Подтащив стул к столу, Шватцендейл присоединился к игрокам. Он взялся за дело неумело, и вскоре потерял свою последнюю ставку. «Так я и думал! – ворчал механик. – А теперь прошу меня извинить. Скоро ужин, мне пора выкрасить нос ультрамариновой мазью».

Шватцендейл играл с паломниками еще несколько раз и каждый раз расставался с деньгами – что, разумеется, побуждало паломников настойчиво приглашать его играть снова и снова. Тем временем ультрамариновая мазь в пузатых деревянных баночках кончилась, в связи с чем команде пришлось ужинать с неокрашенными носами. Сначала этот недостаток приводил их в замешательство. «Странно! – рассуждал Мирон. – Моя бабушка всегда придерживалась самых строгих правил, но у нее в доме мы никогда не красили носы».

«У нас в семье тоже никогда так не делали», – согласился Винго.

«Господа! – сказал капитан Малуф. – Так как обстановку на борту нашего судна трудно назвать официальной в полном смысле слова, предлагаю больше не беспокоиться по поводу синих носов».1

«Да уж, – слегка подавленным тоном отозвался Шватцендейл. – Никак не могу понять, почему мы вообще стали красить носы».

«Что тут понимать? – пожал плечами капитан Малуф. – Хорошо еще, что Юэль Гартовер не приказал нам брить головы наголо или повязывать перед ужином кружевные воротнички на половые члены».

Далеко впереди становилась все ярче оранжевая искра, постепенно превратившаяся в гигантское солнце Бран. «Гликка» спустилась на поверхность третьей планеты, Терца – мира умеренных размеров с единственным континентом, почти кругосветным, но разделенным узким разрывом знаменитого бурями океана, создававшего бесчисленные глубокие заливы, бухты, извилистые фьорды, проливы и солоноватые внутренние моря.

Топография континента казалась преимущественно блеклой и пустынной – здесь было мало заметных рек, хотя о наличии пресной воды свидетельствовали несколько продолговатых лесных массивов и огромное болото, занимавшее практически все западное побережье. В других местах состав туземной фауны ограничивался несколькими видами птиц с жесткими кожистыми крыльями, ящерицами, рыбой и бронированными насекомыми. Немногочисленные человеческие популяции сосредоточились в шести изолированных районах, причем на протяжении восьми тысяч лет здесь образовались пять рас с практически несовместимыми характеристиками. Самым примитивным племенем были юче – кровожадные дикари-каннибалы с южных гор, обитавшие в пещерах и опустившиеся до культурного уровня каменного века. В центре континента, рядом с космопортом Шоло, в смежных районах жили шуйи и мелули: шуйи – на высоком плоскогорье, мелули – ниже, в степи. Шуйи и мелули охотились друг на друга как для развлечения, так и в коммерческих целях: они сдирали кожу с пленников, дубили ее и экспортировали на другие планеты. Острова в море у восточного побережья населяли тарки – исключительно худощавая и долговязая раса; они носили черные мантии и высокие клобуки, делавшие их похожими на жрецов какого-то таинственного культа, известного лишь посвященным. Тарки прибывали на длинных плоских морских баржах в портовый рыночный город Нежно-Ныряльск, где они торговали с береговыми цингалами; в ярмарочный сезон обе расы временно сдерживали взаимную ненависть.

МСБР рассматривала племена Терца как не поддающиеся влиянию цивилизации; их умиротворение считалось практически невозможным. Сотни раз здесь пытались организовать местные подразделения полиции, и каждый раз безуспешно. В настоящее время МСБР запрещала импортировать на Терц лучевое оружие и предупреждала туристов об опасностях этой планеты, во всех остальных отношениях предоставляя туземцам возможность жить и умирать по-своему.

