Но теперь на это обстоятельство абсолютно плевать.

- Мне следовало сразу сказать тебе, - извиняющимся тоном, придя в себя, шепчет Каллен. Наклоняется к ней. Гладит. - Но я думал…

- Я тоже думала, - Белла поджимает губы, покраснев от правды, которую хочет произнести, в которой намерена признаться, - что ты не рад случившемуся… что ты… недоволен.

Эдвард морщится. Вот сейчас недоволен. Вот теперь.

- Изабелла, - припадает к ее лбу, целуя сначала его, а потом медленно спускаясь ниже и ниже к скулам, к щекам, к губам, - ну что ты такое говоришь.

- Извини, пожалуйста, я знаю…

- Я тебя люблю, - перебивает ее Эдвард, сделав глубокий вдох. И уже не робко, уже уверенно, как настоящий папа, мужчина и защитник, прикасается к сорочке жены на животе, - и его люблю тоже.

Северным сиянием, в которое при этой фразе, при чудесном признании окрашиваются глаза жены, Эдвард готов любоваться еще сотню лет.

А потому повторяет снова:

- Я хочу этого ребенка, dama.

И улыбается.

*

Этой ночью они оба остаются в больнице. Эдвард отказывается уходить, припоминая вчерашние слезы и неслышные просьбы жены о помощи, произнесенные дрожащими губами. Белла же отказывается его прогонять, несмотря на весь эгоизм подобного решения.

Без света, с опущенными на окна жалюзи, которые создают в палате особую, безопасную атмосферу, они с обожанием смотрят друг на друга. И не могут насмотреться.

- Если ты сломаешь себе спину, сидя так, - Белла нахмуренно смотрит на мужа, устроившегося на стуле и положившего локти и голову на простыни ее кровати, - я не виновата.

Каллен усмехается. Но в усмешке затаилась серьезность вкупе с решительностью.

- Даже не думай.

Белла закатывает глаза, удобнее устраиваясь на подушке. Сейчас она мягкая. Многое изменилось…

- Я бы с удовольствием обняла тебя, - тихонько заявляет она, робко посмотрев на мужчину. И тут же, сама себе, нервно улыбается уголками губ.

- Для этого мне не нужно ложиться к тебе, - мистер Каллен ловко поднимается со своего места,

как и шесть часов назад, нагибаясь к жене, - та-дам.

Белла искренне посмеивается, с удовольствием приникая к нему, теплому, ближе. Сегодня впервые, как прежде. Сегодня впервые, когда полностью может рассчитывать на заботу и поддержку. Когда теряется ночное происшествие в переулке и забывается… его боль. Когда он все делает, чтобы она не плакала.

- Будешь стоять так всю ночь? – спрашивает она.

- Тебе этого хочется?

Миссис Каллен осторожно гладит руками его спину. А потом, поцеловав напоследок, отпускает, укладываясь обратно на подушки.

- Нет, лучше сиди.

- Спасибо.

Мужчина возвращается на свое место, занимая прежнюю позу. Только вот глаз не закрывает. И Белла тоже.

Здесь на удивление хорошо. На удивление, потому что больница, как правило, место отвратительное и неприятное. Здесь пахнет горькими лекарствами, снующие в белых халатах люди слишком серьезны, чтобы расслабить пациентов, а скрипящие простыни – главный недостаток палат. И все же все это, причудливо соединяясь, сплетаясь вокруг, успокаивает. Главное, что Эдвард рядом. Главное, что с Комочком все хорошо.

- Как ты думаешь, - Белла слышит свой голос словно впервые. Теплый, переливчатый, счастливый. Донельзя. До последней грани, - кто это?

И кладет ладонь с заново завязанной (даже крепче прежнего) филатхой на свой живот.

Эдвард, задумчиво посмотрев на ее лицо, выдает свою версию:

- Мальчик.

- Мальчик? – Белла заинтересованно изгибает бровь, - почему же, Папочка?

Мужчина немного теряется от этого слова. Одно дело смириться с его звучанием, когда следует, а другое – услышать теперь. За семь с половиной месяцев до рождения и за полтора года до первого слова ребенка звучит… необычно.

Миссис Каллен виновато прикусывает губу.

- Слишком, да? Извини…

Мысленно делает себе пометку не злоупотреблять тем успехом, которого они с мужчиной достигли. Если ему непривычно или сложно, не стоит. Главное, чтобы не противно. Главное, чтобы без лишних мыслей.

