Светло и темно. Светло и темно одновременно – такое может быть? С ее стороны – темно, а впереди – светло. Тьма и свет, соперничая, не могут поделить пространство маленькой палаты.

Белла, недовольная тем, что мягкий и тягучий, как мед, сон был прерван, недовольно жмурится. Белое марево, повисшее перед глазами, даже закрытыми, мешает и дальше резвиться с Морфеем.

А причина… луна?

Чуть приподнявшись на локтях, чтобы лучше видеть происходящее в комнате, заслоненное штативом капельницы, Белла щурится.

Единственное квадратное окно, на котором еще днем они задернули жалюзи, излучает тот самый свет, который безжалостно бьет по глазам. Шторы подняты, а луна полная. И располагается как раз напротив. Будто на картинке из сказки.

А рядом, как Белла совершенно некстати обнаруживает, обратив внимание на смятую и пустую часть простыней возле своей талии, стоит Эдвард. Стоит, опираясь на стену и с отсутствующим видом глядя в прозрачное стекло. Его губы крепко сжаты – даже отсюда видно.

- Ты не спишь? – тихо спрашивает девушка, хотя в такой тишине даже это звучит непозволительно громко. Ночь, видимо, глубокая.

Каллен вздрагивает. Против воли, наверное, чисто машинально… но так испуганно, что у Беллы сжимается сердце.

- Эдвард…

Мужчина оборачивается, старательно делая вид, что первой реакции не было. Глубоко вздыхает, умудряясь даже каким-то образом выдавить улыбку. Маленькую, но уже достижение.

- Я тебя разбудил?

Белла качает головой, случайно проведя пальцами по одеялу. И неприятный звук, тут же пронзивший пространство, обоих заставляет поморщиться.

- Все хорошо, - практическими одними губами отвечает Эдвард, первым приходя в себя и снова посмотрев в окно, - спи.

Хорошая попытка и, в принципе, хорошая просьба. Только теперь не до сна.

- Без тебя холодно… - жалуется Белла. Не знает, как по-другому уговорить его подойти.

- Очень? – Каллен облизывает губы, усилием воли разжимая сжавшиеся в кулаки ладони. За стеклом каменные многоэтажные дома и маленький больничный скверик с едва заметными скамеечками. Это настолько интересная картина?

- Да…

И Эдвард, вздохнув, возвращается. Послушно, преданно и верно. Оставив в покое стену, подоконник и опустив жалюзи, садится на свой стул, делая все, чтобы дыхание оставалось ровным. Второй раз выдавливает псевдо-улыбку, посмотрев в глаза жены.

Как и перед сном дает ей свою руку, поправляет одеяло.

И повторяет, уже нежнее:

- Спи.

Белла с болью замечает, даже при таком скудном освещении, какая усталость поселилась на его лице и сколько недавнего страха – он отпечатался в виде двух пересохших дорожек слез – затаилось в нем.

- Плохой сон? – сочувственно спрашивает она, теперь не сжимая его пальцы, а гладя. Если бы могла сесть – хотя бы сесть – непременно бы обняла сама. А так капельница и тяжесть внизу мешают. Не дают.

Эдварду не надо кивать, чтобы согласиться, но он кивает. Как-то обреченно.

- Я здесь, - по обыкновению повторяет Белла. Гладит не только ладонь, но и запястья, локти… до максимального предела, который может достать с лежачего положения.

- Я знаю.

- И то, что все хорошо, тоже знаешь?

- Да…

Белла кусает губы.

- Я обещаю тебе, - шепчет, прогоняя слезы, - что все пройдет. Оно… притупится. Оно тебя не будет беспокоить ночами, Эдвард.

Мужчина сухо кивает:

- Надеюсь.

И тут же переводит тему, панически боясь, что очередная истерика обрушится из ниоткуда.

- Я так и не сказал тебе, почему это будет мальчик.

Белла, пусть и без особого желания, соглашается оборвать прежний диалог. Включается в новый.

- Почему же? – с улыбкой спрашивает.

- Потому что, если бог хочет защитить женщину, Изабелла, он дает ей сына.

Белла часто моргает. А потом, опомнившись, поскорее добавляет:

- И мужа.

