— Давай, Себ, ударь меня, сбей с ног, — её задыхающегося голоса совсем не слышно в гаркающей толпе обозлённых зрителей. — Они же не отпустят нас, если ты не убьёшь меня…

«Побыстрее бы сойти на конечной».

Первый удар приходится под рёбра, кулак Себастьяна врезается в костяные жерди тупой рукояткой топора. Лиза сгибается пополам бумажным листом под присвисты зверей с горящими огнём выемками вместо глаз. Во рту скапливается уксусный раствор. Последующие удары яростнее и приходятся на лобные доли. Лиза даже не чувствует, как раскалывается череп от боли.

Просто он среди этой беснующийся толпы. Сам Люцифер из преисподней.

И его взгляд никакой. Не весёлый, не сочувствующий. Отсутствующий, скучный.

Этот самый неудобный человек сидит на самом удобном стуле. Дай ему Бог.

========== Часть XI. Ошибки прошлого. ==========

Его татуировки на её шее проносятся не сменяющимся кадром киноплёнки в глазах бесстрашного.

Развлечение для зажравшихся ублюдков. Ему вполне подходит.

Какая бы игла совести не колола внутренности, он ломает иглу напополам и продолжает наблюдать с бесстрастным лицом за происходящим на арене.

Справедливости ради, стоит заметить, что она добровольно пустила свою жизнь по разведённым на перепутье рельсам ржавого поезда. По какому праву её стоит жалеть?

Вот и он не жалеет нисколечко.

***

Цельность комнаты исчезает, она дробится квадратами. Полусантиметровые квадраты рассредоточиваются по потолку, соскабливают высыревшую побелку углами. Всё кажется уменьшенным в десятки раз — глаза заплывают под вздутыми синяками, ненатуральным — дотронуться пальцами и провалиться в пустоту. Настоящее кажется засвеченным снимком из-за плавающей полупрозрачной белёсой пелены в глазах.

Лиза пытается приподняться, но чьи-то руки заботливо возвращают в положение загрубевшего покойника, умершего раз и навсегда, без попыток подняться и продолжить существовать. Чьи-то руки отправляются обратно в карманы, лишь вскрытые «петушиными боями» костяшки пальцев нерешительно торчат из брючного материала.

Горло превращается в высушенную подкожную трубу. Нащупывает во рту немного стухнувшей влаги, проталкивает её внутрь языком. Попросить воды не хватает сил, но кто-то садится рядом и поит её из бутылки. Свежая вода бежит по суженной проталине пищевода, оживляя нутро.

Первая ощутимая судорога сводит ноги. Должно ломать мышцы, скручивать живот, но атака приходится под сгиб разбитых коленей. Она ничего не помнит о раскроенных коленях. Наверное, её выкинуло на бетонный пол; где-то там он точно был. Свора «бесстрашных» шакалов не дала бы ей прохлаждаться на матах. Память услужливо затёрта ударами. Лиза упирается пятками в матрац, чтобы боль ослабла. Получается.

— Простишь меня, Лиз? — голос Себы вкатывается в уши дробью.

— Ни-ко-г-да, — она тянет губы, как гармошку, улыбаясь бармену; у него виноватое, но гладкое, без изъянов, лицо.

— У меня для тебя хорошие новости. Нас больше не будут трогать в этом месяце. По правилам, — мнётся с полминуты, рассматривая масштаб повреждений на партнёре, — они дают своим бойцам восстановиться, а потом опять бросают на ринг.

— И сколько по времени мы прослужим им?

— Всё зависит от нас самих.

— Долго живёшь в этом аду?

— Если учесть, что я бесстрашный по рождению… прости, — отчего-то извиняется, Лиза и сама не понимает отчего; её не коробит наличие у него гена бесстрашия. — Около трёх лет назад я попал в «Вертеп» за несанкционированный митинг против вот таких спаррингов. Макс сказал, что я ещё легко отделался.

— Бойцов набирают только из «Вертепа»?

— Нет, ими являются все из обслуживающего персонала. От работников столовой до мастеров тату. Иногда меня ставили против шестёрок Макса. А тебя вполне могут поставить против Тори.

Пробный разговор оказывается утомительным, и Лиза проваливается в сон где-то на последней букве «и».

