Сколько раз мысленно Джон переносился в эту опасную зону, где они с Шерлоком оказывались близки, и вот все воплощалось в жизнь. Бо́льшую часть его существа, затерявшуюся в жарком потоке неконтролируемого и примитивного желания, не заботило как и почему, не волновало, что Шерлок может лишь играть с ним по каким-то своим, непонятным причинам. Главным было – касаться, добраться до обнаженной кожи и ласкать Шерлока, пока тот не потеряет рассудок, но внутренний голос, едва различимый за всем остальным, прошептал: «А что дальше?»

Когда пройдет этот порыв, Шерлок, вероятно, сможет вернуться к прежней жизни, где они лишь друзья и соседи, но Джон осознавал, что сам на такое не способен. Для него не был проблемой секс с малознакомыми людьми, если при этом не забывать о презервативе: там ничто не ставилось под угрозу, ведь ничего и не существовало. Но получить Шерлока на мгновение, и тут же отпустить он не сможет, а мысль о том, что тот желает большего, казалась слишком хорошей, чтобы в нее поверить.

Тому, что Шерлок хочет его здесь и сейчас, было множество свидетельств, их нельзя было не заметить, но Джон не раз видел, как тот может пустить слезу словно по щелчку тумблера в голове. Друг крайне редко терял над собой контроль, и теперь Джон поймал себя на том, что начинает сомневаться во всем и вся. В любом другом человеке подобные признаки однозначно свидетельствовали бы об искреннем желании, но сейчас все они вдруг показались неочевидными, и он прикусил губу, презирая себя самого за эту неуверенность. Джон желал этого, желал Шерлока, но хотел получить его всего целиком, а не надетую для соответствия моменту маску, но в том, что сейчас выйдет отличить одно от другого, он сомневался.

- Что я упустил? – хрипло спросил он, ослабляя хватку на бедрах Шерлока и проводя пальцами по остро выступающим твердым контурам, обтянутым плотью и скрытым тонким слоем ткани, от которой так легко было избавиться. Под руками чувствовались крепкие кости и мягкая впадина живота между ними, теплая и соблазнительная, и все тело ныло от желания перекатиться, подминая Шерлока под себя, и провести языком по этой сливочной коже. Какие бы сомнения ни терзали разум, тело было к ним глухо, и Джон стиснул зубы в попытке его приструнить. – Скажи.

Под настойчивостью последнего слова прозвенела скрытая мольба, и Шерлок приподнялся и сел, подогнув под себя ноги. Джон с трудом подавил в горле стон, ощутив себя все равно, что голым, стоило теплу тела друга исчезнуть – смешно, ведь он даже ничего с себя не снял.

Уж если на то пошло, Шерлок был куда более обнажен. Халат соскользнул с правого плеча, задержавшись на сгибе локтя, волосы растрепались; на щеке был заметен отпечаток вязаного узора свитера. Всего этого хватило, чтобы где-то на задворках разума Джона послышалось довольное собственническое ворчание, а Шерлок не делал и попытки привести себя в порядок. Он смело встретился с Джоном взглядом, сильный и уверенный, и вновь ставший сам собой.

В глазах не было и следа боли, их не туманило страдание, а был лишь тот разум, что способен разобрать мир на составляющие. Губы, покрасневшие и припухшие от поцелуев, сложились в хорошо знакомую гримасу под названием «от проявления чувств мне неуютно». Джон видел ее не раз на местах преступлений, когда детектив общался со всхлипывающими свидетелями или не пришедшими в себя пострадавшими. Однако теперь в ней не было высокомерности, выражения «я-выше-этого». И не было отвращения, лишь нечто, что Джон – увидь он подобное на чьем-то еще лице – счел бы неуверенностью.

Шерлок сидел на его ногах, положив на них ладони и проводя большими пальцами по внутреннему шву джинсов, как будто запоминая ощущение. Легчайшее прикосновение, но его хватало, чтобы эрекция Джона – пусть теперь, когда Шерлок отстранился, ее было немного легче игнорировать, - оставалась все такой же смущающе очевидной под плотной тканью.

- Шерлок, - напряженно повторил Джон, понимая, что друг не собирается ему отвечать. – Скажи, что я упустил.

Пальцы Шерлока замерли на мгновение, перед тем, как он поднял глаза, снова встречаясь взглядом с Джоном.

