— Она всё равно ушла, — через силу отвечает Тим, сглатывая кровь в пищевод. — Нет смысла её искать, если эта дверь не удержала её. Забудь и живи дальше. Теперь в её услугах больше никто не нуждается. Ты и так всё сделал.

— Да будет так, — вторая пуля приходится на левую ногу.

***

Лиза ощущает растворяющийся холод между лопатками и больше ничего. Её глаза закрыты. Это не смерть. Не она. В голове шум скрипящего поезда, где холод отдаёт металлом. Она внутри него, этот голый металл проходится лезвием по вскрытым позвонкам; она живая добирается до поезда.

Где-то вдали чернеют плантации фракции «Дружелюбия».

Пора домой.

***

Продырявленные билборды остаются скрипеть на окраинах разбитого города, отслаивая тонкие проржавевшие куски металлических листов с ошмётками глянцевой рекламы. Утренний город с подсолнухового поля напоминает чёрное напыление аэрозольной краски на горизонте, будто его закоптил огонь — утопичный Чикаго с его плохо прощупывающимся не ритмичным пульсом слаб на фоне неувядающей природы.

Лиза следует к ветхому сарайчику, где можно разжиться травкой. Для полного умерщвления души ей нужны скрученные сигареты, забитые гарантийно забористой дрянью. За время её отсутствия во фракции «Дружелюбия» сарай осел и покосился вправо. Некрепкая деревянная дверь с широкими просветами между досок пропускает солнце внутрь постройки; через прорези Лиза знакомится с содержимым схрона — пустые стеклянные банки, строительные инструменты, брезентовое покрывало, жестяные ёмкости из-под специй, надувной матрац, детали от машины, технические планы, плесневелые корки хлеба — ерунда, по сути, хлам.

— Здесь раньше порядок был, всё лежало на своих местах, — позади бесстрашной раздаётся неторопливый голос. — Теперь разбросано, некогда прибраться, — парень разворачивает её к себе за локоть.

Молодым человеком оказывается тот «доброжелательный» альтруист, который в одну из трудных минут её жизни пожертвовал сигарет. У него волосы отдают в длину по плечи, а лоб рассекает сплетённый в классическую косичку хайратник.

— Меня припахали к общественным работам, и всё пришло в запустение.

— Печально, — невпопад отвечает Лиза (лишь бы что-то сказать, чтобы не казаться отсталой дурой).

— Не то слово, — соглашается дружелюбный, прислоняясь спиной к сараю — не наваливается всем весом, контролирует давление тела на подгнившие доски. — Такой шмон устроили, что думал, сарай с подвалом вырвут.

— Что-то искали? — она скупо улыбается, намекая на незаконность его деятельности.

— Тебя, Лиза.

Мур дёргается, словно её имя запретнее той травы в постройке. Она предавалась унынию в комнате Тима, не зная, что происходит за стенами её оцепленного одиночества.

— Приходил крупный мужик с татуировками, как у тебя, — он отдёргивает ворот рубашки от шеи девушки, идентифицируя Эрика по её татуировке. — Хмурый, злой, неадекватный. Теперь имя Лиза Мур знает вся фракция, а не только твои мать и отец. Или все фракции знают, мы не особо интересуемся делами других товариществ — позиция невмешательства.

— Вы не вмешиваетесь, зато они вмешиваются.

— Насолила им чем-то?

— Просто ушла.

— Не вовремя, видимо. Ладно, проходи, — парень отпирает дверь сарая, пропуская девушку внутрь, и дёргает верёвку, служащую выключателем электричества. Старая лампочка трещит над головами, разгораясь; жидкий свет лениво разносится по тесному пространству.

Лиза проходится пальцами по запыленным поверхностям бесполезных вещиц. В доброжелательных никогда не было гена изгоев — собирательства, — они никогда не тянули ненужное барахло в дом. А если нагрянет война, то выжить в обороне будет больше шансов у изгоев, они смогут ударить врага костылём, рулём грузовика, банкой кофе; доброжелательные же будут кормить червей, разлагаясь на овощных полях в засушливую жару.

— Здесь ничего интересного, — он отвлекает бесстрашную от обдумывания теории удобной смерти. — Самый трэш в подвале, — они спускаются по ступенькам в обустроенный бункер, стены которого зашиты в металлические панели.

