— Дороти Брокс.

— Лукас Ли.

Теперь в их венах не разнофракционная кровь, а кровь бесстрашия; их организмы раз и навсегда обновляются со слов: «Добро пожаловать к бесстрашным».

— Саманта Крок.

— Лиза Мур.

Лиза, сама себя списавшая со счетов, появляется в зале, как только в конце её фамилии голосом Джанин Мэтьюс ставится жирная точка. Элиза разбавляет собой, какой-то независимой и бойкой, веселие и напряжение, скопившееся многотонной пылью в помещении. Эрик ловит в глазах Лизы искру упорства, которая отсутствовала у неё напрочь с самого зачатия, в ней отчего-то просыпается истинный дивергент.

Изменения Лизы на этом не заканчиваются — на её шее чернеет татуировка, полностью копирующая татуировку Лидера — полоса в полосу, прямоугольник в прямоугольник, квадрат в квадрат — с точностью до миллиметра. Одинаковые нательные рисунки не возбраняются фракцией, зато возбраняются Эриком. Он не совсем понимает такого «татуировочного» посыла, зато окружающие воспринимают это со свойственным им сарказмом и непотребным юмором. Лидер советовал найти Лизе парня, а не «сдирать» с его шеи татуировку.

Пока Эрик пытается привести подходящие по смыслу доводы, для чего нужно настолько уродовать своё молодое тело чужим аляповатым рисунком, Лиза борется со своими страхами, терроризирующими черепную коробку. Эрик прекращает искать смысл в поступке девушки, когда стрелка часов указывает на пятнадцать минут второго — Элиза находится в кресле ровно пятнадцать минут — своеобразный рекорд для дивергента.

Тори.

Сука.

Это её рук дело: татуировка и посвящение в то, как правильно продлить время на финальном тесте.

Эрик сведёт с ней счёты, только позже; за тату она ответит точно.

— Добро пожаловать во фракцию Бесстрашия, Лиза Мур!

— Жалеешь, что получится показать мне оставшиеся три фракции, да? — спрашивает Лидер, когда Элиза сползает с кресла; она театрально кивает головой.

Бесстрашный дивергент Лиза.

***

— Красивая татуировка, — Эрик неслышно подкрадывается со спины Лизы, и пальцы смыкаются обручем на её горле у запрятанного природой кадыка. — Долго выбирала? — он втягивает ноздрями запах её каштановых волос, отдающих ободранным куском хозяйственного мыла. — Она запатентована, поэтому тебе придётся хорошенько отсосать этот патент.

— Эскиз был доступен для любого желающего, и я не буду сосать тебе за него, — Элиза упирается эфемерными рогами в жёстконатянутый холст воздуха.

— Когда ты стала такой свободной от приказов, бесполезная? — его губы проходятся по запёкшимся чёрной краской прямоугольникам и квадратам татуировки. — Не ленись, поработай, — он надавливает руками на плечи дивергента и осаживает её на колени.

Лиза рефлекторно набирает по самое илистое дно лёгких воздуха и сжимает зубы. Эрику не стоит никаких сил разжать ей рот — он надавливает пальцами на жевательные зубы, и рот раскрывается буквой «О». И вся эта «романтика» без пассатижей и клещей; всё гениальное — просто.

Эрик проталкивает член в горло Лизы одним заходом, не напарываясь на ровные ряды зубов; он сам контролирует процесс и регулирует мощность толчков, сотрясающих слизистые, едва шершавые стенки. Это принуждение к минету несколько отличается от того, которое он оформил на экскурсии во фракции Доброжелательности, оно слаще и не оставляет смываемых водой шрамов на члене.

— Я не хочу, — простанывает дивергент в один из тех интервалов, когда пустует её горло, — больше.

— А так? — Эрик достаёт из-за ремня джинс пистолет и надавливает дулом к не просматривающемуся кадыку Лизы. — Так хочется?

Элиза молчит, и пустота в горле снова заполняется пенисом Эрика на долгих двадцать минут; дуло пистолета всё ещё теплит надежду проделать в Лизе дымящуюся дырку. Внутри Лизы белковой лавой сползает сперма, и ей хочется вытрясти её из себя, вывернувшись наизнанку;, но пуля успевает раньше, потроша горло.