***

Лиза восстанавливается за неделю. Весь телесный ущерб, нанесённый Себастьяном, стирается ластиком надлежащего медицинского ухода и тепла. Впервые за всё время, проведённое во фракции, она чувствует себя геранью, до которой кому-то есть дело. И это не шкурный интерес Эрика, это кропотливая забота соседа по комнате.

Ещё через неделю Лиза возвращается на своё рабочее место — изнанка барной стойки с комфортом вмещает двоих.

В перерывах на обед Себастьян обучает Мур изощрённым силовым приёмам, что когда-нибудь помогут ей вырвать хребет из соперника и бросить костью перед жадной до кровавых зрелищ публикой. Остальное время они посвящают подготовкам к вечеринкам и аккуратному флирту.

Всё идёт законным чередом.

***

Голые колени подпирают шрамированный край стола; миллиметровые сучья с угла впиваются в затянутые раны. Рука тянется за стаканом с остатками виски на дне; содержимое стакана взбалтывается и оседает «поджаренной» водой в желудке.

Лиза сидит в компании бесстрашных и травит им байки с просторов фракции Доброжелательности. Выпивать и держаться на публике куртизанкой — вот её работа. Немного унизительно, но спокойно, за ней присматривает Себа.

«Вертеп» полон людей.

Пятница высасывает весь алкоголь из кладовых бара.

Сквозь тёрн фракционеров продирается Эрик.

Свет ложится на твёрдые скулы под правильным углом, они будто вжаты в его лицо; свет верно отражает озлобленное состояние бесстрашного.

Кровь останавливается, прикипает расплавленным железом к коже. Лиза не видела его со дня состязания. Он не стремился увидеть её, она и подавно. Слишком тяжело она переносила встречи с Лидером.

Эрик останавливается у пустующей барной стойки, находит в толпе бывшую протеже, кивком головы подзывает к себе. Ноги Лизы, приваренные к полу, залиты гипсом; ей с трудом удаётся сделать первые шаги навстречу к сатане.

— Бутылку абсента, — безразлично, — и остаёшься пить со мной.

Вольные предписания относительно работников бара оставляют за собой право забрать их с собой в любую точку Чикаго, если намерения посетителя более или менее непорочны. О намерениях Эрика знали только его рогатые приспешники.

***

В его лофте темно. Пальцам остаётся цепляться либо за руку Лидера, либо за тонкий материал воздуха; пальцы поддевают кромешную чернь. Ей довольно просто находиться в его комнате, несмотря на то, что в любой момент может быть атакована словом и сбита с ног крепким телом. Её глаза защищены, ослеплены тьмой. Так проще осязать мир.

Они пьют абсент, передавая бутылку друг другу. Соревнование остаётся за дверьми, они просто пьют. Молча и почти не дыша.

«Наверное, у него кадык прыгает в горле», — думает Лиза, пристраивая губы к стеклянному отверстию бутыли.

Дурман накрывает Мур на третьем кругу, и без того расплывчатая под глазами тьма размывается въедливым чёрным сильнее, будто тёмную воду разбавляют угольной акварельной краской.

За секунду запах алкоголя, плавающий в ноздрях, становится острым, резким, словно его заменили на керосин. Она отлипает от абсента. В горло из желудка проползает вращающийся ком тошноты; сглатывает ком, давясь. Умереть, подавившись собственной блевотиной, слишком комично.

Руки Эрика притягивают её к себе за талию достаточно близко, так, что холодный поток ветра, гуляющий между ними, превращается в лихорадочный пустынный жар. Лиза ощущает это напрягшимся оголённым животом.

Ей бы спросить, в какой части комнаты находится туалет, и проблеваться, а не сокращать ненавистные миллиметры. Горло продолжает сотрясаться от тошноты. И когда Эрик ставит шах и мат — прикусывает зубами её нижнюю губу, — она отстраняется от него и опорожняет желудок.

Лидер терпеливо ждёт, вдыхая свет во все лампочки лофта — щёлкает выключателем. Он озадачен, но собран и поддерживает на жизненном уровне ироничную колкость во взгляде.

Уже позже:

— И давно у тебя непереносимость алкоголя?

— Никогда не ощущал этот мерзкий запах абсента?

Их осеняет одновременно.