Юрий Васильевич достает все новые книжные редкости и не может скрыть восхищения трудом их авторов, составителей, издателей. Здесь прежде всего восхищает оперативность. На последней странице рукописи «Хмурого утра», третьей, заключительной книги «Хождения по мукам», Алексей Толстой поставил: «22 июня 1941 года». Окончилась эпопея романа. Началась эпопея Великой Отечественной войны. Мы знаем, как долго печатаются книги. А «Хмурое утро» появилось на книжных лотках военного Ленинграда уже осенью сорок первого года. Этот случай не исключение. Довольно объемистый сборник «Прорыв» подписан к печати (а значит, составлен, отредактирован, набран, сверстан, снабжен иллюстрациями) ровно через месяц после прорыва блокады города! Так работали писатели и печатники на огненном рубеже.
Радостно поражает и полнота блокадных изданий, собранных в этой коллекции. Маретин просит обратить внимание на состав антологии «Русские поэты о Родине», выпущенной в Ленинграде в 1943 году. Она охватывает гигантский пласт русской литературы от Ломоносова до Маяковского. Здесь, особенно в военное время, можно было взять лишь основные, канонические имена. Но составители Б. Попковский и А. Островский поступили иначе и включили в свой сборник малоизвестные стихи Надсона, Апухтина, Полонского, К. Случевского, Сологуба, А. Белого. А прекрасно оформленный Лениздатом в 1944 году сборник «Женщины города Ленина» (коленкоровый переплет, хорошая белая бумага, иллюстрации) Маретин называет рыцарственным. Все усилия издателей и полиграфистов были мобилизованы на то, чтобы поднять ленинградку на заслуженный ею пьедестал.
Некоторые блокадные издания в коллекции Маретина сохранили не только историческую, но и культурную ценность. Даже сегодня трудно, наверное, найти сборник русских песен, который по полноте и подбору мог бы соревноваться со сборником «Русские народные песни», выпущенным издательством «Искусство» в Ленинграде в 1943 году: здесь более 150 песен, напечатаны и тексты, и ноты, и все это снабжено прекрасным справочным аппаратом.
Подвиг ленинградских писателей, журналистов, издателей, полиграфистов с особой остротой был оценен Ю. В. Маретиным, когда он по роду своих занятий и профессии знакомился с культурным бытом Вьетнама. В годы войны против американских агрессоров типографии там были переведены в джунгли и работали под бомбежками, под огнем напалма. Но в этих типографиях выходили в те трудные для вьетнамского народа дни книги советских писателей, романы русских классиков, даже «Фауст» Гете, даже книги великих американцев — Марка Твена, Дж. Лондона, Э. Хемингуэя. Может быть, героизм осажденного Ленинграда и через двадцать лет оставался примером для братского народа?..
Холодной весной сорок второго года по пустынным улицам истерзанного блокадой Ленинграда шел морской офицер. Правда, тогда еще не существовало в Красной Армии такого слова — офицер, и это следует здесь отметить, потому что человек, о котором идет речь, в своей писательской работе строго заботился о правильном употреблении слов. Итак, по улицам и набережным Ленинграда шел военный корреспондент Лев Васильевич Успенский. И направлялся он в книжный магазин, где, как он узнал, получены экземпляры только что вышедшей его книги «Рассказы о невозможном». Успенский не думал в тот день о грядущей победе, о том, что книга его встанете ряд библиографических редкостей, в ряд книг-бойцов. Просто автору хотелось увидеть свое новое детище.
А невозможным прежде всего представлялось то, что на исходе самой тяжкой первой блокадной зимы в осажденном городе появилась книга для детей.
Разумеется, в ней содержались рассказы о войне, о подвигах защитников Ленинграда, о легендарном бронепоезде «Балтиец» — для конспирации он именовался «Борисом Петровичем». И книгу раскупили быстро. И никому в голову не пришло пожалеть, что напечатана она на скверной серой бумаге и снабжена такой же серой обложкой. Разве это имело значение?
Книга «Рассказы о невозможном» печаталась в Москве, но по существу она родилась в осажденном Ленинграде. И поэтому на титульном листе стояло: «Москва — Ленинград, 1942».
