— Возможно.

— Наверняка жена хозяина давала ему кое–какие чаевые.

— Может быть.

— Но отчего же он сначала отрицал кражу, а потом признался?

— Кто его знает?

— Может, тут что–то другое таится?

— Кто же может знать наверняка? Впервые Сабир заметил, что вблизи глаза старика кажутся блекло–зелеными. Каждый раз, глядя на его лицо, он видел в нем нечто новое и уже не мог вспомнить, каким оно было минуту назад.

— А вам не кажется все–таки, что за этим делом стоит что–то иное?

— Откуда мне знать? Сабиру было тошно. Нечто подобное, наверное, испытывают грешники, приближаясь на том свете к преисподней.

— Вы много знаете, да мало говорите.

— Боюсь, что как раз наоборот.

— Жену его еще раз не допрашивали?

— Да уж несколько раз.

— Не из–за показаний ли Али Сурейкуса?

— Разумеется.

— А вы полностью доверяете этому вашему знакомому сыщику?

— Так ведь это она мне обо всем рассказала.

— Она?

— Да. Она вчера вечером приходила.

Выбрала время, когда его нет в гостинице. Когда землетрясение раскалывает землю, какое значение имеют следствие и следователь? А старик может почувствовать за твоими вопросами нечто большее, чем простое любопытство. Но разве можно утаить этот огонь, что пылает под твоей одеждой?

— А она говорила о подачках Сурейкусу?

— Естественно. Всего лишь бакшиш.

— Звучит логично.

— Почему же?

— Али Сурейкус в качестве ее любовника — неубедительно.

— А вы можете знать о таких вещах наверняка?

— Тут не всякий мужчина годится.

— Я, видите ли, живу на свете намного дольше, чем вы.

— И у вас есть сомнения в ее поведении?

— Я этого не говорил.

— Значит, вы верите в ее супружескую верность? Старик с грустью потупил взгляд. Долго молчал. Потом сказал:

— Я не хочу сомневаться в поведении этой женщины. И все же уверен, что дело как раз в этом.

Сабир вздрогнул. Так страх, скрытый под тонким слоем равнодушия, предательски выскользает наружу.

— Значит, она грешница?

— Да, к сожалению.

— И вы знали это до гибели вашего друга?

— Знал. Но его душевный покой был для меня важнее.

— На следствии вы об этом сказали?

— Конечно.

— И об этой греховной связи между ней и Али Сурейкусом?

— Али Сурейкус? Я не имею его в виду. Сабиру показалось, что теперь–то он точно угодил в ловушку.

— Но ведь мы говорили именно о нем.

Но потом мы говорили о женщине.

— Как о другой стороне дела, верно?

— Да нет. Там наверняка замешан мужчина.

Давай, давай. В преисподней и для других мужчин места хватит.

— Кто же?

— Бывший ее муж. Сабир перевел дух.

— Это человек, который продал ее?

— Это была просто сделка с прицелом на будущее.

— Откуда вы это знаете?

— Видел его не раз. Он тайком проникал в дом ее матери, когда она там гостила.

Вот и вернулся кошмар, еще более чудовищный.

— И вы скрывали это?

— Если бы я сказал об этом покойному, она убила бы его.

— Несмотря на это, он все равно убит.

— Да, к несчастью.

— И как он разрешал ей эти визиты?

— Он уже совсем стар стал, обо всем забыл, не то что о подозрениях.

— И вы на следствии рассказали об этом?

— Рассказал.

— Ну и с ней разбирались?

— Доказано, что в ночь убийства тот человек был за пределами Каира.

— Но это не означает, что он не мог быть организатором преступления.

— Верно. Хотя следствие освободило их обоих.

— Как же так?

— Были на то причины.

— Возможно, они ловко использовали слугу.

— Или какого–нибудь другого дурака.

— А может, все это просто беспочвенные домыслы?

— Может быть.

— Но вы сказали, что уверены.

— Возможно, я немного преувеличил.

— Мы вернулись к тому, с чего начали. Старик печально покачал головой.

— Сердце подсказывает, что мои догадки верны.

— Может быть, нет никакой связи между изменой и преступлением.

— Возможно. Иначе с чего бы их освободили?

— В любом случае Али Сурейкус сослужил им неоценимую службу.

— В том случае, если он убийца.

