— Да так, пустяки, простая царапина. Дверцей такси ударил.

Но она закричала:

— Нет, ты не зря надевал форму… Я так и знала, ты на этом не остановишься… Ты меня погубишь!..

— Не волнуйся… Немножко кофе, и к утру даже следов не останется.

— Не волноваться? Да ты просто хочешь моей смерти… Когда же наконец кончится этот кошмар?

Она засуетилась, стала присыпать рану кофе, замотала колено клочком материи, оставшейся от платья, которое она себе шила. И все время причитала и жаловалась на судьбу. Он не выдержал.

— Ступай прими душ, может, хоть он тебя успокоит. Она послушалась, но, выходя из комнаты, все–таки бросила:

— Ты сам не понимаешь, как себе вредишь.

Когда она вернулась, он уже выпил треть бутылки и, немного повеселев, встретил ее словами:

— Выпей… Здесь я в безопасности, и полиции до меня не добраться.

Расчесывая мокрые волосы, она грустно сказала:

— Какая же я несчастная… Он отхлебнул из стакана.

— Никто не знает, что будет завтра…

— Наше завтра зависит от нас самих!

— Ничего, абсолютно ничего ты не можешь знать наверняка. А я знаю только, что ты со мной и я без тебя не могу…

— И это говоришь ты?

— Да. И я тебе даже больше скажу. Ты райский уголок среди шквала пуль, летящих мне вслед…

Она тяжело вздохнула.

— Ты хороший человек, Hyp, и мне приятно тебе об этом сказать.

— Я несчастный человек. Мне ничего не надо — только бы ты был цел и невредим.

— Еще не все потеряно…

— Да, бежать. Нам нужно бежать.

— Нужно. Но придется подождать, пока заснет собака…

— Но ты так неосторожен! — с отчаянием сказала она. — Все мечтаешь убить свою жену и ее нового мужа? Их ты не убьешь, а себя вот погубишь.

— А что говорят в городе?

— Шофер такси сегодня с жаром тебя защищал. Но и он тоже сказал, что ты убил невинного человека…

Он сердито фыркнул и, чтобы скрыть раздражение, потянулся к стакану. Кивком приказал ей выпить тоже. Она поднесла стакан ко рту.

— А что еще говорят? — спросил он.

В ресторане на поплавке, где я сегодня была, один сказал, что вся история с тобой — неплохая разрядка от скуки.

— А ты что?

— Что я? — Она взглянула на него с упреком. — Я, разумеется, молчала. Я — то тебя берегу, да только ты вот себя не бережешь. Я знаю, ты меня не любишь, но для меня ты дороже жизни. Только с тобой я по–настоящему узнала счастье. Но тебе, видно, даже смерть приятней, чем моя любовь…

И она заплакала, так и не успев отпить из стакана. Саид ласково прижал ее к себе.

— Не плачь, я сдержу свое слово… Мы убежим и навсегда будем вместе…

Какие огромные заголовки… И эти крикливые, рассчитанные на сенсацию снимки… Основное событие дня. Рауф Альван дает интервью. Да, он познакомился с Саидом Махраном, еще когда жил в студенческом общежитии, где тот работал сторожем. Он всегда относился к Саиду с большой симпатией. Даже когда тот вышел из тюрьмы и пришел к нему за помощью, он дал ему денег, чтобы было с чем начинать новую жизнь, но в ту же ночь Махран пытался ограбить его дом. Он поймал его с поличным, сделал ему строгое внушение, но все–таки пожалел и отпустил. А тот снова явился, на этот раз чтобы его убить!.. Газеты считают, что ты сумасшедший. Кровожадный маньяк, одержимый манией величия. Лишился рассудка после измены жены и теперь стреляешь во всех без разбору. И убит вовсе не Рауф Альван, а бедняга сторож. Еще одна невинная жертва…

— Проклятие! Эхо, короткое и резкое, как выстрел. За твою голову обещана большая денежная награда. Газеты предостерегают своих читателей, убеждают, что не надо тебе сочувствовать. Ты стал для них главным интересом в жизни. И так будет продолжаться, пока ты не сложишь голову. Подобно загадочным явлениям природы, ты вызываешь изумление и страх. Скучающие бездельники ликуют. Еще бы — такое развлечение! А револьвер твой, видно, только и способен, что убивать невинных людей. И последней его жертвой будешь ты сам.