В те дни труд печатников стал таким же тяжким, как и любой труд. Когда перестала подаваться электроэнергия, рабочие вручную крутили печатные машины, а ведь для этого требовались силы! На одних предприятиях начинялись взрывчаткой снаряды и мины, на других — одевалась в обложки «взрывчатка» книг.
Работницы-печатницы типографии имени В. Володарского жили в мире, который вполне мог бы казаться им иллюзорным. На одной машине печаталась книга академика Е. В. Тарле «Крымская война», в другую закладывались разноцветные листы специальной бумаги, обладавшие силой гипноза. Прямоугольник такой бумаги, выходя из машины и укладываясь в аккуратную стопку, концентрировал в себе вопрос жизни и смерти. Потому что, пройдя печатный пресс, он становился продовольственной карточкой. Каждая карточка давала надежду, манила квадратиками-талонами, где стояло «хлеб», «сахар», «жиры»… Прихватить один-другой листок, отпечатать лишний — это было, очевидно, несложно. К тому же работниц не проверяли — некому было их проверять. Они сами решали проблемы долга и чести. Мы знаем теперь, как ленинградские женщины их решали: некоторые из них падали и умирали от голода здесь же, возле печатных станков, рядом с разноцветными стопками продовольственных карточек.
Сорок второй — завершение первой фазы войны. «В первой фазе войны мы писали очерки, новеллы, рассказы», — сказал Всеволод Вишневский на выступлении в Ленинградском отделении Союза писателей в августе 1943 года. Иногда эти очерки, рассказы, статьи публиковались сначала в газетах, а потом составляли сборники. В Ленинграде вышло несколько таких сборников (их выпустил в 1942 году Госполитиздат) — публицистические выступления М. Шолохова, И. Эренбурга, Вс. Вишневского, Н. Тихонова, А. Толстого, Д. Заславского. В статье «Июнь», перепечатанной из газеты «Красная звезда», Илья Эренбург писал: «Россия в гимнастерке, обветренная и обстрелянная, — это все та же бессмертная Россия, Россия Пушкина и Россия Ленина, и эта новая Россия — она заглянула в глаза победе…» Шел еще только сорок второй год, а лучшие писатели и публицисты страны понимали, что победа будет завоевана во что бы то ни стало.
Сборники Политиздата выходили из известной ленинградской типографии «Печатный двор».
Тот же Политиздат выпустил маленькую книжку Алексея Толстого «Откуда пошла русская земля». Вошедшие в нее художественно-исторические очерки тоже родились в газете — на страницах «Известий». Построена книжка не совсем обычно: в ней сделан очевидный и понятный по тому времени упор на историю взаимоотношений между Россией и Германией. Всмотритесь в заголовки: «История Европы по-немецки», «Готы по-немецки», «Готы на самом деле», «Немцы о славянах», «Немцы о России»… Сборник статей А. Толстого печатала типография имени Евг. Соколовой (ныне — типография № 4 Производственного объединения «Техническая книга» Союзполиграфпрома).
Госполитиздат предпринял и активно выпускал в сорок втором году серию небольших книжечек под грифом «Наши великие предки». Среди героев тоненьких выпусков — Суворов, Кутузов, Минин и Пожарский, Брусилов, Дмитрий Донской. Две последние из названных книг написаны профессором В. Мавродиным, известным ученым, историком. «Пусть образ Дмитрия Донского, нашего славного, великого полководца и верного сына родины, вдохновляет нас в дни священной Отечественной войны с новыми полчищами завоевателей «моторизованного Мамая» — кровавого Гитлера!» — заканчивал ученый рассказ о славном сыне России. Книги этой серии, изданные по тому времени и по тем условиям жизни огромными тиражами — тридцать тысяч экземпляров каждая! — верно служили ленинградцам в городе и на фронте, что, разумеется, было в Ленинграде одно и то же, обостряли патриотические чувства.
Интересно, как смыкались в те дни в Ленинграде литературные жанры. Выходили книги прозаиков-романистов, ученых-историков, военных историков, лирических поэтов и поэтов-сатириков. Сочинялись летучие стихотворные строки к плакатам «Боевого карандаша», успешно работавшего всю блокаду. Однако повести, рассказы, очерки, статьи, поэмы и сатирические басни оказывались одним и тем же жанром литературы — боевой военной публицистикой. Потому-то и обладали тогдашние издания взрывной силой, вполне сопоставимой с оружием.
