— Ты не хочешь детей? — треснувшим голосом спрашивает девушка. Левую ладонь почему-то снова держит на животе. Словно бы прямо сейчас теряет ребенка, о котором так плачет. И которого так хочет.

Но в ответе Эдвард не сомневается. Впервые за последние дни в чем-то настолько не сомневается. Не трогает ничего. Ничего не пугает.

А потому голос звучит ровно и предельно ясно, даже без слез и дрожи:

— Нет.

*

Согнувшись в три погибели Белла не видит ничего, кроме унитаза. Раз за разом, беспрестанно, склоняясь к нему, перестает замечать все, что происходит вокруг. В белой ледяной уборной пахнет чистящими средствами и розовым маслом — от этого запаха, кажется, тошнит ничуть не меньше, чем от соуса песто.

Неприятные звуки, отталкиваясь от стен с безмолвной плиткой, возвращаются обратно и вынуждают позывы повторяться снова и снова. Даже чаще.

Обняв холодный камень, несколько секунд передышки девушка тратит на попытку восстановить дыхание. Особого результата не приносит, но хоть отвлекает. Ненадолго.

В голове все стучат слова, услышав которые прежде, она бы лишь рассмеялась. Что бы Эдвард сказал „Я не хочу иметь детей“? Что бы отказался быть родителем?.. Такого бреда не могло прийти и в горячке. Это не ее муж. Не тот мужчина, кольцо от которого она приняла с радостным воплем. Это кто-то чужой. Кто-то, кто вернулся домой на четыре часа позже обычного, весь в крови и отказался объяснять причину… кто-то, кто больше не желает (или не может?) быть прежним.

В какой-то момент к рвоте примешиваются слезы. Задыхаясь, но не переставая плакать, Белла морщится от очередного спазма, не в силах пошевелиться. Не та эта тошнота, которую можно так легко прекратить…

„— Надо будет купить такую же, — оценивающим взглядом изучив колыбельку в детском магазине, замечает Эдвард. Роуз согласно кивает, подмигивая Белле. Говорила, что этот мужчина оправдает все ожидания сестры на тему отцовства“.

„— Мальчик или девочка, мистер Каллен? — в шутку спрашивает его Эммет, толкая кулаком в плечо и наливая очередной стакан с бренди.

Эдвард оборачивается к жене, сжимая ее руку и поглаживая филатху, прежде чем, не задумываясь, ответить:

— Кто угодно. И не один“.

„— С яйцеклетками особых проблем нет, миссис Каллен. Здесь скорее дело в семенной жидкости…

— Это моя вина, — сокрушенно качает головой Белла. Эдвард хмурится.

— Причем здесь ты? Дело в сперме, он же сказал.

— Это глупости, — ответает девушка, не желая даже признавать тот факт, что бесплодием может оказаться болен Каллен, — я не могу зачать ребенка…“

Наверное, это тот самый момент, когда хочется потерять память. Вплоть до тех ужасающих слов, от которых до сих пор трудно сделать нормальный вдох, от которых болит в груди. Амнезия. Выборочная. По заказу…

— Белла, — голос… опять голос… кажется? Кажется, или забыла закрыть дверь?

Несдержанно застонав, девушка крепче прижимается к унитазу. Никуда она с ним не пойдет.

— Что происходит? — Эдвард отказывается уходить. Краем глаза она видит, что стоит на пороге ванной. И смотрит. Смотрит, черт подери, как ни в чем не бывало!

Безразмерная обида, безразмерное разочарование проходит по телу электрическим разрядом. Едва ли волосы дыбом не становятся от злости и беспомощности. От приговора, что вынес полчаса назад своим «нет»…

Но отвечает, однако с ниоткуда взявшимся безразличием. Пугающим.

— Ничего, — пауза на вдох и попытку подавить новую волну желчи, — не свежая… не свежая курица.

— Курица? — в его голосе что-то изменилось. Что-то важное, что-то основополагающее. Он будто бы сдерживается.

Насилу кивнув, девушка опускает голову, стараясь дышать ровно, глубоко и нечасто. В журнале „Ваше здоровье“ было написано, что это помогает.

— А это — ее последствия? — продолжает мужчина. Судя по звукам, делает несколько шагов вперед. Уже у двери. Уже сзади. Чуть слева — чтобы видеть лицо.

Белла стискивает зубы. Еще раз кивает.

„Да уходи же ты отсюда!..“

— Включая тест?