— Но разве это безумие? — уныло спросил он вслух.

Тебе всегда нравилось возмущать спокойствие, даже когда ты был простым акробатом в цирке. Твои победные налеты на виллы богачей кружили голову и приятно щекотали самолюбие. Ты верил речам Рауфа, а он от них отступился, и вот теперь они привели тебя к гибели…

Ночь тянулась, а он все сидел один. В бутылке оставалось вино, и он допил его. Потом встал. Мрак, густой мрак, окутанный могильной тишиной. И ему вдруг показалось, что все еще, может, обойдется и смерть, в конце концов, не так уж страшна. На душе стало легко и спокойно, и он сказал в темноту:

— Одна неверная пуля, и я стал сенсацией!

Он подошел к окну. Могилы мирно спали в лунном свете. — Слушайте меня внимательно, господа советники, я решил защищать себя сам…

Он отошел на середину комнаты и стянул с себя рубаху: в комнате было душно и от выпитого вина по всему телу разливался жар. Рана под повязкой зудела — значит, начала заживать.

— Я не похож на тех, кто до меня сидел на этой скамье, — продолжал он, глядя в темноту. — Ведь должны же вы считаться с тем, что я человек образованный! По сути дела, между мной и вами нет никакой разницы, разве только та, что я обвиняемый, а вы судьи. Впрочем, это разница чисто формальная и значения не имеет. Но вот уж что действительно смехотворно, так это то, что мой высокочтимый наставник и учитель оказался предателем и мерзавцем. Да, да, вы вправе удивляться, но ведь электрический провод, по которому бежит ток, часто бывает загажен и засижен мухами…

Он лег на диван. Издалека до слуха долетал собачий лай… Но как ты можешь рассчитывать на снисходительность судей, когда они твои враги и интересы общего блага им безразличны? Они сродни тому мерзавцу, и между вами лежит пропасть. А тебе остается призывать в свидетели свои жертвы и доказывать, что измена была негласным сговором.

— Я не убивал слугу Рауфа Альвана. Да и зачем мне убивать незнакомого человека? Нет, он убит только потому, что был слугой Рауфа Альвана. Вчера мне явился его дух, и, когда я в смятении отпрянул, он сказал: миллионы людей гибнут без причины, убитые по ошибке…

Это будет блестящая, яркая речь. Ты сумеешь доказать свою невиновность. Ведь сам–то ты убежден в своей правоте. Да и они в глубине души понимают, что ремесло твое законно, ибо разве не грабеж был ремеслом господ во все века и времена? Какое лицемерие считать, что живой ты не стоишь и миллима, если за тебя мертвого дают тысячу фунтов? И вот уже судья, сидящий слева, хитро подмигивает тебе: не горюй, выше голову!..

— И если палач спросит, каково мое последнее желание, я предпочту смерть Рауфа Альвана свиданию с дочерью. И пусть мой конец близок, я не считаю по пальцам оставшиеся дни. Когда человек спасается от погони, одиночество заставляет его пенить каждое мгновение и делает жизнь богатой, до отказа насыщенной чувствами…

Никакой приговор не может быть страшнее, чем испуг Саны. Она убила тебя еще прежде, чем ты попал на виселицу. И что толку, если миллионы людей молча сочувствуют тебе? Их сочувствие бессильно, как мечты мертвецов. Так неужели же вы не простите револьверу его невольную ошибку? Ведь он — ваш Высший повелитель и Судья!

— Моя смерть будет смертью миллионов. Ведь я надежда и защита всех, кто робок, кому не хватает смелости. Я их образец, их утешение, их невыплаканные слезы. И если вы считаете меня безумным, то считайте безумными и их тоже. Задумайтесь же о причинах этого повального безумства и потом уже судите меня…

Мысли стали путаться… Нет, все–таки ты великолепен, в полном смысле этого слова. Жаль только, что великолепие твое обведено траурной рамкой. Но ничего, после смерти тебя оценят. Даже и безумие твое будет благословенно, дав животворную силу корням растений, клеточкам животных, сердцам людей… Незаметно подкрался сон. Он понял, что спал, только когда проснулся, разбуженный ярким светом, и увидел Hyp. Потухший мертвый взгляд, отвислая губа, бессильно опущенные плечи — само воплощение растерянности и отчаяния. И он понял: узнала о новом преступлении.