Как–то, сидя в кофейне Дунгуля, Садек, весело смеясь, сказал Касему:

— Угости–ка нас кальяном, как подобает знатным людям! А Хасан спросил:

— Почему ты не ходишь с нами в винную лавку?

— У меня нет денег, — серьезно ответил им Касем, — кроме тех, что я получаю за свою работу или за услуги дядюшке Увейсу.

Удивленный Садек многозначительно намекнул:

— Но ведь любящая жена — игрушка в руках мужа!

— Но не тогда, когда и муж любит свою жену так же горячо!

С упреком глядя на Садека, он добавил:

— Ты, Садек, как и прочие жители нашей улицы, видишь в любви лишь средство извлекать выгоду!

Садек смущенно улыбнулся, оправдываясь:

— Таков удел слабых! Я не так силен, как Хасан или ты, я не зарюсь на место футуввы, но на нашей улице либо бьешь ты, либо бьют тебя!

Гнев Касема сразу улетучился, и он дружелюбно сказал:

— Да, наша улица удивительна! И ты, Садек, прав, положение наше вызывает отчаяние.

— Эх! Если бы она была такой, какой она кажется жителям других улиц! — воскликнул Хасан.

— Ее называют улицей Габалауи, улицей отважных футувв! — подтвердил Садек.

Лицо Касема стало печальным. Кинув украдкой взгляд в сторону, где сидел Саварис, и убедившись, что футувва их не слышит, он проговорил:

— Им словно неведомы наши несчастья!

— Люди преклоняются перед силой, даже ее жертвы! Подумав немного, Касем продолжал:

— Я признаю лишь ту силу, которая творит добро, такую, как сила Габаля или Рифаа, а не силу жуликов и разбойников.

В это время поэт Тазих повествовал под аккомпанемент ребаба: «И сказал ему Адхам:

— Неси своего брата!

— Не могу, — простонал Кадри.

— А убить его ты смог?!

— Но я не могу, отец!

Адхам сильнее сжал плечо Кадри:

— Не называй меня отцом. У убийцы брата нет ни отца, ни матери!

— Не могу!

— Убийца сам должен нести свою жертву!»

Поэт с силой ударил по струнам, а Садек сказал Касему:

— Сегодня ты живешь жизнью, о которой мечтал Адхам.

— Однако я на каждом шагу сталкиваюсь с тем, что приводит меня в уныние, — возразил Касем. — Ведь Адхам мечтал о жизни без тяжкого труда и о хлебе насущном как о залоге ничем не омраченного счастья.

Все трое помолчали, затем Хасан задумчиво сказал:

— Такое счастье невозможно!

— Оно возможно. Но лишь тогда, когда свободное время и кусок хлеба будут у всех!

Говоря это, Касем подумал, что сам он имеет и деньги, и свободное время, но невзгоды других омрачают его счастье. И он безропотно платит подать Саварису. Поэтому он и хочет занять как–нибудь свой досуг, сделать все для того, чтобы убежать от самого себя. Или с этой жестокой улицы. Наверное, и Адхам, если бы обрел желаемое, тяготился бы собственным счастьем и затосковал бы по работе.

В последние дни в поведении Камар появились какие–то странности, и Сакина объяснила, что это признаки будущего материнства. Сама Камар никак не могла в это поверить, ведь рождение ребенка было ее заветной мечтой. Она чуть не летала от радости. Касем тоже радовался новости и сообщил ее всем своим друзьям и знакомым: о предстоящем событии узнали и в доме дяди, и в мастерской лудильщика, и в лавке Увейса, и в хижине муаллима Яхьи. Камар стала проявлять заботу о своем здоровье и сказала Касему многозначительно:

— Мне нужно избегать всяких усилий. Он понимающе улыбнулся.

— Сакина снимет с тебя все хлопоты по хозяйству, ну а я буду терпеливо ждать.

Камар поцеловала его и с детской радостью воскликнула:

— От счастья я готова целовать землю.

Однажды Касем отправился в пустыню навестить муаллима Яхью и по пути сделал остановку у скалы Хинд, чтобы отдохнуть в ее тени. Он увидел вдалеке пастуха со стадом овец, и сердце его наполнилось сочувствием и желанием сказать ему: «Человек не может добыть себе счастье одной только силой, человек вообще не может добыть счастье силой». Но не лучше ли сказать эти слова футуввам — Лахите и Саварису? Как жаль ему жителей улицы, которые напрасно мечтают о счастье и в конце концов кончают свои дни в грязи и нищете. Но почему бы ему не довольствоваться своим счастьем, закрыв глаза на то, что происходит вокруг? Видимо, этот же вопрос тревожил когда–то Габаля и Рифаа. Оба они могли наслаждаться покоем и жить в мире и благоденствии. В чем же секрет той внутренней муки, которая нас терзает?!