Капитан Малуф уже несколько раз бывал на Терце. Еще перед тем, как «Гликка» начала тормозить в атмосфере, спускаясь по спирали, капитан проинформировал команду об условиях, которые следовало ожидать на поверхности: «Терц – не туристический заповедник, его дикие просторы не привлекают бродяг-романтиков. Этот мир одинаково опасен как для туземцев, так и для приезжих. Космопорт в Нежно-Ныряльске охраняется МСБР и поэтому относительно безопасен; рынок находится поблизости от космического вокзала – то есть, если вы зайдете на рынок, вас, скорее всего, не зарежут, не ошкурят и не съедят. Но если вы решите прогуляться вдоль причалов в поисках любовных утех, вас могут, конечно, обслужить местные проститутки, хотя с таким же успехом вас могут избить или ограбить».

Перрумптер Калаш объявил, что пилигримы останутся на борту: «Нас не интересуют распутные обычаи этих странных дикарей. Зачем рисковать головой? Только для того, чтобы взглянуть на экзотические наряды и обряды? Сомнительное удовольствие – предавайтесь ему сами, если вам так хочется».

Винго с улыбкой возразил на том основании, что любые новые познания могут только способствовать дальнейшему пониманию судьбы человека: «Всякий раз, когда группа людей заявляет, что руководствуется незнакомыми мне принципами, я знаю, что найду на их планете ценный материал для моей фотографической „подборки настроений“».

Калаш цинично усмехнулся: «Все мы сделаны из одного теста. Вы ничем не лучше других».

«Неправда! – заявил Винго. – Для меня это важно. Я считаю, что у меня есть особая, редкая способность запечатлевать сущность места и времени в одном мгновенном снимке».

«Так вам кажется. Но зачем стараться, в любом случае?»

«Я пополняю альбом замечательных фотографий, который издадут под названием „Карнавал Ойкумены“ – тружусь, не покладая рук!»

Калаш проникся пущим скептицизмом: «Все это не более, чем щекотание нервов и потворство нездоровому любопытству».

«Неправда, неправда! – возбужденно восклицал Винго. – Я руководствуюсь исключительно артистическими побуждениями! Чем еще я мог бы руководствоваться? Я решительно осуждаю жестокость и порок!»

Калаш потерял интерес к обсуждению: «Вполне может быть».

Винго, однако, продолжал разъяснять свои намерения: «Рождаются и умирают бесчисленные триллионы обитателей ойкуменических планет – но каждый раз, когда я запечатлеваю фотографическое „настроение“, я чувствую, что причащаюсь к опыту всей человеческой расы!»

«Делайте, что хотите, – пробормотал Детер Калаш. – Мне все равно».

«Надеюсь, мне удалось убедить вас в чистоте моих намерений, – вежливо сказал Винго. – Вопреки вашим подозрениям, я вовсе не стремлюсь раболепно привлечь внимание публики какими-то сенсациями! Поэтому будет очень жаль, если мне не удастся заснять представителей необычайных народностей Терца и включить их портреты в мой сборник».

Калаш нетерпеливо дернул себя за бороду: «Довольно! Достаточно! Вы меня убедили». Он поспешил присоединиться к компании паломников, чтобы беспрепятственно изложить им свое мнение о причудах и претензиях судового повара.

Повернувшись к Винго, капитан Малуф повторил свое предупреждение: «Не забывай, что местные жители – вовсе не ценители произведений искусства. Если им почему-либо покажется, что ты ведешь себя нахально, они тебе уши отрежут».

Винго трезво пообещал соблюдать осторожность.

«Гликка» приземлилась в космопорте Нежно-Ныряльска, откуда можно было видеть просторы Восточного океана. Мирон наблюдал за разгрузкой трюмов, а капитан Малуф отправился на космический вокзал, чтобы попытаться заключить новые контракты с экспедиторами. Ему удалось договориться о перевозке нескольких ящиков; кроме того, ему сообщили, что на следующее утро с островов должна была приплыть еженедельная баржа, в связи с чем могла возникнуть возможность отправки дополнительных экспортных товаров. Малуф согласился подождать с отлетом в Шоло до следующего дня.

После обеда Малуф, Винго, Шватцендейл и Мирон отважились выйти из вокзала. У выездных ворот им преградил путь молодой человек в униформе агента МСБР: «Господа, могу ли я поинтересоваться, куда вы направляетесь, и с какой целью?»