— Слушайте, — бухнул он, не притрагиваясь к кофе. — Чего тянуть резину? Давайте так. Вам нужен дон, мы готовы его сдать. Вот и все дела.

И вот это уже заслужило неприкрытый интерес. Дальнейший разговор, неторопливый и негромкий, длился где-то около часа, то притормаживая, то разгоняясь. Коп задавал наводящие вопросы, успел выведать всю подноготную Теодора, взявшего беседу в свои руки. Дэн только вставлял краткие замечания по ходу дела, упомянув, что вместе с Маранцано бравой полиции достанется и нижестоящее руководство. За это время Сакаи ощутимо смягчился. Не проникся сочувствием или тем более дружескими чувствами, но льда в голосе поубавилось, как будто он убрал от них обоих невидимую пометку «враги рода человеческого вообще и полиции в частности».

— Что ж, — проговорил наконец он, залпом допивая чай, и слегка покачал головой, глядя на них обоих. — Если все удастся, это будет самый громкий процесс, который видела страна. Если нет, вы рискуете стать на пару пуль тяжелее.

— Скорее, на заряд-другой рубленных гвоздей, — меланхолично поправил рыжий, помешивая кофе, к которому так и не притронулся. — Но если выгорит, Маранцано с подручными окажется на электрическом стуле, либо за решеткой до конца дней, откуда отомстить гораздо сложнее.

— Вот именно, — кивнули ему. — Взамен, как я понимаю, безопасность и защита?

— Да. Для него, моих родителей и сестры, — кивнул Теодор; на руку легла и чуть сжала прохладная ладонь, и Дэн уставился на полицейского.

— И для нас обоих. Полная, — веско закончил он.

Стало тихо. Роджер задумчиво качнул опустевшую чашечку из стороны в сторону. На безымянном пальце левой руки блеснул узкий ободок.

— Это можно устроить. Мы поможем. Но нам нужны гарантии, что, как следует подумав о гвоздях, вы не откажетесь от своих слов.

***

Настроение в баре царило приподнятое. Неудивительно. Конец войны, завершившейся безоговорочной победой. Город целиком перешел под контроль дона Сальваторе, Гамбино упокоился в земле. Впереди маячило серьезное расширение дел и самой семьи за счет того, что осталось от еще недавно вражеского клана. Разумеется, примыкать в строго обязательном порядке их никто не тянул, но даже идиоту ясно, что случается с теми, кто при объединении делает шаг в сторону или пытается противиться, основав свою семью. Последнее, разумеется, не было невозможным, но только не в этом случае. Комиссия ясно дала понять, что больше не потерпит в городе никаких разборок, и дала разумному и взвешенному дону карт-бланш. Контакты и связи, дела и активы, боевики и капореджиме перешли в его руки целиком и полностью, за исключением тех немногих, кто имел неосторожность возражать. О судьбе этих теперь знала только Яма. Насчет внутренних конфликтов тревожиться не приходилось. Тед в свое время наглядно видел проявление одного из правил семьи: между ее членами нет и не может быть вражды. Неодобрение, неприязнь и нелюбовь к собратьям по делу — сколько угодно, такого не запретишь, сколько ни старайся, но открытый конфликт, разборки и подставы — ни за что. Исключено. А если все-таки вдруг что-то такое вспыхнет, кто виноват, а кто прав, разбираться не станут. Поплатятся обе стороны. Надежная страховка от подобных… инцидентов.

Скользнувшая по стойке чашка замерла ровно у подставленной ладони, не расплескав ни капли кофе. Вторая остановилась перед Дэном.

— Забыл совсем старика, — добродушно попенял ему Луиджи, по обыкновению не спросивший обоих, что именно им налить, и наливший ровно то, что нужно.

— Зато ты хорошо помнишь, — Дэн отсалютовал ему здоровенной порцией чая, крепкого как смола, и отправил в рот прилагающееся печенье.

Теодор сцедил улыбку в собственную чашку и поправил куртку, лежащую на коленях: вешать лень, все равно в любой момент сдернуть с места могут. Слабость рыжего к сладкому давно не была для него тайной, как и ее масштабы и то, что чай, будто бы в противовес оной, тот пил заваренный до черноты и без единого кусочка сахара.

