Тревога вперемешку с испугом и леденящим душу ужасом «а вдруг что-то случилось?» уже слишком глубоко запустила в неё свои когти. Нет никакой возможности перетерпеть и справиться.
Так он никогда не опаздывал. За все шесть лет.
А если не приходил вовремя (даже двадцать минут имели смысл) — звонил. Всегда звонил. Неизменно. С любого штата, если потребуется.
Набрасывая поверх тонкой блузы куртку, Белла всеми силами старается не давать волю эмоциям. Слёзы делу не помогут, а трезвый ум, работающий как надо, вполне способен. Тем более, теперь она не одна.
Девушка закрывает дверь, забирая со стенда перед ней связку ключей и мобильный — вдруг ответит?..
Но не успевает сделать и двух поворотов в замке, сопровождающихся знакомым скрежетом, как створки лифта, останавливающегося на их этаже, раскрываются, выпуская наружу своего единственного пассажира.
Это Эдвард, сомнений нет. Белла узнает его среди тысячи и даже при условии, что все кандидаты внешне будут одинаковы. Хватит одного взгляда, даже самого быстрого.
И она смотрит. Смотрит на мужа широко распахнутыми глазами, практически не дыша — незачем. И немой крик снова застывает где-то в горле. Только не от радости… и уж точно не от облегчения.
Ваши комментарии будут мне очень приятны!
Комментарий к Глава 1
В истории планируется 5-6 глав.
========== Глава 2 ==========
Белла сидит на диване, поджав под себя ноги и впившись ногтями в ничем не повинную темно-зелёную подушку. Девушку душат слёзы и крик, но ни капли солёной влаги на щеках не появляется и ни один, даже самый тихий, самый придушенный звук (на то рядом и подушка) наружу не прорывается. Она чувствует себя будто бы в оцепенении. Будто бы в ступоре, граничащем с безумием, из которого если и можно выбраться, то только приложив недюжинные усилия. А сил у неё нет. Совсем.
Каждый раз, закрывая глаза, — потому девушка старается моргать как можно реже, — она видит Эдварда, застывшего на пороге их квартиры десять минут назад. Его вид не был ошеломляющим — это слишком мягко сказано. Наверное, нет ещё слова в английском, которое может описать ею увиденное.
Он был в крови. Почти полностью в крови — с головы до пят. На светлых штанах имелись мокрые алые подтёки, белая рубашка была запачкана содержимым разорванной кожи на груди — царапины, на удивление, очень глубокие, — а лицо разбито. Левая бровь, нижняя губа, нос, уже засохшая кровавая струйка которого прежде текла вниз, к самому подбородку, узенькой неровной линией.
Драка или, вернее сказать, побоище, судя по травмам, явно произошло не так давно. Следы минувшего ещё совсем свежие.
Но хуже всего было то, что увидела Белла в глазах мужа. В когда-то искрящихся и горящих огнём веселья, этим утром пылающих энтузиазмом, а вечером должными переливаться всеми цветами радуги от полученной долгожданной новости, теперь они были безжизненны. По-настоящему безжизненны, именно такая характеристика. Ни огонька, ни просвета. Сплошная серая тьма. Ни входа, ни выхода, ни надежды.
К тому же, на жену Эдвард даже не смотрел. Словно бы специально держал голову опущенной (поднял лишь раз, — увидев протянутую ею руку), а губы крепко-крепко сжатыми.
Сильно волнуясь и безуспешно стараясь спрятать куда-нибудь дрожащие руки, девушка пыталась спросить, что случилось, но ответа не получила. Он не произнёс ни слова. Говорить тоже отказывался.
Теперь мужчина в ванной. Теперь его главная цель — куда направился сразу же после входа, кое-как миновав её, – душ. И плеск воды единственное, что напоминает, что домой он всё-таки вернулся.
Затаив дыхание, Белла ждёт. Может быть, когда выйдет — уже без крови, уже без столь очевидной боли на лице, станет легче? Может быть, он даже позволит ей помочь? Не надо даже разрешения, пусть просто не мешает!
И всё-таки взять в толк случившееся у Беллы никак не получается. Она перебирает в голове всю сотню возможных вариантов, но ни одного правдоподобного нет. После работы Эдвард идёт домой, никуда не заходит, никуда не сворачивает. Ровный путь, даже самым медленным шагом — минут двадцать, не больше. И где за такое время можно найти желающих устроить кровопускание? Если только по каким-то причинам сегодня он возвращался иным путём… или наоборот, пытался разнять кого-то (пару раз было и такое)?