- Не пристало тебе передо мной извиняться, - заявляет ей Эдвард, чересчур сильно выпрямившись и даже немного вздернув голову.

- Прямо так «не пристало»?

- Именно. После всего, что ты сделала для меня.

Белла обвивает руку мужа, забирая ее себе. Крепко сжимает. Даже сейчас, слабая, бледная и еще не до конца отошедшая от недавнего происшествия, едва не кончившегося печально, куда сильнее и оптимистичнее его. Не стараясь, переплевывает все его старания – Каллен замечает это для себя честно и быстро. Обреченно.

- Если бы вчера тебя не оказалось рядом, мы бы сейчас не разговаривали, - заявляет, скорбно усмехнувшись. Но на последнем слове голос вздрагивает.

И Эдвард вспоминает. Не намеренно, случайно. Просто потому, что так получается. Что так надо.

Вот она, Белла, сидит на чертовой белой плитке, белыми пальцами стиснув сорочку. Ошарашенная, выбитая из колеи, дрожит, огромными глазами глядя прямо в его.

Вот он, приложив все силы, чтобы заставить себя подняться и оставить жену на минуту-одну, перерывает карманы куртки в поисках телефона. Ищет меньше двадцати секунд, но, под нарастающие всхлипы Беллы, кажется, вечность.

Вызывает «скорую». Возвращается в ванную. Застает миссис Каллен клубочком свернувшуюся на бело-красном полу. Ее слез не видно и не слышно. А кровь все идет…

Эдвард не знает, можно ли трогать девушку. Не знает, что вообще должен делать. С надеждой, что врачи приедут как можно скорее, пытается эту надежду нарядить в другой вид – того, что все будет хорошо. Гладит ее мокрые, горячие щеки и шепчет какие-то слова, должные успокоить.

По сведенному лицу, по морщинкам, по изогнувшимся губам – по всему видно, как ей больно. А он эту боль облегчить не в состоянии.

Зато когда приезжает «скорая», зато, когда одна из прибывших – женщина – раздает четкие инструкции, дышать становится легче. Он знает, что Белле помогут.

- Я бы предпочел вчерашнее не вспоминать, - хмуро докладывает Эдвард, проведя тоненькую линию по руке жены.

- Я просто хочу сказать спасибо, - ласково говорит Белла, - за все, что ты сделал для нас.

Больше Эдвард ничего не ждет. Приподнимается на стуле, оказываясь возле лица Беллы. Аккуратно-аккуратно, как бесценное сокровище, целует ее. И с улыбкой замечает, что губы теперь теплые и розовые. А не как вчера…

- Я тебя люблю, - в который раз за сегодня говорит он, с заботой заправив выбившиеся пряди ей за ухо.

Этим днем мало что остается от нежной красавицы, которую он вел под венец шесть лет назад. Нет ни роскошного платья, ни изящных движений, ни соблазнительного взгляда из-под ресниц. Нет ничего, что когда-то так сильно цепляло его внимание.

Зато есть те вещи, без которых, как за это долгое время, а в особенности за последнюю неделю, Эдвард смог увериться, что не проживет: маленькие осторожные пальчики, знакомые и узнаваемые черты лица и глаза. Карие-карие. С пушистыми черными ресницами, которые без всякой туши выглядят лучше, чем на глянцевых обложках.

Белла маленькая, хрупкая и уставшая сегодня. Ее щеки без обычного румянца, немного впавшие, ее скулы заострились, а глаза потускнели. Но она та же. Та же самая, с которой мистер Каллен собрался провести жизнь. Внутри все осталось как прежде…

- Я тоже, - Белла, как ребенок, который не хочет отпускать в родительскую спальню отца, подтягивает его руку к груди, утыкаясь в нее носом. И истинно по-детски хихикает.

Эдварду до глобального потепления в самом сердце нравится ее веселое настроение и шутливый взгляд. Когда нет боли.

- Спокойной ночи, - шепчет он, повыше подтянув края ее одеяла, и, не забирая из цепких маленьких пальчиков руки, устраивается так, как планировал.

- Спокойной ночи, - эхом отзывается миссис Каллен, запечатлев на его одном из его пальцев – безымянном – невесомый поцелуй.

Несмотря на все те слезы, что пролила сегодня, считает этот день одним из самых счастливых. И благую весть, как, впрочем, следовало ожидать, принес ей никто иной, как Эдвард.