Бывает, опьянение от победы накрывает собой – бывает, никто не спорит – и на какое-то время дает уверенность, что вот она – дверь в райскую жизнь. Последний шаг – и никаких забот, проблем, бесполезных попыток и разочарований.

Но как при любом опьянении – даже примитивном: алкогольном – трезвый рассудок возвращается, осознание приходит, и реальность своей неутешительной стрелой целится прямо в сердце. Цель достигнута – это так, но ни райской жизни, ни Эдема – ничего здесь нет. Пустота. Пустота, неизбежно преследующая человека, живущего одной мыслью. Она уходит – уходит и смысл существования.

Эдвард не до конца отдает себе отчет, с чего вдруг пустился в философствование, которое прежде если не презирал, то точно недолюбливал. Попросту здесь, на балконе, опираясь на деревянную раму белого окна, местами со слезшей краской, думать – единственное, чего хочется. И рассуждать. Это, по крайней мере, отвлекает.

Чьи-то маленькие пальчики обвивают его за талию из-за спины. Мягко, нежно. Он узнает их. Не дергается, не вздрагивает – узнает. И расслаблено вздыхает.

- Красиво, - тихонько, но восторженно шепчет Белла. Смотрит туда же, на закат, подмечая, что вид из окна сегодня скорее весенний, нежели осенний. Даже деревья, давно сбросившие листья, словно вот-вот выпустят почки.

- Необычайно теплая осень, - в такт мыслям жены замечает Каллен. Немного поворачивает голову, с удовольствием ощущая шелковистые каштановые волосы на коже.

- Оно всегда так, - отзывается девушка, тепло улыбнувшись, - кажется, что зима на пороге, а до нее еще сорок миль.

- Ты говоришь это в конце ноября…

- Я говорю это потому, что вижу, Эдвард, - она пожимает плечами. Она усмехается. И, привстав на цыпочки, целует его в щеку.

- А завтра тоже будет солнечно? – не без иронии интересуется Каллен. Но чуть-чуть надежды в словах есть. Они не звучат так уж безысходно. Наверное, всю безысходность стоит перенести на завтра. На день приема.

- Завтра – будет завтра, - оптимистично говорит Белла. Ни капли в своих словах не сомневается.

Эдвард поворачивается лицом к жене, на мгновенье разжимая, а затем снова соединяя за своей спиной ее объятья. Не от страха или боли, не от отчаянья или слез обнимает ее, а просто потому, что хочется. Потому что тепло, потому что спокойно, потому что радостно и приятно. И в этот момент – пусть короткий, пусть крохотный и зыбкий, – но ничего не гложет. Совсем.

- Тебе лучше? – озабоченно спрашивает мужчина, сплетая руки на талии жены.

- Угу, - она кивает, но потом, улыбнувшись, добавляет: - Но все равно, Эдвард, в первом триместре меня будет тошнить. И мы ничего не сможем с этим сделать.

- Да уж… единственный минус беременности, - неодобрительно поморщившись, докладывает Каллен.

На его слова Белла супится. И, поджав губы, недовольно выдает:

- У беременности нет минусов.

Их глаза встречаются. И в беллиных Эдвард видит настоящую обиду. Обвинение, пусть и завуалированное в святотатстве. Свою вину сразу же признает.

- Извини, - шепчет, - я не это имел ввиду.

Миссис Каллен закатывает глаза, носом утыкаясь в его шею. Молчит.

- Я к тому, что есть тебе все равно придется.

А вот подобное заявление вызывает у девушки смех. Она перестает дуться.

- Я вешу пятьдесят килограмм. Я физически не в состоянии есть три раза в день по два фунта, Эдвард.

- Вас двое.

- Он вряд ли пока ест больше меня.

Белла нежно хихикает, теперь с удовольствием прижимаясь к мужу. Обиды больше нет.

На балконе повисает молчание. Солнце опускается все ниже и ниже, облака алеют, а голубое небо становится серо-розовым.

Да, красиво. Белла права.

- Ты кому-нибудь сказала?

- Сказала о чем?

- О ребенке.

Она поднимает голову, с любопытством заглядывая ему в глаза.

- Нет.

- Я думаю, они все хотели бы узнать это, - поправляя каштановую прядку, замечает Каллен.