О господи, ну какая же тёмная у него кровь была на штанах… все дело в том, что они цвета слоновой кости? Почти чёрная… почти чёрная кровь!
От невеселых мыслей и ещё более невеселых размышлений Белла чувствует, как изнутри поднимается волна тошноты. За сегодня это ощущение уже запомнилось лучше любого иного. Испорченные джинсы, потраченные полчаса детского праздника в убогом маленьком туалете и отвращение к когда-то такому любимому соусу песто. И вот теперь есть возможность привести в негодность диван или устроить внеплановую чистку ковра. Оба варианта совершенно не притягательны, а в ванной до сих пор Эдвард.
Девушка принимает решение за полсекунды — больше времени не дано, — отбрасывая в дальний угол подушку, вскакивая и несясь к кухонной раковине. Расстояние, благо, совсем небольшое.
Упёршись руками в мокрые ледяные стенки, согнувшись и задыхаясь от ненужного воздуха, она раз за разом идёт на поводу организма, послушно выпуская наружу всё, что осталось от недавнего ужина. Ужасающей длины минута… две…
Наконец позывы прекращаются — невиданное облегчение разливается по телу. Белла делает глубокий вдох, включая воду и прополаскивая рот. Вытирает губы синим полотенцем, приникая щекой к холодной дверце холодильника. Так куда лучше.
Ладони же, будто бы живя собственной жизнью, сами собой складываются в защищающем жесте на животе. Легонько поглаживают его указательными пальцами. Пусть не боится. Его папочка поправится. У них теперь всё будет хорошо. Теперь есть для кого быть хорошо.
Белла и сама готова поверить своим мыслям и убеждениям. Сколько раз уже приходилось так делать и пока не случалось ещё ничего худого! Но как только она пробует улыбнуться, чтобы окончательно отогнать пугающие видения, за стеной гостиной что-то с грохотом падает вниз. Слишком тяжёлое для обычного шампуня. Слишком тяжёлое даже для всех шампуней и гелей, стоящих на полочках…
Эдвард!..
В ванной жарко. Пар осел на зеркале, на стенах, туманом, что обычно царит за окном, расползся по всему пространству комнаты. Сначала не сразу видно, что случилось. Сначала есть возможность разглядеть нечто незначительное и, облегчённо выдохнув, быстро всё исправить. Но пар рассеивается вместе с шумом воды, который становится простым фоновым звуком, ничего не значащим, когда Белла делает шаг вперёд по скользкой плитке.
В углу душевой кабины, прямо под горячими струями, сжавшись, скрутившись в комок таким образом, чтобы лицом спрятаться подальше от её глаз, Эдвард лежит на полу. Его широкая спина недвусмысленно подрагивает, а странные звуки, заполоняющие пространство, похожи на вой, смешанный со всхлипами.
— Geliebter, — зовёт Белла, осторожно пробираясь внутрь и не боясь намокнуть, даже если бы струи были ледяные. Зовет тем единственным словом, что он научил её по-немецки. Сын берлинского эмигранта, не сбывшаяся надежда отцовских амбиций — в профессии, супруге, стиле жизни — старался не упоминать ничего, связанного с Германией. И лишь одно слово ему нравилось, лишь одно слово, по признанию, вдохновляло. Любимый. Поможет ли сейчас?
Никакого ответа.
— Эдвард, — на глаза снова наворачиваются слёзы, когда она садится на пол, рядом, и протягивает руку к его плечу, пробуя погладить. Он отшатывается. Вжимается в плитку, которой выложена стена.
— Всё хорошо, — Белла притрагивается-таки к ледяной, несмотря на все время, проведшее в душе, коже, — всё хорошо, милый, это я. Я здесь.
Он тихонько стонет, как беспомощный ребёнок. Поджимает губы, сильнее вздрагивая. Но одной из ладоней всё же цепляется за её талию, словно утопающий за последнюю соломинку.
Белла принимает намёк и немую просьбу. Приложив некоторые усилия, поворачивает его, быстро-быстро, крепко-крепко прижимая к себе. Теперь теплые капельки, спускающиеся вниз по её волосам, попадают на лоб мужчины.
