Шерлок знал, что не спит. Он все еще ощущал тепло Джона рядом и кровать под собой: лодка в бурном океане головокружительной неопределенности; однако в какое-то мгновение во тьме ночи перед его глазами выстроилась картина. Пыльная земля и каменные стены Рима поднялись вокруг него, разрушенные и разбитые, подобно чертогам его разума. Однако утрамбованная почва под ним была все еще запятнана кровью тех, что были повержены ранее. Выбеленные кости, испещренные следами когтей, лежали на овальной арене, а вокруг края ее по клеткам расхаживали львы, и все возрастающий рык наполнял уши Шерлока, пока он ожидал их атаки.

Джон шагнул вперед, мимо его скрючившегося тела, становясь между ним и грядущей опасностью. Не было у него ни копья, ни другого оружия, чтобы сражаться с тварями, но весь его облик, казалось, излучал готовность к битве. Он был напряжен и сосредоточен, лицо - сурово и решительно, и слабый ветер донес до Шерлока призрачные приветствия толпы, что давно уже истлела и обратилась в прах.

Этого в реальности нет, подумал про себя Шерлок, но когда он приоткрыл веки в темной комнате, глаза его были полны песка, и во рту ощущался привкус крови. Джон по-прежнему бодрствовал, наблюдая за ним, словно сама мысль о том, чтобы отвести взгляд, была ему невыносима, и профиль его рельефно выделялся в желтоватом свете уличных фонарей, что просачивался из-за штор.

Что-то было в нем не так, не был он похож ни на солдата, ни на гладиатора, а выглядел разбитым и сломленным, будто после всех своих войн и всех своих сражений он, в конце концов, оказался там, где не может победить. Шерлок видел, как Джон сжал губы, и уголки их опустились, словно он пытался подавить всхлип.

- Если это - расплата за твою гениальность, - прошептал Джон, - то я не уверен, что она того стоит, – голос его дрожал, напряженный и несчастный, когда он прижал к себе друга тем же отчаянным захватом тонущего человека, каким цеплялся за него сам Шерлок.

Шерлок уткнулся носом в шею Джона, прячась глубже в притаившуюся там тьму. Он подумал о блеске и азарте загадки, головоломки, игры – сейчас все это было лишь отдаленным воспоминанием. Он подумал о своем собственном разуме, достойном восхищения в его нормальном состоянии, но лежащем ныне в бесполезном упадке, и когда он ответил, казалось, что сама правда прорвалась из него наружу, искалеченная и несчастная.

- Я тоже.

*****

Утренний свет тянулся сквозь окно подобно похоронной процессии. Городская песнь Лондона звучала поминальной службой за стенами квартиры, но Джон едва слышал шум автобусов и машин и первые отдаленные крики продавцов газет: урбанистический эквивалент рассветного хора. Он смотрел, как мягкая серебристая бахрома ползла по простыням, прогоняя из комнаты ночные тени и озаряя кожу цвета слоновой кости того, кто лежал в его руках.

Одеяло соскользнуло вниз, на бедро Шерлока, и рука Джона обнимала обнаженное тело, что все еще подрагивало и вздымалось в коротких, напряженных, наполненных болью вдохах. Прошедшие ночные часы не принесли никакого облегчения. Шерлок не преувеличивал, когда говорил Джону, что дальше будет хуже. Не было больше никаких вызывающих изумление симптомов – ни языковых загадок, ни путаницы восприятия – только разрушительные приступы, что превращали в прах сияющий город гениальности Шерлока, оставляя их обоих лежать бессильно среди обломков.

Шерлок плакал, слишком прочно увязнув в сетях своей муки, чтобы стесняться.

Джон молился, позабыв в отчаянии, что не верит ни в Бога, ни в церковь.

Он пытался помочь – пакеты со льдом, холодные влажные полотенца, все, что угодно, что позволило бы Шерлоку сосредоточиться на внешних ощущениях, а не оставаться запертым в ловушке разворачивающегося внутри него опустошительного шторма, но друг уже погрузился на недосягаемую глубину. Насколько это отличалось от тех случаев, когда детектив стоял, капая на пол кровью или баюкая сломанную конечность, раненый и взбешенный, но оставаясь посреди всего этого самим собой. То, что происходило сейчас, было покушением на саму сущность Шерлока и на все, чем он мог бы быть. Ничто не нанесло ущерба его плоти, но он все равно был уничтожен.