Свет насыщает квадратную комнату, заставленную рассадой. И Лиза на клеточном уровне вспоминает былую эйфорию от употребления травки. В горло просится нагретый дым. Доброжелательный угадывает её пожелания и даёт прикурить сигарету.

Она, сложенная в позу расцветшего лотоса (мнимая благодать), в желудке кита, скребущего животом по заасфальтированному дну океана до крови. Кровь разбавляет солёную воду красным. Лиза — бумажный человечек, незаполненный чернильными надписями, без разлинованных клеток; Лиза распрямляется и идёт по шершавому языку кита на выход. Она теперь человечек из красной бумаги — выходит через разорванное брюхо, развернувшись на кончике языка; она вся в крови.

Лиза — бумажная, она не может быть в крови. Но кто-то выдирает её из пучины гарпуном, дырявя в районе предсердия. И это всё-таки её кровь. Бесстрашная в металлической конуре немигающе смотрит на раздваивающиеся листья марихуаны. Сцепленные пальцы по наитию затыкают ширящееся ножевое ранение, глаза засыпаются дамбой уютной темноты.

А потом смерть.

Она — бесстрашная, но безделушки доброжелательного не помогли ей дать отпор. Она просто не прислушалась к себе. Она просто смерть.

========== Часть XVIII. Фракция Отречения. ==========

Подсолнухи притаптываются ботинками Эрика, пересекающего жёлтое поле. Складываются пополам, входят толстыми стеблями в рыхлую, не орошённую землю. Позади, спичкой истлевает солнце, и скоро небо сравняется тоном с сопревшим городом, прыгнувшим ввысь зданиями.

Трухлявый сарай почти рассыпается в перемолотые щепки — дверь выбивается ногой бесстрашного, снося со стены полки, уцелевшие от предыдущего обыска, наваливаясь на пластиковые мерные цилиндры.

Эрик сдирает со стены жучок, нащупывая его пальцами за урожайным календарём, и в три шага оказывается рядом с подвалом, забранным в острый, раздражающий слезящиеся от усталости глаза свет. Столы, загромождённые буйной зелёной рассадой, закрывают от Лидера присутствие в бункере двоих доброжелательных. Только кровь, тянущаяся из угла комнаты, затапливает углубления подошв, останавливается под первой ступенькой лестницы и выдаёт Лизу с потрохами, второй участник Эрика не интересует.

Лидер присаживается напротив девушки, поднимает уроненную на грудь голову за подбородок грубыми промазоленными пальцами, осматривает её на наличие тяжёлых травм. Расцарапанный в кровь живот без глубоких повреждений, не касающихся внутренностей, могут остаться вытянутые шрамы ниже пупка, но это пустяки, ей можно помочь, что не скажешь о парне с ножницами для разделки крупного скота в предсердии.

Эта девочка так похожа на него — дефектная, неадекватная и с хорошим набором состояний аффекта. Он сбросил незнакомую девку в пропасть за длинный язык, по той же причине лишил жизни Бриану, Тиму прострелил обе ноги за, наоборот, короткий язык; она перерезала горло шлюхе за раскатывание половых губ на члене «мужа», едва не проделала Эрику дыру в груди, забила «дружелюбного» беднягу ножницами в состоянии жёсткой укурки.

Молодцы, ребята, Вы хорошо потрудились, так держать.

Вот только, если Эрик спокоен и повседневен после всего того дерьма, то в Лизе яснее проступают характерные черты сестры бесстрашного, которая сдалась, опустела и отступила в смерть. И когда она придёт в себя, вспомнит заплывший кровью невинной жертвы пол, сможет ли Лидер держать возле себя сдавшуюся копию сестры?

Он не знает, просто берёт её на руки и выносит из сарая, складывающегося отчего-то карточным домиком за спиной.

***

— Это неизбежно, — Лиза считает капли воды из не туго закрытого крана, что ударяются о двойной слой блестящего акрила в ванной. — Убивать рядом с тобой — это естественная потребность. Пирамида потребностей по Маслоу. Мы проходили ускоренный курс менеджмента в школе. Нам говорили: «управлять лопатой легко, а вот людьми…». Фракция надеялась урвать свой кусок в управлении товариществами, поэтому поднатаскивала нас по гуманитарным предметам. Так вот, твоя энергетика подавляет чужое слабое биополе и паразитирует в нём.