Как часто Кэтрин благодарила судьбу, пославшую ей Мэри! Без Мэри она много раз готова была взять Джонни на руки и бежать из дома куда глаза глядят. Это лето Том провел с ними, но и это не принесло облегчения Кэтрин, потому что именно тогда они с Мэтом были не в самых лучших отношениях — ожесточенные, уставшие от противостояния, они снова и снова словно мерились силами, не желая уступать друг другу ни в чем. И даже полное взаимопонимание, к которому Том и Мэт пришли к концу лета, не улучшило ее настроения.

Живя с постоянно натянутыми нервами, Кэтрин стала заметно худеть. Мэт проявлял по отношению к ней вежливую заботу. «Как к матери его ребенка», — думала она с раздражением. Джонни исполнилось двенадцать недель, когда Мэт заявил свои супружеские права. Он не прикасался к ней с ноября, с ее первого падения, и если это было унизительно для нее и раньше, то теперь все стало намного хуже.

Она не могла сдержать дрожь неприязни, и Мэт с раздражением отодвинулся от нее. Всю ночь она лежала без сна, беззвучно плача. Раньше она могла терпеть его бесстрастное обладание, но теперь, когда она знала, что любит его, это было невыносимо.

Лето проходило, и Кэтрин оградилась от окружающего стеной внешней сдержанности. Только с Томом и Мэри она могла расслабиться. Бет, хотя и казалась искренне расположенной к Джонни, дала ясно понять, что на Кэтрин ее симпатия не распространяется. Изменившееся отношение Джеймса тоже начинало тревожить Кэтрин. И еще ее пугали мысли о Мэте. Она никак не могла понять, почему ее любовь к нему начинает поглощать ее все сильнее.

Кэтрин рассматривала так похожего на Мэта сына со слезами счастья на глазах. Она была вдвойне благодарна за него судьбе, потому что не могла открыто проявлять любовь к его отцу. Мэт с самого начала предупредил ее, что ему не до подобных чувств, и она знала, что не выдержит его насмешливых взглядов, если он вдруг узнает о ее любви.

Она даже радовалась очевидному нежеланию Мэта оставаться с ней наедине. Она чувствовала, что, если он еще раз попытается предъявить свои претензии, она оттолкнет его, его, которого так жаждет любить!

К тому времени, когда лето кончилось, Кэтрин пыталась справиться с единственным желанием — бежать отсюда. Она чувствовала, что больше не может оставаться с Мэтом, хотя в то же время знала, что жизнь без него теперь и до конца ее дней будет для нее пыткой. С измотанными нервами, с разбродом в чувствах она колебалась, не зная, на что решиться. В середине сентября она приняла решение. Она должна уйти.

Что-то щекотало щеку Кэтрин. Она попыталась смахнуть это, сонно что-то бормоча. Но ощущение опять повторилось, и, окончательно проснувшись, она услышала над ухом легкий смех. Мэт! Даже произнося про себя его имя, Кэтрин таяла.

Она открыла глаза и посмотрела в серо-голубые глаза мужа. Полностью одетый, он сидел на краю кровати, склонившись к ее лицу. Его дыхание опять коснулось ее щеки, и он сказал с легкой насмешкой в голосе:

— Неужели твое превращение в бабушку отняло у тебя столько сил, что нужно спать до обеда?

Ее путешествие в прошлое этой ночью было моментально забыто, и она отозвалась без своей обычной сдержанности.

— О, Мэт, ты бы видел ее! Она само совершенство!

Он опять рассмеялся и снисходительно заметил:

— Вот она, гордая бабушка! Но ты права, я видел ее, и она замечательна.

— Ты ее видел? — недоверчиво воскликнула она. — Но когда?

— Сразу же, как прилетел сюда утром. Собственно, я поехал в больницу прямо из аэропорта.

— Но посещения разрешены только с часу! Как…

Она умолкла, видя, как его улыбка делается все шире. Она должна бы знать, упрекнула Кэтрин себя. Неужели она никогда не научится? Этот человек шел туда, куда захочет и когда захочет, и всегда брал все, что захочет.

— А ты видел Дженис? — спросила она, пытаясь не обращать внимания на насмешливый блеск его глаз.

— Ну разумеется, видел! — ответил он. — Неужели бы я побывал там и не зашел к ней? У нее все прекрасно, и она просто светится от счастья. Честно говоря, Карлос тоже сияет — он горд и счастлив не менее Дженис.

