Оба шлема повисли на руле, перчатки шлепнулись на сиденье. Лицо остудил холодный ноябрьский воздух. По-хорошему, стоило добраться до выезда на шоссе, там развернуться и отправиться уже домой, но обступившая крохотный освещенный клочок ночь не отпускала. Было тихо, спокойно, сонно, и небо все сплошь в облаках выгибалось над дремлющей землей. В этом безмолвии тарахтение движка на холостом ходу казалось неуместным. Теодор повернул ключ, заморгал, привыкая к растворяющей все в себе темноте, выудил из кармана сигареты и протянул Дэну.

— Будешь?

— Давай. — Узкие пальцы безошибочно вытянули пачку из его ладони, брызнула искрами зажигалка. Рыжий лоскут на мгновение озарил лицо Дэна, задрожал отражением в глазах и угас, сменившись тлеющим сигаретным кончиком.

Обычно Дэн курил свои, куда более крепкие, но сегодня, уже перед выездом, похлопал себя по карманам и чертыхнулся: кончились, а купить забыл. Рдеющий кружок вспыхивал ярче, тускнел и скользил в сторону, в воздухе плыл терпкий запах, смешиваясь с исчезающими нотками бензина, на языке был вкус дыма. Зрение постепенно адаптировалось, и чернильный мрак вокруг сделался мягче, прозрачней, позволяя различить силуэт того, кто стоял совсем рядом — четкий, будто сделанный по трафарету.

— Тихо здесь, — наконец выронил Дэн, запрокинув лицо и вглядываясь в мутное световое пятно за облаками.

— Угу. Когда ремонтировали участок шоссе, тут был объезд, а теперь никому эта дорога не нужна.

В ответ раздалось тихое хмыканье, и через паузу:

— Сильно устал?

— А сам-то… — Тед сделал еще одну затяжку и длинно выдохнул. Это был даже не вопрос, но Дэн все равно ответил, передернув плечами:

— Терпимо.

И тут же получил несильный тычок в бок.

— Ага. А кто вчера свалился с копыт?

Дэн легонько ткнул его в ответ, намекая, что ломовых лошадей тут две.

Тед, практически не вылезавший из-за руля и вечерами, когда слипались глаза, видевший все ту же дорогу и светофоры, не мог не замечать, как изматывает рыжего объединение мафиозных кланов. Оно одно уже способно было вытянуть все жилы, а в сочетании с работой на копов делалось просто громобойным. Впрочем, нет худа без добра: сведения благодаря происходящему удавалось добыть самые серьезные. Надежные доказательства, которых в какой-то момент должно, обязано стать достаточно. Утомление подтачивало обоих. Оба это не демонстрировали. Накануне, однако, оно смогло взять верх, и доползший до дома Теодор застал Дэна спящим на своем диване. Запасные ключи они вручили друг другу практически сразу, чтобы любой мог доехать, докуда ему окажется ближе, и не ждать при этом второго под дверьми. Вещи постепенно расползались на два дома. Пару раз случались и казусы: сбой сети, недоставленное сообщение, и каждый ночует сам по себе в квартире второго, — но куда чаще в гордом одиночестве оставалась лишь Дэнова кровать-полуторка.

Вот и вчера тоже. Вошедший Теодор даже отухмыляться толком не успел, как скрюченный на сиденье Дэн шевельнулся и заспанно заморгал. Усталость усталостью, но спал он все так же чутко и так же быстро «включался». Тед наблюдал пару раз, как тот подрывается на звонок среди ночи, отвечает связно, а потом падает обратно в постель и вырубается как ни в чем не бывало, и увиденное тем вечером было в чем-то похоже. Рыжий потаращился на него, потянулся, врезавшись пятками в подлокотник, и снова уткнулся лицом в сложенную под головой руку: проверено, опасности нет, можно дрыхнуть дальше. Правду сказать, и самого Теда хватило только на то, чтобы временно выселить взъерошенного оккупанта с захваченных территорий, с ним вместе их разложить, застелить и тоже рухнуть без задних ног.

Сейчас Дэн сделал последнюю затяжку и медленно выдохнул. Казалось, вот-вот прозвучит тихое «Едем?» — но он молчал. Видно, ему, как и Теодору, не хотелось пока возвращаться.

— Как думаешь, долго нам еще?

Ответ прозвучал не сразу, и в голосе, чуть заметное, дрогнуло напряжение:

— Не знаю. Вряд ли.

Тед чуть хмыкнул, застегивая карман с сигаретами.

