— Слушай, как думаешь, он может быть там? Уже там?
Харриет поворачивает голову, когда Соня садится рядом. Нога девушки отбивает один ей ведомый такт.
— Хочешь туда идти?
— Да, — кивает Соня. — Хочу проверить. Он должен быть еще жив, — и поворачивает голову, смотрит на озабоченное лицо подруги. — Харриет, я его люблю. Понимаешь? По-настоящему. Я хочу рассказать о прошлом, хочу увидеть его в последний раз, может, остаться до самой смерти.
— Это невозможно, — подруга категорично качает головой.
— Но…
— Соня! — Харриет вдруг вскакивает, хватает девушку за плечи. — Он сойдет с ума. Понимаешь? Он захочет тебя убить, он действительно всадит тебе пулю или нож в тело, потому что не будет понимать, кто ты такая. Вспышка выест его мозг. Он забудет тебя. Если уже не забыл.
Соне хочется ударить Харриет по рукам, но она лишь сбрасывает знакомые ладони со своих плеч.
— А если бы это был Минхо, а? Что тогда? — и так зло, на саму себя не похоже.
— Тогда бы я его оставила.
— Ты и так его оставила! — вдруг взрывается девушка. — Ты даже не знаешь, где он!
Харриет молчит. Она понимает, что Соне больно. Лишь кривится. Да, она не знает, где Минхо. Она может лишь верить, надеяться, почти молиться, чтобы все с ним было хорошо. Иного ей не остается. Харриет не удивляется, когда на следующий день Соня бесследно исчезает. Дура, конечно. Мулатка лишь судорожно втягивает воздух носом. Ей страшно за Соню. Соня ведь умная, но иногда такая наивная. Денвер кишит хрясками. Харриет замечает, Харриет чувствует. Тут маргинальное общество. А девочка еще в хряскосанаторий идет. В клоаку ада и разложения. Неужели она действительно думает, что найдет там парня? Харриет закрывает глаза и почему-то в сознании встает образ Минхо. И девушка ощущает огромное облегчение от того, что они оба иммунны. Жестоко по отношению к Соне, так правдиво для нее.
Соня умудряется попасть в санаторий для хрясков, как официально зовется это место, на одном из аэростатов, возящих туда зараженных. Она прячется в складском помещении среди коробок и ящиков. Маленькая, юркая, невысокая — ее не замечают. Собственная худоба и хрупкая конституция играют девушке на руку. Проникнуть на огороженную территорию санатория тоже оказывается просто. И Соня понимает — это место плохо охраняют, хоть и стены здесь высокие. Она сразу понимает, что охраны, состоящей из иммунов, тут мало, и она практически не имеет никакого веса. Лишь следит, чтобы зараженные не выбирались за периметр.
К тому, что Соня там видит, девушка оказывается не готова.
Ей казалось, что людям здесь помогают если не справиться с неминуемой смертью, то хотя бы должно принять ее, свыкнуться с мыслью о неотвратимом конце. Соня же попадает в ад на земле. По крайней мере, девушка думает, что выглядит он именно так. Территория санатория огромна. Он вообще похож на большое селение, почти город. Здесь есть улицы и постройки, как большие, так и маленькие, закрытые двери и заколоченные окна. Первое, что поражает Соню — это невыносимая вонь. Такая гремучая смесь человеческих отходов, запаха мертвой, разлагающейся плоти, запаха давно немытых тел и гнили. Такое чувство, что санаторий гниет изнутри. Соня идет по улицам и видит нечистоты. Они образуют грязные лужи, в которые не хочется случайно наступить. Иногда попадаются трупы. Соню чуть ли не выворачивает, когда она видит раскуроченный живот дохлой собаки. Вокруг вывалившихся внутренностей багряного цвета копошатся мухи. Она замечает, как из мертвой плоти выползают черви и практически сгибается пополам. Соне становится страшно.
Девушка обращает внимание на людей. Их совсем мало. Все они прячутся по домам, глазеют на нее из дыр в стенах или из щелей в заколоченных окнах. Соня обнимает себя руками. Жуткое место, аж кровь в жилах стынет. Ее идея вдруг кажется ей безумной. Если Ньют здесь, то где гарантия, что он узнает ее? Ей остается лишь верить в это. Главное — найти его. Это самое главное, самое важное, самое драгоценное. Это то, ради чего она здесь.
Соня движется аккуратно, понимая, что иногда под ноги ей попадаются человеческие кости. Хрустящие. Девушку всю передергивает. Иногда она встречает людские трупы, но не смотрит на них. У них, порой, не хватает конечностей или что-то на теле выедено. Соня чувствует, как за ней следят несколько десятков пар глаз. Соня знает, что ей позволяют здесь находиться. И девушка приходит к выводу, что Ньюта надо искать быстрее. Ведь это место — девятый круг Ада, жаровня для грешников. И как только человек может обрекать другого человека на существование здесь? Соне этого не понять. Она слишком гуманистка.
