— Ладно, — согласился он. — Но ты должна мне кое-что пообещать.

— Все, что угодно.

— Позволь мне разделись эту ношу с тобой. Не отстраняйся и не отталкивай меня. Теперь это наша жизнь, наше будущее.

Я всхлипнула, вытерев слезы.

— Хорошо, я обещаю.

Минуты тянулись как часы, пока мы пили кофе.

— Хотела бы я, чтобы Мэри была сейчас здесь.

Он медленно кивнул, помрачнев еще больше.

— Я бы тоже хотел, чтобы моя мама была здесь. Она хороша в подобных ситуациях. Она бы взяла на себя все обязанности, записи к врачу, все, что нам будет нужно. Я имею в виду… Ты хоть знаешь, с чего нам нужно начать? — Он рассмеялся, поначалу низко и медленно, но потом этот смех перерос в истерический. Это был красивый звук. Красивая сцена. Он был красивым.

— Что?

— Нам по восемнадцать, и мы нуждаемся в наших мамочках!

— Ага, — согласилась я. — Но, в то же время, нам только восемнадцать. Предполагается, что нам может потребоваться помощь.

Он прекратил смеяться и сделал вдох.

— Думаю, пришло время возвращаться домой, Блейк.

В конце концов, не года ведут отсчет нашей жизни, а жизнь считает года.

— Я люблю тебя, детка, — сказал он, стоя перед холодильником и читая мою записку. Он поднял наши сумки с пола и поцеловал меня в щеку. — Жду тебя в машине.

— Постой. Ты не собираешься оставить записку?

— Уже, — подмигнул он.

Я развернулась к холодильнику, ища ее глазами. Она была там. В левом верхнем углу. Как всегда, красные чернила.

Будь сильным, когда ты слаб, смелым, когда боишься, и скромным, когда побеждаешь.

Хлоя

Мэри плакала, когда мы рассказали ей новости. Мы знали, что так и будет. Дин вышел из комнаты и пошел на задний двор к игровому домику. Мэри сказала оставить его одного, ему нужно время. Он пробыл там около часа, когда Блейк направился туда поговорить с ним. Они пробыли там еще два часа. Когда они вернулись из игрового домика, Дин сжал меня в объятиях, сказал, что любит меня, а потом вернулся к себе прежнему.

Блейк так и не сказал мне, о чем они говорили.

Гарри, единственный достаточно взрослый, заявил, что он уже мужчина, и что не будет плакать из-за этого. Но когда я поднялась в его комнату, чтобы поговорить, то услышала плач. Я оставила его одного, чтобы он мог справиться с этим. Возможно, ему было важно показать себя взрослым, но мне было плохо от мысли, что я причиняю ему боль.

Мы сказали, что вернемся на следующий день, надеясь к тому моменту знать, что делать дальше. К тому же, мы не знали, что это именно за опухоль. И нам было важно оставаться позитивными.

Мама Блейка очень обрадовалась, когда увидела кольцо на моем пальце, но, посмотрев на его лицо, тут же насторожилась.

— Нам нужна твоя помощь, — прохрипел он.

Она сидела на кушетке напротив нас, пока мы рассказывали все произошедшее. Все это время он держал меня за руку, нежно пожимая ее, когда это было нужно, чтобы придать мне храбрости. Она сидела неподвижно, тихо плача и слушая наш рассказ. Поняв, что мы закончили, она положила руки на колени и встала.

— Что ж, — заявила она, быстро вытирая слезы, — все выглядит так, будто нам нужно многое организовать.

Блейк подтолкнул меня локтем, а на его лице появилась ухмылка. Он поднял брови, кивая в сторону своей мамы, как бы говоря: «Я же говорил».

Еще до того, как я закончила готовить нам кофе, она уже села за компьютер, разговаривая по телефону и записывая номера и имена. У нее все было под контролем. Именно то, что нам было нужно.

Она записала меня на маммографию к доктору Рамирез и сказала, что мы можем остаться в ее доме, пока во всем не разберемся; дом был пуст после того, как ушел отец.