Так размышлял он, глядя в небо над горой, чистое и ясное, если не считать небольших облачков, похожих на рассыпавшиеся лепестки белых роз. Устав смотреть вверх, Касем опустил голову, и внимание его привлекло какое–то движение на песке. Это оказался скорпион, спешивший укрыться под камнем. Касем быстро взмахнул палкой и одним ударом раздавил ядовитое насекомое. С минуту он смотрел на него, испытывая отвращение, затем поднялся и зашагал дальше.

71.

В доме Касема родилась новая жизнь. Радость семьи разделяли все бедняки квартала. Девочку назвали Ихсан — в честь матери Касема, которой он никогда не видел. С рождением ребенка в доме все переменилось, теперь здесь часто слышался плач, наступили бессонные ночи, появились грязные пеленки, но вместе с тем стало больше радости и удовлетворения. Но почему счастливый отец выглядел иногда озабоченным, как будто его одолевали тревоги? Камар была очень этим обеспокоена и, не выдержав, однажды спросила:

— Тебе нездоровится?

— Нет…

— Но ты очень изменился!

— Я и сам не знаю, что со мной, — ответил Касем, потупив взор, а Камар, поколебавшись, спросила:

— Может, я перестала тебе нравиться?

— Ты для меня дороже всех, даже нашей любимой малютки!

— Тогда, наверное, тебя кто–то сглазил, — тяжело вздохнула Камар.

— Может быть, — улыбнулся в ответ Касем.

Чтобы уберечь мужа от напасти, Камар окуривала его благовониями и горячо молилась за него. Но однажды ночью, проснувшись от плача Ихсан, она увидела, что постель пуста. Сначала она подумала, что муж еще не вернулся из кофейни. Она принялась успокаивать дочь. Но когда Ихсан замолчала, Камар обратила внимание на то, что на улице царит тишина, которая наступает лишь долгое время спустя после закрытия всех кофеен. Сомнение закралось в ее душу. Она выглянула в окно и увидела, что все огни погашены и улица спит глубоким сном. Малышка снова заплакала, и Камар вернулась к ее колыбельке и, чтобы успокоить девочку, дала ей грудь. Что же задержало Касема? После их свадьбы это случилось впервые. Когда Ихсан заснула, Камар снова подошла к окну. На улице не было слышно ни шороха. Тогда она вышла в соседнюю комнату и разбудила Сакину. Рабыня села, ничего не соображая со сна. Придя же наконец в себя, испугалась, увидев рядом госпожу. Камар поделилась с ней своей тревогой, и Сакина решила немедленно идти к дядюшке Закарии узнать что–либо о Касеме.

А Камар не переставала спрашивать себя, где может быть ее муж, и жестокий ответ напрашивался сам собой, не оставляя надежды. Однако она настояла на том, чтобы Сакина отправилась к Закарии, надеясь либо узнать, что с Касемом случилось что–то непредвиденное, либо, во всяком случае, заручиться поддержкой дяди в трудную минуту.

Оставшись одна, она вновь и вновь обдумывала причины, которые могли задержать Касема. Может быть, его отсутствие связано с теми переменами, которые в нем произошли? А может, всему виной его частые прогулки в пустыне, которые он совершал и утром, и вечером?

Тревожный голос Сакины разбудил Закарию и Хасана. Хасан заверил, что этим вечером Касема с ними в кофейне не было, а Закария поинтересовался, когда Касем покинул дом. Сакина отвечала, что это произошло после полудня. Втроем они вышли на улицу. Хасан зашел в соседний дом и разбудил Садека, который присоединился к ним, обеспокоенно говоря:

— Скоро взойдет солнце! Куда же он делся?

— Может, его сморил сон у скалы? — предположил Хасан.

Закария приказал Сакине возвращаться домой и передать Камар, что они отправились на поиски Касема.

Они шли по направлению к пустыне. Сырость осенней ночи заставила их плотнее обмотать головы повязками. Путь им освещал лунный серп, видневшийся в окружении звезд на небольшом, чистом от облаков кусочке неба. Хасан голосом, подобным трубному гласу, позвал: «Касем! Касем!» Гора Мукаттам ответила ему многократным эхом. Наконец мужчины добрались до скалы Хинд и обошли ее кругом, но так и не обнаружили никаких следов Касема.