- Я хотел, чтобы ты был рядом, - наконец сказал он, холодным и собранным тоном, как будто объяснял очередную скучную цепочку рассуждений. – Ты, и никто иной. Ненавижу, когда меня видят таким… неспособным даже думать, - последнее слово Шерлок практически прорычал и кивнул на дверь в спальню, закрытую и безучастную. Но Джон понял, что дело не в самой комнате, а в том, что в стенах ее все еще витали воспоминания о мигрени. – Как только я стал достаточно взрослым, я начал гнать от себя людей. Не хотел, чтобы меня видели таким беспомощным: ослепшим от боли и ничего не соображающим, не в силах управлять собственным разумом!

Джон сел, не обращая внимания на то, как тянет мышцы ног, обхватил Шерлока за плечи - левое - укрытое шелком, правое – гладкая кожа и прочная кость, - и крепко сжал их, качая головой.

- Ты мучился, Шерлок. Неужели ты всерьез считаешь, что кто-то станет хуже о тебе думать из-за того, что тебе больно?

- Люди вообще не думают, - возразил Шерлок. Мрачный взгляд, брошенный им на Джона, потеплел. – Мамуля и Майкрофт беспокоились, конечно же, - родственные обязательства – но помочь ничем не могли. Мы… в нашей семье не в ходу…объятия и прикосновения, а от их беспомощности становилось только хуже. Врачей я терпел, потому что они были нужны, их забота заключалась в том, чтобы лечить, а не жалеть; но остальных держал на расстоянии.

Джон опустил глаза, но прежде чем смог отстраниться или ответить, Шерлок продолжил объяснять, говоря с каждым словом все быстрее.

- Тебя же я не просто терпел. Я хотел, чтобы ты был рядом. Я сам тебя об этом попросил, - он сказал это само собой разумеющимся тоном, как о самой очевидной вещи, и сердце Джона сжалось, когда он понял, что в устах Шерлока подобные слова значат куда больше, чем может показаться.

- Почему? – наконец спросил он, не в силах удержаться.

- Потому что я нуждаюсь в тебе, - Шерлок произнес это, закрыв глаза, как будто не говорил, а бросался на меч – словно сама попытка озвучить такое обходилась ему куда дороже, чем Джон мог представить. – Ты – тот, в ком я выбрал нуждаться.

Джон втянул воздух, чувствуя, как со щелчком становятся на места разрозненные, рождавшие неуверенность и сбивавшие с толку, кусочки мозаики, составляя, наконец, единое целое. На этот раз Шерлок ошибался: Джон все видел, и в последние дни он только и занимался тем, что размышлял, что же означает принятие его Шерлоком в той ситуации, когда, по словам Майкрофта, всех остальных он ранее отталкивал. Он просто не решался истолковать все происходящее в таком смысле.

Стремление Шерлока не было чем-то невольным, рожденным беспомощностью, тягой страдающего, испытывающего боль человека, готового принять помощь от любого. Это было целенаправленное, осознанное решение. Шерлок выбрал его – выбрал Вот Это – и сделал последний шаг, открывший новый путь их отношениям.

Молча, он смотрел на собственные руки, все еще сжимавшие плечи Шерлока, пока тот продолжал слегка поглаживать его бедра. Шерлок не отводил глаз, напротив – смотрел открыто и прямо, и не было в его взгляде ни насмешки, ни настороженности человека, оказавшегося на неуютной ему территории чувств. На лице не было наигранности – лишь та искренность, что обязательно требовала взаимности.

Мягко потянув, Джон привлек его к себе, не обращая внимания на ноющую от неудобного положения спину. Слова застряли в горле, бесполезные и невысказанные, закрученные эмоциями в клубок, настолько тугой, что Джон сам не понимал, как получается не задохнуться. Он объяснил все, не произнося ни звука, прижавшись жадно и крепко к губам Шерлока в ясном и однозначном ответе.

Да.

Он почувствовал, как легкая дрожь удовольствия пробежала по телу Шерлока, и пусть тот прижимал Джона к дивану, сидя на его ногах и возвышаясь над ним, не было никаких сомнений в том, кто именно задает тон. Джон вел, а Шерлок следовал, возвращая движения языка и слабые укусы, и изредка отстраняясь с влажным, слегка непристойным стоном только лишь затем, чтобы снова припасть к губам Джона, как будто это было единственным источником, дававшим ему силы.