Она встречает женщину, сидящую спиной к дороге. Девушка медлит, боится подходить, но женщина кажется вменяемой. Поэтому Соня все же решается.
— Эй, вы не подскажите мне?
Женщина молчит, не оборачивается.
— Эй! Мисс!
Недвижная фигура дергается. Соня вздрагивает. Женщина поворачивается медленно и тут же вперивает свои чернявые глаза в хрупкую девичью фигуру. Соня не видит следов гнили на ее лице, ее нос цел, глаза достаточно ясны, даже пальцы не изломаны косыми, надрывными линиями. Соня выдыхает. Кажется, нормальные люди тут еще есть. Женщина молчит, смотрит на девушку, ждет.
— Я ищу юношу, — начинает Соня. — Он высокий, долговязый, волосы практически такого же цвета, как и у меня. И…
— Волосы! — вскрикивает женщина. — Волосы! У тебя такие красивые волосы, деточка, — шепчет, причмокивает, и глаза ее все темнее и темнее. — Волосы! Дай мне свои волосы!
Женщина вскакивает на ноги, кидается прямо на Соню. Та, гораздо моложе, оказывается проворнее, но чужая рука все равно выдирает клок светлых волос, тонких золотистых прядей. Соня несется во весь опор, петляет по улицам, даже не обращает внимания на то, что творится кругом. Сердце бьется в самом горле. Соня злится на себя, на собственную глупость, на доверчивость. Здесь все безумны. И даже видимость цивилизованного поведения и цивилизации как таковой — всего лишь иллюзия. Стоит искать охранников, иммунов, объяснить им, просить помощи. Она не уйдет, пока не увидит Ньюта. И это решено.
Соня врезается на бегу в чье-то тело. Так резко, так внезапно. Задумалась слишком. А сумерки уже сгущаются. Хряски выползают наружу. День их пугает, ночью им лучше. Девушка вскидывает голову. На нее смотрит один глаз. На месте второго — пустая глазница. Руки у незнакомца крепкие, пальцы больно впиваются в девичьи плечи. Волосы темные, сальные, длинные. Шрам рассекает всю правую половину его лица, спускается до самой шеи, исчезает в вороте футболки.
— Кто тут у нас? — тянет он. — Давай-ка посмотрим.
— Какая хорошенькая! — визг раздается рядом, и Соня даже рта не успевает открыть, как ее за щеки хватают чужие руки. — Какая у нее упругая кожа! Хочу себе такую, хочу такую! Хочу!
Соня понимает, что голос женский, хоть и пальцы очень грубые.
— Заткнись, дура, — рычит незнакомец.
— Давай ее возьмем! Давай! Давай! Давай! У нее такая кожа… — голос тянет мечтательно, а Соня не смеет и головы повернуть. Слишком страшно.
— Да, девка, — вдруг говорит мужчина, — ты хороша. Тащим ее!
— Послушайте… — Соня пытается возразить.
— Руби ее.
Глухой удар в самый затылок и темнота.
Когда Соня приходит в себя, то ощущает, как у нее ноет голова. Она прикладывает к ней ладонь и с трудом садится. Перед глазами плывет черно-серый мир. Соня едва различает, где находится. Чуть ведет головой из стороны в сторону, моргает, давит пальцами на затылок.
— Хорошо же они тебя приложили, — голос приходит из одного из углов четырехугольного помещения. Это говорит девица в черной коже. Сидит, широко расставив ноги, на голове — большое количество туго заплетенных маленьких кос. Девушка напоминает медузу. — Не дергайся, — и голос у нее скрипучий. — Мы в таком же положении, как и ты. Хана нам всем, — и смеется.
Соня приваливается к стене, осматривается. Скорее всего, их держат в каком-то подвале. Девушка приходит к такому выводу, чувствуя затхлый воздух помещения. Стены грязные, пол едва лучше. Есть несколько стульев и клеенка, постеленная в самом центре. Она в чем-то выпачкана. Соня смутно догадывается, что там кровь. Ее подругами по несчастью оказываются две девушки. Одна пухлая, вся такая рыхлая и ярко-рыжая, Криста, сидит в дальнем углу и ноет, раскачиваясь, будто китайский болванчик. Другая, та самая, с которой Соня говорила, Элоди, иногда треплется, храбрится, сыплет матами. На ней полно блестящего металла по телу — пирсинга и угольных рисунков — татуировок.