— Так ты видел и Карлоса? — спросила Кэтрин, но, поняв, что говорит глупости, рассмеялась. Что ни говори, а в данную минуту они находились именно в доме Карлоса.

— Ну да, и Карлоса. И представь себе, я видел и Джонни, и Мэри. Ты, должно быть, еще не проснулась, когда я сказал тебе, что уже время обеда. Карлос сказал, что они решили дать тебе выспаться, потому что ты вчера допоздна пробыла в больнице вместе с ним.

Кэтрин прикусила губу, чувствуя, что он раздражен. Видя, что она не отвечает, Мэт вздохнул и стал подниматься. Порывистым движением она положила руку ему на плечо, удерживая, и умоляюще сказала:

— Не сердись на меня, Мэт, пожалуйста!

— Я не сержусь, Кэтрин. — Его глаза странно блеснули, когда она взяла его за плечо, и, пристально глядя ей в глаза, он сухо добавил: — Мне не за что на тебя сердиться.

Он прижал к себе ее руку и, склонившись над ее лицом, шептал ее имя и, припав к губам, заставил забыть обо всем.

Она оставалась у Дженис и Карлоса еще две недели, в полной мере наслаждаясь своей новой ролью бабушки. К ее удивлению, Мэт тоже задержался, объяснив, что у него есть дела в Вашингтоне. Две недели пролетели слишком быстро, озаренные любовью, которая словно бы окутывала всех в этом доме. Кэтрин с радостью замечала, как повзрослела Дженис, превратившись в очаровательную молодую женщину, и не сомневалась, что именно мягкое, но настойчивое руководство Карлоса помогло ей расцвести так зрело.

Мэт прекрасно справлялся с ролью отца и деда. Многие друзья и знакомые заходили поздравить Дженис и Карлоса. Все восхищались атмосферой любви и тепла, царившей в доме. Вряд ли кто-нибудь мог бы догадаться о той напряженности, которая так изнуряла Кэтрин в отношениях с Мэтом.

Она возвращалась в загородный дом неохотно, но дала Мэту понять, что ей просто не хочется расставаться с дочерью и внучкой. На самом же деле ей была ненавистна даже мысль об их доме. Как по команде Мэт сменил роль счастливого мужа на роль вечно занятого бизнесмена.

Если не считать их ссоры из-за покупки машины для Тома, шесть недель, которые Кэтрин провела вдали от дома, сотворили с ней чудо. Она хорошо себя чувствовала и прекрасно выглядела. Но, как всегда, все тепло и нежность их отношений последних недель словно выветрились за время дороги к дому. Напряжение опять овладевало ею, и она поспешила возвести защитную стену невозмутимости вокруг себя.

Бет с самого начала относилась к Кэтрин с холодной вежливостью, и ее подруга Диди тоже усвоила эту манеру. Мэт, казалось бы, не замечал этого. На самом деле он ничего не замечал, кроме Диди.

Скрыв свои чувства за маской бесстрастности, Кэтрин наблюдала, как Мэт осыпал гостью знаками внимания. Он был то очаровательным и остроумным, то жестоко поддразнивал ее по поводу бывших ее любовников, то бросался удовлетворять любые ее капризы. Диди поглощала его внимание как голодная кошка, урча от удовольствия.

Ослепленная ревностью, ненавидя себя за это, Кэтрин не знала, что ей делать. Она была не в состоянии судить здраво: она видела перед собой очень красивую женщину, флиртующую с очень привлекательным мужчиной. Кэтрин была уверена, что эти заигрывания находят отклик в мужчине. Тот факт, что этим мужчиной был ее муж, делал ее глухой к доводам разума.

К ее огромному облегчению, в середине ноября Мэт уехал на какую-то конференцию, и Кэтрин старалась как можно меньше видеть Бет и Диди.

Как будто не было этих чудесных шести недель, Кэтрин опять не спала ночами, задаваясь все теми же вопросами, страдая от ощущения своего двусмысленного положения в доме.

Измученная собственными мыслями, бесконечно крутившимися в ее мозгу, она старалась побольше времени проводить с Мэри. Через несколько дней после отъезда Мэта Мэри вошла в комнату и увидела Кэтрин, стоящую у окна и дрожащую от бешенства.