========== Часть VII. Она и Алестер. ==========

Сон Эрика соткан из крепкой, ажурной паутины, и эта липкая паутина сна заворачивает его тело, как в подарочную бумагу. Дефибриллятор реальности возвращает Эрика в спальню, не дав учуять запах мяса на костях разлетевшегося горла Лизы; за разрядом разряд и Лидер приходит в себя, чувствуя лёгкое онемение конечностей и головокружение.

Хуже сна с привкусом мертвечины может быть только вечер, подпирающий окна с внешней стороны. Эрик давно не позволял своему организму расслабляться днём, но сегодня, вроде как, двойной праздник — финальная инициация и посвящение, — можно сделать скидку.

Бесстрашный встаёт с кровати, покачивается, ощущая космическую невесомость, хотя стопы твёрдо вжаты в пол, словно приклеены, и идёт в душ смывать с тела пот, а с души куски Лизиной плоти.

***

В клубе светодиодные лазеры прошивают иглами с разноцветными нитками, вдетыми в игольное ушко, полуголые тела; в клубе жарко, как внутри вакуумированной лампы накаливания. Музыка закручивается пружиной и дрожит битым стеклом внутри бесстрашных, которые добровольно загоняют себя в драман бейсные пружины.

Эрик не поддаётся на уговоры музыкального вихря, он жжёт горло «тархунным» абсентом и подумывает уйти через три песни; вся эта «клубная жизнь» в Яме однажды знатно потрепала ему нервы и заставила закрасить пару поседевших волосков. Все во фракции и так знают, если Лидер переступает порог «Вертепа», то однозначно за выпивкой.

Сегодня, возможно, это и не только выпивка.

Он мониторит помещение клуба, ища намёки на присутствие «новообращённых»; их нет, значит, нет и Лизы. Эрик невольно вспоминает кровавую развязку сна, и печень требует ещё разрушающего лабиринты клеток алкоголя.

— Твоя наложница флиртует с другим, — Тим имеет неосторожность оторвать товарища от длинного, идущего на рекорд, абсентного глотка; Тим столько раз «имел» эту неосторожность, что по всем правилам техники безопасности должен был гнить в пропасти.

— Она мне такая же наложница, как и тебе, — Эрик не ведётся на провокацию, но направление взгляда второго Лидера определяет безошибочно, он направлен на Лизу. Элиза на этот раз в клубе не в статусе наркоманки и алкоголички, а бесстрашной; собственно, как и остальные десять человек за её плечами.

Девушка пересчитывает пальцами вьющиеся локоны и клонит голову ближе к уху бармена; они о чём-то переговариваются, и Эрик замечает, как безобразно алы растянутые в улыбке губы на её детском лице.

«Он трахает её в рот, и багровая помада оставляет неровные дорожки на члене».

— Тебя не учили, что врать — это плохо? О вашей случке не говорит только ленивый, — ходит по лезвию заточенной бритвы, но Тим больше друг, чем враг. Ему можно.

— А ты у нас, я смотрю, превратился в девочку-сплетницу, — ещё осталась одна песня, но мужчина уже хочет уйти.

— Значит, она не под твоим патронажем? — Тим не отстаёт; никогда не отставал, затрагивая данную тему.

— Не под моим, можешь трахнуть её со спокойной душой, — со сквозящим безразличием и спокойствием в голосе даёт добро товарищу на совокупление со своей непризнанной наложницей, на что получает обыденное «спасибо» и непродолжительные хлопки по плечу.

Как только рука Тима вольготно ложится на талию Лизы, Эрик уходит.

Середина последней песни. Это он вовремя.

***

Миндалины ноют, а вены ревут от недостачи спиртного.

Эрик пытается уснуть под инфантильные терзания организма, но загасить мятеж не получается, и он снова идёт заполнять себя клубной толпой.

В коридорах лампочки запотевают от алкогольного смрада, и Лидеру достаточно просто постоять в катакомбах, чтобы опьянеть до невменяемого состояния; ему приходится держать связанными руки, чтобы они ненароком не развязались, потому что «завтра» уже близко, и никому не поздоровится, особенно алконавтам-неофитам. Эрик обожает ежегодные подставы, устроенные для облечения настоящей сущности прошедших финальный тест новобранцев, некоторые даже отправляются к праотцам бесфракционникам.