Временами он был похож на ребенка, а иногда он, словно кот, лежал в ногах Джона, листая какую-нибудь книгу или папку с новым делом. Иногда он сидел на кухонном столе, глядя в окно и делая неспешные глотки холодного молока, а иногда - с кошачьей грацией расхаживал по гостиной, скользя смычком по струнам скрипки и наигрывая какую-нибудь классическую мелодию.

В такие моменты соблазн подойти сзади, обвить руками стройную талию и бездумно целовать мягкую молочную кожу на шее, достигал особого пика, и Джон едва ли не срывался с места, но затем вспоминал, что Шерлок – его единственный друг. Эта мысль стала единственной отмазкой, тем оправданием, которое Ватсон повторял про себя сотню раз, удерживаясь от шага в сторону Шерлока.

Детектив задумчиво смотрел на него, давно сделав заказ и отложив мобильник на кофейный столик, и кусал нижнюю губу, скрестив руки на груди. Джон хорошо знал этот жест и знал, что сейчас он что-нибудь скажет, утверждая, а не спрашивая.

- Тебя что-то беспокоит.

- Нет, я просто задумался, прости.

- Джон, я повторю это еще раз – я не сделаю ничего, о чем ты сам не попросишь, и остановлюсь, если ты скажешь «стоп», - Шерлок говорил тихим, но серьезным голосом, пристально глядя омеге в глаза.

- Знаю. Ты ведь обещал, просто… Это как-то неправильно.

- Вся наша жизнь неправильна и иррациональна. Женщины встречаются с женщинами, мужчины с мужчинами, хотя раньше наше общество было преимущественно гетеросексуальным. Школьницы и домохозяйки сходят с ума от гламурных вампиров, хотя пару сотен лет назад их боялись и проклинали. Все вокруг нас – неправильно, Джон.

- Возможно, ты прав.

- Я всегда прав, - улыбаясь, отозвался Холмс и слез с кресла, быстрыми шагами подходя к окну.

В Лондоне было мирно, тихо, и из уст Шерлока часто можно было услышать: «Какое гадство…». Был конец июня, по улице редко проходили прохожие и проезжали машины, а небо было окрашено в темно-синий цвет с рыжими и лиловыми переливами. Солнце только скрылось за линией горизонта, и его последние лучи отчаянно цеплялись за вечернее небо.

Шерлок смотрел на пустующую улицу, прислушиваясь к тихому шуму телевизора и не менее тихим шагам Джона, который медленно подходил к нему. Взгляд на мгновение метнулся к омеге и застыл, словно прикованный тысячей цепей. Его мягкие черты лица, золотистые волосы и легкая полуулыбка на губах – все это освещалось тусклым светом уличного фонаря и оранжевыми лучами заката, что падали на два просторных окна гостиной. Холмс невольно вздохнул, ловя себя на том, что снова любуется этим удивительным мужчиной, в чьих лазурных глазах мелькало его собственное отражение.

- Шерлок?

- М-м-м?

- Знаешь… - Джон по-привычке облизнул губы, впившись взглядом в серые глаза. - …раз уж мы все решили, то я хочу знать, с чем буду иметь дело.

Шерлок часто говорил, что у него нет сердца, но кусочек льда, мгновенно оттаявший от тихого и чуть взволнованного тембра голоса, провалился куда-то в пятки, оглушительно стуча, словно товарный поезд. Да что там, он был готов поклясться, что стоял с раскрытым ртом, впервые ни о чем не думая, как будто все его гениальные мысли вмиг разбежались, как напуганные тараканы. Даже череп на каминной полке взволнованно и с интересом наблюдал за происходящим. По крайней мере, детективу именно так и показалось, когда он бросил мимолетный взгляд на гладкую кость, пустыми глазницами следящую за просторной гостиной.

- И что ты… Кхм, что ты предлагаешь?

- Для начала… - Джон замялся, тихо смеясь. - Прости, я чувствую себя очень глупо, как будто мне снова семнадцать.

- Ничего. Продолжай.

- Просто поцелуй, - наконец, взяв себя в руки, закончил доктор, лицо которого медленно краснело от непривычного смущения.

И Шерлок, находясь в полусознательном состоянии, не мог не упиваться чувством, что этот очаровательный румянец вызывал именно он и то, что Джон хочет попробовать поцеловать его. Сколько раз Шерлок мечтал коснуться этих мягких, чуть влажных губ своими, зарыться пальцами в золотистые волосы, кусая нежную кожу шеи и покрывая ее своими метками?

