно снял шляпу и благожелательно выслушал «К оружию, граждане», стоя под наведёнными на французскую делегацию жерлами путиловских пушек».

Тогда авторитет России был столь высок, что император ничего не боялся. Александр Третий знал себе цену и напыщенная Европа тоже знала цену русскому царю. Европейские правители лишь утёрлись, когда съехались в Петербург на ассамблею, а русский император задержался на рыбалке.

Флигель-адъютант, посланный к царю, привёз ответ: «Пока русский царь ловит рыбу, Европа может и подождать!!!».

Импульсивные французы активно готовились к встрече российского самодержца. Хотя в конце сентября в Париже каштаны не цветут, но было бы желание… Наклеив из бумаги цветов, их проволокой прикрутили к ветвям, дабы Николаю с супругой было приятственно проехаться под сенью цветущих каштанов.

По всей Франции гудела, пела и пила шумная «русская неделя». В драку нарасхват шли тряпичные Петрушки, Ваньки-встаньки, тульские самовары, матрёшки и игрушки-дёргалки, когда два русских медведя, выпив, видно, смирновской, что есть силы долбили молотками по наковальне или русский мужик колол топором пенёк.

Французский президент, узнав, как одевался кайзер Вильгельм, решил его переплюнуть, заказав себе парадный костюм, состоящий из белого кашемирового жилета с золотым галуном и голубого атласного кафтана, расшитого анютиными глазками, желудями, нарциссами и для солидности – дубовыми листьями.

Перед самой встречей насилу его уговорили облачиться в банальный фрак и тривиальную белую манишку, потому как у окружения не было президентского эстетического воображения.

Когда императорская чета с дочерью на коленях, в открытом ландо появились на парижском бульваре, французы устроили бурную овацию.

      Оркестры на всём протяжении дороги гремели «Боже царя храни», а не «Марсельезу», призывающую к свержению монархов. Народ размахивал трёхцветными российскими флажками и надрывно скандировал: «Да здравствует Николай!» «Да здравствует Александра!»

Не зная, как выразить своё трепетное отношение к самодержцам, восторженно, с подвывом кричали: «Да здравствует ребёнок!» – Ну чем, чем, чем ещё порадовать русских деспотов… Покумекав, заорали: «Да здравствует няня!».

«На этот раз перечислили всех, а если бы, к примеру, рядом с императором ехал царский парикмахер, парижане бы вопили: «Да здравствует брадобрей!» – улыбался Рубанов. – Лучше бы про Жанну д'Арк чего-нибудь хорошее покричали!»

Николай был счастлив.

Визит завершился, как принято в приличных государствах, военным парадом.

Одетый в казачий мундир император, наблюдал за прохождением войсковых колонн, в которые входили альпийские стрелки, полки пехоты, кавалерия и самые грозные защитники республики – африканские зуавы.

В конце смотра, дабы поразить высоких гостей, чего-то горланя и размахивая саблями, пронеслась лавина всадников-спагов, одетых в халаты.

«Наверное, сидели кофий пили, а тут неожиданно парад», – размышлял Максим над формой одежды конников.

Чихая, тихонько чертыхаясь и отряхиваясь от пыли, высокие гости покинули поле.

Свадебное путешествие царской четы закончилось в Петербурге.

И тут же своё путешествие из Петербурга в Москву совершил Константин Петрович Победоносцев.

«Господи! Хорошо-то как, – вытянулся он на мягком диване, вслушиваясь в перестук колёс и в позвякивание чайной ложечки в стакане. – И зачем мне этот холодный Петербург… и эта тяжёлая глыба власти… А ведь как к ней рвутся, понимая под властью предмет тщеславных вожделений, награду наглым и хитрым, но не умным, бездонную кормушку для чиновников. На самом деле власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение Отечеству. Власть – это «Божие Тягло», как писал Великий князь Владимир Мономах: «Гордости не имейте в сердце и в уме, – поучал он княжичей, – смертны все, сегодня живы, а завтра в гробу. Всё, что имеем, Ты, Господи, дал. Не наше, но Твоё поручил нам еси на мало дней». – Как хорошо сказано. Вот и Москва», – глядел из окна на вокзальную суету и радовался, что никуда торопиться не надо. В кармане лежал билет в обратную сторону.