- И мужа. Но он не всегда способен защитить…

Миссис Каллен возмущенно вздыхает. Уверенно качает головой.

- Чистой воды ложь, Эдвард.

Мужчина не отвечает, решив промолчать. Только вот серые глаза поблескивают, а верхняя губа чуть-чуть, совсем капельку, как можно менее заметно, подрагивает.

Для Беллы это уже слишком…

- Обними меня, - просит она, протянув вперед ту руку, которую не сдерживает капельница, - пожалуйста, gelibter.

Каллен дважды моргает и, кое-как кивнув, исполняет просьбу.

А Белла исполняет свое желание, с трепетом, нежностью и любовью обнимая мужчину за талию. С удовольствием целуя его шею и поглаживая спину. С радостью встречая тепло и родной запах.

- Ты мой лучший защитник, - бормочет она, - и лучший муж. Ты ведь знаешь…

- Dama… - он пытается возражать. Знает, что зря, знает, на что это обречено, но… пытается. Зачем-то.

- А будешь еще и лучшим папой, - не давая ему закончить, добавляет Белла. И с величайшим наслаждением замечает, представив себе сиреневую колыбельку, что все еще может такое сказать. Что все еще не поздно.

…Через десять минут, поддавшись уговорам жены, Эдвард, как и пару часов назад, устроив голову на простынях, дремлет. Делает вид или нет, но дышит спокойно, а касания, которые Белла пообещала не прерывать до полного погружения в безмятежность – легонькие поглаживания по волосам, – делают свое дело, расслабляя и лицо. Судя по всему, не больше чем через полчаса он засыпает…

И, как спустя немного времени Белла сможет убедиться, что на этот раз – до утра.

*

Сложно не давать повода для волнений человеку, пусть даже тому, которого любишь больше всего на свете, когда самого это волнение буквально раздирает на части…

Эдвард замечает за собой, что теперь многого боится.

К Пиджаку, ставшему, прости господи, едва ли не домашним монстриком, прибавляется отныне и чудовищный по своим размерам страх за Беллу. За то, чтобы снова увидеть ее на больничной койке, под чертовым тонким одеялом и в рубашке в горошек. За то, чтобы смотреть, как она плачет. Оплакивает потери…

И если в этот раз повезло, если сейчас теперь кто-то смилостивился, позволил ей улыбаться, первостепенной его задачей – и как мужа, и как мужчины – является как можно дольше это состояние сохранять.

Разумеется, кошмары никуда не деваются.

Разумеется, каждый встречный мужчина – особенно если ему больше сорока и от него пахнет спиртным – вводит в оправданный, доводящий до того, что немеют ноги, ступор.

Только меняется другое: отношение к происходящему. К случившемуся.

Тайком от Беллы, чаще во время процедур в ванной, назначенных доктором Сурс, Эдвард терпеливо ждет, когда маленькая рюмочка наполнится нужным количеством успокоительного. Перед сном – обязательно, в течение дня – если нужно. Он очень надеется, что долго подобная зависимость не продлится, но в нынешнее время как бы справиться со всем вокруг без заветной настойки из трав не представляет.

Эдвард больше не кричит ночами и не сжимает подушки. Прижав к себе Беллу, всегда обнимающую его особым образом – одна рука на талии, а вторая – на шее, – спит до самого утра. И хоть сны бывают спутанными, страшными, вынуждают проснуться и даже сжать зубы от воображаемо-реальной боли, девушку они не тревожат. Эдварду удается ее не тревожить.

А еще немаловажным фактом достижений является постоянная сухость простыней. Травки тому виной или концентрация на спокойном и здоровом сне жены – неизвестно. Просто факт. И просто до ужаса приятное ощущение.

Обед готовит Белла. Он не умеет, а поэтому прежняя обязанность остается на ней. В выходные, сразу после выписки, когда жене надлежало больше времени провести в постели, чем на ногах, благодаря кулинарному сайту и двум «первым блинам» Каллену удалось-таки сварить более или менее съедобную кашу. И миссис Каллен честно, без отвращения, ела ее. Но когда «срок» вышел, сразу же вернулась к плите.

Теперь она не пропускает нужные приемы пищи в своем рационе и с тем же рвением, с каким Эдвард следит за ней, вынуждает есть его самого. Без отговорок и обсуждений.