— Это да. Дон развил такую бурную деятельность, что только успевай. Но ведь это даже хорошо, управимся быстрее.

— Точно.

Упавшее слово потонуло в клубящемся мраке. Дэн уставился куда-то перед собой и поежился, когда с неба дохнуло холодом. Он сунул руки в карманы, чуть ссутулился и вздрогнул, когда Тед грубовато обхватил его за плечи, встряхивая и привлекая к себе.

— Эй. Ты чего? Не рад?

— Рад, конечно. Очень. Просто… Просто устал.

Последнее прозвучало совсем мрачно, на выдохе, и Теодор покачал головой. Здесь он Дэна понимал как никто.

— Ну еще бы. Я тоже. Пятая неделя пошла, а мы с тобой уже как два зомбака.

Тихий звук — наполовину согласие, наполовину невеселый смешок — раздался рядом с ухом, и руку Теда накрыла крепкая ладонь, слегка сжала пальцы — да так и осталась на месте. Чуть расчистившееся небо сделалось выше, бездонней. В шелест ветра вплетались отзвуки редких машин на оставшемся позади шоссе. Негромкие и искаженные расстоянием, в ночи они были похожи на дальний прибой. Где-то слева на дальней дороге мелькнули и скрылись одинокие фары. Обнявшая ласковая темнота жадно впитывала каждый звук, звала не молчать, но разлепить губы не получалось. Крутившееся в голове понимание, что отчасти он даже рад той несчастливой смене двухлетней давности, казалось Теду слишком глупым, чтобы проговаривать его вслух. Замечание, что здорово наконец-то делать правильное, нужное дело вместе — и того глупее. А будущее обсуждать было страшновато: слишком зыбкое, слишком расплывчатое. Но Дэн рядом с ним продолжал молчать, и молчание это делалось тягостным.

Не стоило вообще касаться работы!

— Знаешь, — медленно начал Тед, стремясь хоть как-то отвлечь и себя, и рыжего и спешно подыскивая любую, какую угодно тему, — я тут подумал… А ведь за тобой солидный долг.

— Долг? — отмер тот. — Какой долг?

— Мотоцикл видишь?

— Вижу, — прозвучало медленно. — И что с… А! — Вспомнивший байкерскую хохму Дэн наконец повернулся к нему лицом, и в голосе, когда он заговорил снова, зазвучали привычные нотки: — Не думал, что ты считаешь.

Пусть глаз и адаптировался к пропитанной неявным свечением ночи, выражение лица рыжего все равно было не разобрать, так что Тед мысленно дорисовал его сам — вздернутая бровь, эдакое «сами разбирайтесь, всерьез я или подкалываю» — и знал, что не ошибается.

— Традиция, — притворно вздохнул он, придавая себе самый что ни на есть серьезный вид и вкладывая в тон ту же серьезность. — Но считаю в уме я так себе, так что приходится записывать в блокнот.

— Страниц-то хватило? — Шутливая перепалка была подхвачена с облегчением и энтузиазмом, и с языка, пока руки уже притягивали к себе, ближе, сорвалось:

— Не-а.

— Надо же… Поэтому решил стребовать?

— Угу. Вот доберемся домой и сразу рассчитаемся.

— Тогда смотри по пути не урони, раз все так серьезно. С традициями.

Это прозвучало очень ровно, как будто и не в самые губы, как будто — обычное замечание в ходе беседы, и Тед, знавший, что значит подобный тон рыжего в таких случаях, не удержался, фыркнул:

— Испугал ежа голой жопой. Я тебя когда-нибудь ронял?

— До сих пор — нет.

Можно было продолжить. Возмутиться не всерьез: какие еще, мол, «до сих пор»! Получить ответ, поддеть в свою очередь, затеять шуточную потасовку. Тед предпочел перейти сразу к финалу.

Тонкие губы дрогнули под прикосновением и сразу раскрылись навстречу. Перехватили движение и уступили, приглашая действовать дальше, и поцелуй, который должен был стать кратким, всего лишь точкой в разговоре перед тем, как дернуть за собой, завести движок и стартовать, длился, длился. Ветер давно унес последние нотки дыма и бензина. Веяло сыростью, прелой листвой, землей, раскисшей от недавних дождей, и в этот запах осенней темноты, особенный горьковато-пряный запах, вплетался едва уловимый аромат кожи и волос. Длинные пряди лезли в лицо, и Тед отвел их назад, не прерывая начатую ласку. Погладил затылок и притиснул Дэна к себе еще крепче.