Хриплый стон в шею заставил Джона отстраниться и посмотреть вниз. Глаза Шерлока были закрыты, бледная кожа век порозовела от лопнувших капилляров, а на ресницах поблескивала соль, молчаливое свидетельство невольных слез – пролившихся и высохших. Спутавшиеся волосы прилипли ко лбу, и Джон осторожно убрал их, бормоча что-то бессмысленное, пока Шерлок изо всех сил пытался приоткрыть глаза: полоска серебра между темными линиями ресниц.

- Время? – смог спросить Шерлок, и голос его разнесся в воздухе хриплым скрежетом. Джон знал, что друг так и не спал, но видел на лице его замешательство – очевидную необходимость привязать себя к чему-то в реальном мире, пусть даже сама мысль об этом заставит голову еще сильнее раскалываться от боли.

- Половина седьмого утра, - ответил Джон, и, увидев, как дрожит Шерлок, натянул одеяло ему на плечи и попытался отстранить его руки. – Солнце только взошло. Мне нужно…

Пальцы Шерлока сомкнулись на запястье Джона, непрочный браслет вокруг кости, в то время как рука безуспешно старалась напрячься.

– Не уходи.

Это звучало неправильно – за миллион миль от такой привычной Джону высокомерной самоуверенности. Он никогда не сомневался в том, что Шерлок был человеческим существом, но и никогда прежде это не проявлялось столь очевидно. Болезнь преображает людей, разрывает на части и ломает. Иногда – создает их заново. А бывает – меняет их навсегда. Прямо сейчас тяжело было представить, как сможет Шерлок когда-нибудь вновь стать самим собой – трудно допустить, что все это вообще может когда-то закончиться – и Джону пришлось откашляться прежде, чем начать говорить, чтобы скрыть легкую дрожь страха в своем голосе.

- Я только собирался задернуть шторы, принести тебе еще льда - вот и все. Я вернусь через минуту.

Шерлок не возразил, но являлось ли это согласием, или у друга просто не было сил - Джон не знал точно. Он быстро разомкнул руку Шерлока на своем запястье, ободряюще сжав тонкие пальцы прежде, чем приняться за работу. Стараясь не скрипеть кольцами по карнизу, он осторожно задернул шторы, преграждая доступ вторжению дня, тихонько прошел через спальню и аккуратно открыл дверь. Ведро у кровати по-прежнему было пустым, так что, направляясь на кухню, он оставил его на месте.

Глаза Джона болели после бесконечной ночи. С момента пробуждения от кошмара он не заснул ни на минуту, и теперь не смел даже бросить взгляд на свое отражение в зеркале над камином. Вместо этого он сосредоточился на кухне, стараясь не обращать внимания на слегка липкий линолеум под босыми ногами, пока доставал из морозилки кубики льда и наполнял прохладной водой большую кастрюлю. Быстрый поиск в ванной комнате позволил обнаружить кусок фланели, и Джон схватил ее, прежде чем вернуться в спальню с приготовленными вещами.

- Ты все еще со мной? – прошептал он, наполовину надеясь, что, может быть, Шерлок, наконец, смог погрузиться в сон. Однако надежды его были разрушены слабым утвердительным звуком, слетевшим с губ Шерлока.

Джон осторожно опустился на край кровати, стараясь не расплескать воду, пока обдумывал, что он может предпринять. Одна его часть жаждала активных действий – отыскать средство, что полностью уберет из мозга Шерлока эту дрянь – но он уже знал, что все бесполезно. Специалисты, потратившие на это годы, не смогли найти ничего, что могло бы облегчить страдания Шерлока во время таких приступов, и как ни ненавидел Джон эту мысль, он понимал, что ничего лучше не придумает.

Паллиативное лечение – вот все, что оставалось, и Джон с радостью готов был взвалить на свои плечи заботы о теле Шерлока, если это поможет уменьшить его страдания. Он молча вкладывал кубики льда один за другим в губы друга, позволяя скользким каплям стекать с пальцев в рот. Шерлок ни разу не попытался разгрызть лед, и Джон подозревал, что причина в том, что подобное действие было бы равносильно катастрофе в терзаемой спазмами голове. Так что он наблюдал за слабыми рассасывающими движениями во рту Шерлока, а потом опустил фланель в воду и отжал ее.