«Сто тридцать семь», - мгновенно отозвался его «жесткий диск».

- Хорошо. Давай, да. Это… будет правильно.

- Да-да… Так правильно, я думаю. Да. Кажется, - Джон запинался, продолжая смотреть в эти пепельные глаза и утопая в их холодном омуте.

Он медленно положил ладони на худые плечи, прикрытые тонкой тканью синего халата, и несколько секунд смотрел на свои руки, затем перевел взгляд на Шерлока и улыбнулся. Сам детектив едва ли не подпрыгивал на месте от охватившего его нетерпения, и облизывал губы, не сводя заинтересованного взгляда с омеги. Тот лишь тихо вздохнул и придвинулся ближе, замерев лишь тогда, когда их носы почти соприкоснулись. Теплое дыхание приятно ласкало кожу и губы, легкий запах яблок и молока обволакивал собой, принося чувство умиротворения и защищенности, в котором Джон сейчас так отчаянно нуждался.

Губы замерли всего в нескольких сантиметрах от губ детектива, как омега снова замер, вздыхая:

- Я не могу… Когда ты смотришь.

- Могу закрыть глаза.

- Да. Пожалуйста.

Шерлок послушно прикрыл веки, снова облизнув губы и замерев, не смея даже дышать, чтобы не спугнуть такую странную и удивительную возможность. И боясь, что сможет спугнуть собственную мечту, которую долгое время желал схватить за хвост. А эта мечта стояла на месте, судорожно дыша и сжимая пальцами ткань его халата. Так прошла почти минута, и детектив, выдохнув и не выдержав, предпочел идти на крайние меры, зная, что на докторе это должно будет сработать с восьмидесяти процентной вероятностью.

- Выходит, «Три континента» - миф? Может, ты еще девственник? - подло, но Шерлок твердо решил растормошить эту смущенную пташку и, судя по тому, как сила сжатия пальцев и дыхание изменились, он не промахнулся.

- Я? Девственник? - выдохнул Джон, сменив тон на решительный и почти оскорбленный. - Зря ты так, Холмс.

Удивленное «Ох» было заглушено последующим глухим стоном, когда Джон притянул к себе детектива, с силой впиваясь в его губы, кусая их почти до крови, лаская языком и ловя сдавленные выдохи и стоны. Ладони переместились с плеч на затылок и талию, когда оба мужчины с грохотом упали на мягкий ковер. Шерлок изучал подтянутое тело, скользя руками по изгибам спины, прессу, поднимаясь к груди и мысленно проклиная плотную материю, не дающую в полной мере насладиться изучением желанного тела. Джон же пытался взять свое тело под контроль, который, кажется, давно помахал ему рукой. Кто-то невидимый сломал тормоза, сместил поезд с рельс, остановил движение планеты вокруг ее оси и само время.

- Шерлок, я… Черт, я, кажется, слишком увлекся, - сказал Ватсон, отстраняясь и извиняющееся глядя на Холмса, в глазах которого мелькнуло вселенское разочарование.

- Все нормально.

- Нет, не все нормально.

Шерлок осторожно обхватил ладонями лицо Джона, глядя ему прямо в глаза и медленно произнося каждое слово:

- Джон. Поцелуй меня.

- Что?

- Я вполне ясно выразился.

- Шерлок…

- Поцелуй меня. Пожалуйста, - Холмс продолжал прожигать доктора взглядом дымчатых глаз, ожидая ответа.

«Он откажется. Для него это слишком неправильно. На что я только рассчитываю?»

- Мне это нужно.

Джон слегка улыбнулся, накрывая влажные губы своими, делая это мягко, не спеша, нежно скользя языком по контуру губ. Длинные пальцы перебирали темные завитки волос, получая в ответ едва различимое мурчание, вызывающее приятную дрожь по всему телу. Шерлок же, отвечая на поцелуй, продолжил изучение тела, нависшего над ним, проводя руками по спине и бокам и продолжая ненавидеть темную плотную ткань. Его пальцы замерли возле перламутровых пуговиц, а глаза неуверенно взглянули на Джона:

- Можно?

- Я сам.

Ватсон привычными движениями высвобождал пуговицы из петель, обнажая гладкую кожу. Она была светлой, почти такой же, как и у самого детектива, и контрастировала с кожей рук и лица. Джон говорил, что бронежилет закрывал лишь грудь и спину, поэтому руки были часто покрыты шрамами и царапинами, и всегда загорали на ярком афганском солнце.