— А вы думаете, что убийца не он?

— Все возможно.

— Мне просто порой кажется, что вы не верите в это.

— Ну почему же нет?

— Помните, я вам говорил про молодого бакалейщика?

— Так он, что ли, убийца?

— Я думаю, — сказал Сави, выдыхая, — что убийца еще совершит, пусть даже через какое–то время, новые преступления.

Ты ведь теперь не сможешь спать, пока не разберешься с ней лично. Дьявольская женщина, и все же было бы глупо с ее стороны рассчитывать, что она одурачила тебя. Ведь она убедилась, что ты способен и на убийство. Как же узнать ее адрес?

Старик снова заговорил:

— Ее бывший муж не организовывал этого преступления, иначе его бы так легко не выпустили. А что касается другого преступления…

— Он сын ее тетки, и ничего необычного нет в том, что она посещала свою тетушку.

— По правде говоря, я давно стал кое–что подозревать. Ее мать живет в Фаггале, недалеко отсюда. Покойный каждый раз сопровождал ее, когда она хотела повидаться с матушкой. А потом вдруг мать решила перебраться на улицу Сахель, дом двадцать, в Зейтуне. Не могу найти другого объяснения, кроме того, что поездки к матери на несколько дней каждый месяц были попросту удобным предлогом. Несмотря на возражения покойного мужа, которые он высказывал с самого начала, он попался на эту хитрость и сдался.

Сабир и представить не мог, что так легко добьется желаемого без каких — либо усилий со своей стороны. Но в то же время им овладела безумная ярость. Да, безумие охватило его.

Если бы не его убеждение, что какой–то зоркий глаз из службы безопасности тем или иным способом наблюдает за ним, он немедленно бросился бы в район Зейтуна. Значит, надо выжидать, пока не придумает какую–нибудь дьявольскую хитрость. Спустившись утром в холл, он увидел спину Сави, сгорбившегося над конторкой. На миг ему почудилось, что он видит самого Халиля Абу Наджа. Неожиданно его поразила мысль, которую он впервые осознал по — настоящему: ведь он погубил живую душу. Интересно, может ли дядюшка Халиль сейчас помнить его каким–либо способом? Он замедлил шаг, поздоровался со стариком. Тот торопливо ответил на приветствие и вновь уткнулся в бухгалтерскую книгу, словно вовсе забыл о вчерашнем разговоре. Забыл страшные тайны, о которых он мог и не знать до скончания века… Сабир сел за завтрак в холле, после снотворного голова была тяжелой. Керима… Никому на свете не позволю делать из меня дурака. Скоро я появлюсь, и мое появление поразит тебя как гром небесный. Делай что хочешь: предавай, выходи замуж, но знай, что веревка от виселицы в моей руке. Не заблуждайся относительно того, что жизнь для меня дороже гордости. А в салоне не прекращался разговор о деньгах и о войне, с улицы доносились песнопения нищего… Позвонила Ильхам. Теперь он уже с трудом сдерживал раздражение, когда слышал ее голос.

— Ты не повидаешься со мной сегодня? Хотя бы на несколько минут.

— Не могу.

— Ну хоть какую–нибудь убедительную причину назови.

— Не могу.

— Даже если дело касается твоего отца?

— Отца? — воскликнул он в замешательстве.

— Да.

— Каким образом?

— Давай встретимся.

Но даже отец не мог привлечь его внимания в этот жгучий кровавый момент его жизни.

— Не могу.

— Но это твой отец, которого ты приехал разыскивать!

— Может быть, потом…

— Хочешь, я приду к тебе?

— Нет, — ответил он излишне резко.

Что там нового обнаружилось относительно Рахими? Да может ли теперь его это интересовать. Ведь главное для него теперь — Зейтун. Впрочем, не исключено, конечно, что Ильхам пошла на хитрость, чтобы встретиться с ним.

Да, Зейтун теперь для него все. Он побрел куда глаза глядят, терзаясь одной назойливой мыслью. В тот день он выпил много скверного вина, потом долго бродил по улицам, взвешивая все обстоятельства, пока наконец не уверовал в то, что одолеет неведомого сыщика, идущего за ним по пятам. Сейчас он поднимется в свой номер, чтобы лечь спать, но спать он не будет. Это сыщик будет спать…