- Они узнают, - соглашается девушка, неопределенно мотнув головой, - позже… для меня главное, что ты знаешь. И ты признаешь.

Внутри у Каллена теплеет.

- Признаю, - говорит он. Робко улыбается.

По лицу Беллы расползается прекраснейшая улыбка. Произведение искусства.

- Помнишь, за свидание до того, как ты сделал мне предложение, - спрашивает она, обняв его покрепче, - я сказала, что только с тобой не чувствую себя одинокой.

- Да… хоть я и не мог понять, почему.

- О, тут все просто, - она заботливо поправляет ворот его рубашки, легонько прикоснувшись к губам, - просто ты никогда не оставляешь меня одну.

- Можно поспорить…

- Зачем? – недоумевает Белла. - Это очевидно. Я выросла в большой семье, Эдвард, но на самом деле очень редко это чувствовала. Элис и Розали старше, у них были свои игры… а мама с папой, наверное, просто не успевали… но так или иначе, я много времени проводила в одиночестве. А потом встретила тебя.

Эдвард хмыкает. Обнимает ее крепче.

- Так ты искала того, с кем можно скоротать пару лишних часов? – подшучивает он, взъерошив ее волосы.

- Почти, - девушка загадочно улыбается, - я искала того, с кем можно скоротать жизнь. И, если честно, не думала, что найду так быстро.

- Взаимно, миссис Каллен, - мужчина вздыхает, чмокнув жену в лоб. Наслаждается ее близостью, красивым пейзажем, тишиной и теплом уходящего дня, спокойствием… надеется сохранить это все и до завтра, для чертового осмотра. Чтобы перетерпеть. Чтобы вернуться сюда вместе с Беллой и, стоя на самом верхнем этаже дома, продолжать смотреть на заходящее солнце и большой дуб посередине главного парка. Это предел мечтаний…

После всего, что случилось, мысли и желания стали куда проще, куда прозрачнее. Появилась четкость, которой не хватало. И это, наверное, единственный плюс, который Эдвард смог отыскать во всей этой ситуации.

- Знаешь, той ночью… ну, с ключами… я уже тогда поняла, что нашла тебя, - напоминает о себе Белла, ненадолго задумавшись.

Эдвард опускает подбородок поверх ее макушки. Прикрывает глаза, окунаясь в тот момент, о котором она рассказывает. Воспоминание хорошее. Воспоминание – смешное. Но главное то, что он тоже понял это тогда. И чуть позже обязательно скажет это девушке.

Восьмого декабря две тысячи шестого она потеряла ключи. Единственный дубликат ключей от съемной квартиры, который был на руках. В половине одиннадцатого вернувшись домой, уставшая, голодная и продрогшая после почти полуторачасовой езды в ледяном автобусе, она недовольно покопалась в рюкзаке, надеясь достать чертовы железки поскорее и согреться-таки наконец возле батареи. Но, словно бы продуманной насмешкой, тот оказался пуст на предмет ключей. Даже после пятого осмотра, когда все содержимое без лишних раздумий было высыпано на пол. Тщетно. Тщетно и так, так жестоко…

Белла, как признавалась потом, еще долго не могла найти точной причины, из-за чего впала тогда в такую всепоглощающую истерику. Наверное в тот день, там, на грязных бетонных ступеньках, сидя перед закрытой дверью, пришло истинное значение слова «одиночество». В более глупом и безвыходном положении она еще не оказывалась: до родителей – три часа езды, Розали вообще по другую сторону Штата, у Элис очередная командировка в Пекин и квартира сдана на полгода… хуже просто не бывает.

Вариант оставался один. И, доведенная до последней грани отчаянья, девушка решилась его использовать. Достала телефон. Набрала номер. И мужественно слушая гудки, старалась придумать, как объясниться.

Мыслей о том, что делает – не допускала. При всей уязвленной гордости и самой настоящей нетактичности провести зимнюю ночь на ступеньках неотапливаемого коридора было последним, что бы она выбрала. Эгоистка…

Эдвард не ожидал звонка. Они договорились встретиться в субботу, в восемь, у входа в Центральный парк. А сегодня понедельник, к тому же, почти одиннадцать – чудовищная пропасть.

Но, стоило отдать Каллену должное, ответил он быстро.

- Изабелла?

Она зачем-то кивнула и только потом догадалась, что мужчина ее не видит.