При знакомом слове миссис Каллен вздрагивает. Мурашки табуном проносятся по спине, а тошнота, словно только бы и ждала этого, возвращается. Раз, затем другой.

Эдвард терпеливо ждет сзади, пока она будет в состоянии обернуться. Сглотнув слезы, вцепившись в светлую пластиковую крышку, но обернуться.

Он стоит прямо под лампой, отчего лицо немного затемнено. Оно почти сходно по цвету с кругами под глазами. Только в глазах больше жизни, чем когда-либо за эти дни. Только глаза горят. А ведь полчаса назад в них было лишь пепелище…

Он стоит и смотрит в глаза, не давая ей отвести взгляд и не отводя его сам. Губы сжаты в тонкую полоску, желваки подергиваются. А в руках — тесты. Все пять.

Знает.

— Где ты их нашел?..

— В тумбочке. Ты ведь это хотела мне показать?

„Лучше бы не хотела. Лучше бы не смела даже думать…“

На какое-то мгновенье Белле становится страшно и как никогда хочется рыдать навзрыд. Этого ребенка он не хочет. Он отказался от него. Он не пожелал… и та надуманная ею реакция восторга, счастья, радости, — да чего угодно, лишь бы с улыбкой и блеском в глазах, — всего лишь сказка.

До той ночи он мог обрадоваться.

После нее – нет.

И вперемешку с такими мыслями, вперемешку с окончательным осознанием, все становится на свои законные места. Картина приобретает четкость и ясность. Все дается увидеть в истинном свете. Без ночного покрывала надежд…

Отпускает тошнота и слезы. И даже желание закричать отпускает. Их место с достоинством и честью занимает решимость.

Белла поднимается на ноги, не успев даже удивиться тому, что не надо было ни за что хвататься для опоры. Обоими ладонями, пряча, накрывает живот. Одергивает задравшуюся майку.

И шипит, не скрывая той злости, что чувствует. Не скрывая боли:

— Именно это. Но я не позволю тебе ничего с ним сделать, Эдвард.

Поражена молчанием фитбука. Надеюсь, что ошибаюсь. Жду отзывов.

Комментарий к Глава 4

Буду в отпуске числа до двадцатого. Из-за непостоянства интернета проды, к сожалению, раньше не будет.

========== Глава 5 ==========

Не печалься, все пройдет –

Ангелы не спят.

Их не видно из-за облаков.

Он бежит по коридору, а за ним вдогонку несется черная тень.

Он падает – тень замедляется. Он поднимается – она нагоняет.

Впереди лишь темное пространство с яркими всполохами серого света по стенам. Они будто бы падают из невидимых окон и освещают тот путь, который ему ещё предстоит пройти. Кроваво-красный ковер уходит вдаль. Развернуться – значит столкнуться с тенью лицом к лицу, бежать вперед – бежать в неизвестность. Но выбора у Эдварда нет. Он знает лишь то, что нельзя попасться в страшные когти преследователя. А остальное – неважно.

Вперед, мимо серебряных ваз на постаментах.

Вперед, мимо осколков хрусталя возле стены.

Вперед, под низко свисающим тюлем, кишащим непонятными маленькими жучками.

Вперед. Только вперед.

Его дыхание сбивается, колени подгибаются, а руки, в попытке схватиться за что-то для опоры, дрожат. Эдвард не может бежать, но бежит. С каждым новым шагом переступает через себя, игнорируя то отвратительнейшее чувство, когда сгорает кислород в легких и комьями разрывает глотку новый, пыльный, из коридора, который старается протолкнуться внутрь.

В один из моментов становится так больно, что он громко несдержанно стонет, и его голос эхом отдается от высоких потолков и бетонных стен. Красный ковер алеет больше прежнего.

А чудище ближе. А оно – нагоняет.

Когда тень уже совсем рядом, когда готовится накрыть собой и навеки погрести под черными одеждами, Эдвард падает на колени. От слезящихся и болящих глаз не сразу замечает, где сидит. А выходит, возле двери. Открытой, даже распахнутой двери, ведущей куда-то внутрь огромного комнаты – его тюрьмы. Он протягивает руку, в попытке убедиться, что это не мираж. Чувствует и косяк, и ручку, и гладкое дерево, но как только решает пробраться внутрь, натыкается на невидимую преграду. Тонкое-тонкое прозрачное стекло. Но разбить не выйдет. Никак.