Она работала быстро, даже, возможно, слишком быстро, но это было к лучшему. Чем раньше мы узнаем, тем раньше я смогу получить нужное лечение.

Я попросила Блейка поднять наши сумки в комнату и сказала, что скоро вернусь. Как только он ушел, я повернулась к миссис Хантер.

— Спасибо.

Она грустно улыбнулась, потом села рядом со мной и взяла меня за руку.

— Продолжай, — сказала она. — Есть же что-то еще.

— Блейк сказал, что вы помогли ему с выбором кольца, когда приезжали увидеться с нами. Но это было до того, как вы узнали о… ну, вы знаете... — Даже то, что у меня была вся жизнь, чтобы свыкнуться с мыслью о раке, мне всё равно быть очень тяжело произносить это слово.

— Милая, о чем ты говоришь?

Я вытерла слезы со щек.

— Я говорю о том, что, если вы не хотите, чтобы это произошло… чтобы Блейк женился на мне или был со мной, я пойму это. — Я посмотрела на ее руки, которые накрывали мои. — Уверена, что вам, как матери, тяжело принять, что ваш единственный сын влюблен в девушку, которая, возможно, умирает. Уверена, не о такой жизни вы мечтали для него — быть с кем-то вроде меня, иметь дело со всем этим в таком молодом возрасте. И несмотря на то, как сильно я люблю его, я уйду. Я скажу, что это мой выбор; он никогда не узнает об этом разговоре. Просто скажите одно слово.

— О-о, Хлоя, — вздохнула она, — ты не можешь ошибаться еще больше. Блейк рассказал мне о твоих шансах… что это может случиться. Но ему было все равно, как и мне. Я не собираюсь врать; меня пугает то, что ему придется пройти через все это в таком возрасте. Но знаешь, что самое замечательное?

Я замотала головой.

— Замечательно то, что вы так сильно полюбили, когда еще молоды. Это значит, что вы сможете пройти через это вместе, и любовь, которая есть у вас — она поможет вам. И когда ты победишь, у вас будет целая жизнь на двоих. — Она сжала мои руки и посмотрела мне в глаза. — Когда Блейк попросил меня помочь выбрать кольцо, я не думала дважды, Хлоя. Блейк всегда был умнее, чем сам признается. Если ты думаешь, что женитьба на тебе — это спонтанное решение, то ты ошибаешься. Он обдумывал это неделями, не один день. Он подумал и о раке, и о тебе, и обо мне. Я хочу лучшего для него. А лучшее — это ты, Хлоя. Независимо от твоего здоровья. — Она улыбнулась, прежде чем продолжить: — Неважно, сколько дней в черном цвете тебе придется прожить, у тебя всегда будет письмо с красными чернилами.

Я плакала. Сильнее, чем когда-либо раньше.

Мы обняли друг друга, пожелав спокойной ночи.

— Держи голову прямо, Хлоя. Мы пока не знаем. Возможно, это вовсе не рак, и она доброкачественная.

Она не была доброкачественной; это был рак, как все и ожидали.

Блейк не шутил, когда сказал, что его мама возьмет на себя все обязательства. Меньше, чем за две недели, она приобрела несколько таунхаусов в Дюреме и несколько в Дьюке. Один для нас, один для себя и еще один для Мэри и Дина, когда они приезжали. Она позвонила в департамент легкой атлетки Дьюка и получила для Блейка доступ на занятия и тренировки. Он хотел отказаться, но мы обе смогли уговорить его начать играть, вместо ничегонеделанья. Его мама заверила его, что будет со мной все это время, и что со мной ничего не случится. Он старался не шутить насчет создания команды Нескоординированных Лузеров, но все равно улыбнулся, когда сказал это. Этой улыбки хватило, чтобы дать мне понять, что все будет хорошо.

Какое-то время.

Его мама взялась за организацию наших жизней. Блейк сказал, что она была очень этим довольна. Не тем, что я болела, а тем, что теперь у нее была причина снова побыть мамой.

Как-то вечером я сказала ему, что она будет замечательной бабушкой. Весь оставшийся день мы придумывали имена для наших будущих детей.