Тачетта тем временем выслушал очередной заказ, подхватил пивную кружку и отошел к кранам. Он напевал под нос что-то едва различимое среди наполнивших бар разговоров и лившейся из динамиков негромкой мелодии, а Теодору захотелось крепко ругнуться. Он прекрасно понимал, что просто — не будет, не может быть простым такое дело, и совершенно упустил из виду, пожалуй, единственного человека, который вызывал настоящее сожаление. Не то чтобы они с Луиджи как-то особо приятельствовали. Вовсе нет, с ним, как и с прочими членами семьи, Тед, хоть и считали его в доску своим, поддерживал отношения ровные и в друзья не набивался. Исключением стал разве что Сэм — да и тот больше считал себя близким другом, чем на самом деле им был. Внутри, однако, невзирая на эту давно проведенную самим собой границу, все равно нет-нет да и покалывало неприятно, а Луиджи… Он и вовсе воспринимался иначе. Скорее, добродушный старый дядюшка, сроднившийся со своей стойкой и снисходительно посмеивающийся со стороны над суетящейся молодежью, чем член мафиозного клана. Нестрашный. Не угрожающий. Казалось, его и вовсе связывает с семьей только бар и ничего больше. И вот его — своими руками? Умом Тед понимал, что посвящать Тачетту в их план — значит пустить все псу под хвост. Этот крепкий старик проводил на тот свет прежнего дона, пережил раскол семьи, войну первую, а теперь и вторую, закончившуюся объединением. Он явно считал, что находится на своем месте, и не собирался ничего менять. Его и так все устраивало. Сболтни ему хоть полслова — и об этом тут же станет известно Маранцано. Человек, посвящавший Теда в правила и законы, человек, в чьем голосе при воспоминании о старых недобрых временах слышалось сожаление, вольно или невольно записавший именно себя в наставники молодой поросли, не мог поступить иначе. Ум понимал и принимал все доводы, но и только. Оставалось лишь успокаивать себя тем, что простого бармена вся история заденет лишь краем, не больше. Что ему могут вменить? Подавал кофе мафиозо? Так давайте тогда за то же всех рестораторов разом отправим под суд! Знал и молчал? Теодор слабо разбирался в законах, но полагал, что опасения за свою жизнь здесь, наверное, хватит, пусть хотя бы и для смягчения вердикта.

Наполненный бокал скользнул к заказавшему, и Луиджи снова повернулся к ним.

— Легкая у тебя рука, — заметил он Дэну, кивнув на Тедово плечо. — Хорошо сработал. Чистенько.

— Повезло, что рана неглубокая, — не согласился тот, делая глоток чая и прослеживая направление взгляда.

Теодор в ответ только хмыкнул, покосившись на рыжего со вполне себе искренней благодарностью. За прошедшие две недели распаханная кожа затянулась окончательно, оставив лишь розовый шрам. Не требующий повязки, тот еще поднывал иногда, но больше жизни не мешал и позволял вернуться в строй, что сегодня и произошло. Маранцано уже полчаса как удалился в заднюю комнату и мог появиться в любую минуту, что означало: Тед снова окажется за рулем его автомобиля и повезет дона на очередное, вне всякого сомнения, важное дело.

Прихлебывая кофе, он рассеянно скользил глазами по залу, отмечая знакомых и нет. Столик у окна, где когда-то — на самом деле так недавно и словно бы черт-те сколько времени назад — он впервые увидел рыжего, тоже был занят. По одну сторону восседал Сколетта, по другую — кто-то из тех, с кем Теодору еще не приходилось сталкиваться. Крепко сбитый, но не «шкаф», лет так сорока на вид, темноволосый и темноглазый, с цепким взглядом, который медленно обводил окружающих. Да уж, этот точно не новичок. На них с рыжим тот задержался, наверное, на полсекунды дольше, чуть большего внимания удостоился Луиджи, передающий очередную чашку кофе — по заказу, а не по памяти, а затем поднявшийся Джо сделал чернявому знак следовать за собой и оба неторопливо направились вглубь бара.

— Наследие Гамбино, — довольно хмыкнул проследивший Тедов взгляд Тачетта. — Капореджиме с командой из пятнадцати человек. Толковый вроде бы. А попривыкнет, совсем хорошо станет. — И, насвистывая, принялся протирать и без того сверкающее чистотой дерево стойки. Что бы там ни творилось с кланом, а он все так же наблюдал за действом, сопоставлял и запоминал.