В этот раз — один из немногих — снимала Белла. То его лицо, то покупателей, подходящих к стойке и с подозрительностью осматривавших бело-красные тюбики, то вывеску с названием компании крупным планом… а потом, когда, чтобы развлечь толпу, представители „Пасты…“ стали наперегонки чистить зубы и выдавать каждому зубные щетки для участия в следующем соревновании, Белла хохотала от души — ее смех слышен за камерой. И видео получилось чуть-чуть нечетким — от веселья задрожали руки.

Пересматривая его дома, уже лежа в постели, они с мужчиной смеялись почти так же искренне. И дурачились этой же пастой чуть позже, ночью…

Двадцать пятое декабря, первое января, третье февраля, двадцатое апреля — числа мелькают на экране безостановочно. 2006 и половина 2007 — до свадьбы — пролетают за каких-то полтора часа. Белла теряет счет времени, но откровенно наслаждается всколыхнувшимися воспоминаниями. Погружается в них, как в теплую ванну после промерзлой улицы и, блаженно прикрыв глаза, убеждается, что жизнь прекрасна.

Первая кассета кончается их фразой, которую выкрикивают вместе, перебивая друг друга, в маленькой комнатке тогдашней Нью-Йоркской квартиры, стоя в одинаковых белых майках, и, глядя прямо в объектив, демонстрируют цветное приглашение с розами на обложке:

„Уже через неделю!“

Хохотнув, Белла поднимается со своего места, меняя кассету. На мгновенье, пока очередной значок загрузки не пропадает с экрана, вслушивается во все еще не пропавшую тишину квартиры. Эдвард до сих пор спит. Что же, после бессонной ночи ему не помешает. Хорошо, что догадалась прикрыть дверь, — ничего не потревожит раньше времени.

Девушка опять садится на пол, опять поджимает под себя ноги и опять, как ребенок в рождественское утро, с нетерпением и тайной, греющей душу радостью, смотрит на телевизор.

Седьмое августа 2007. „День исполнения всех моих желаний“ — как назвал эти двадцать четыре часа Эдвард за ночь до грандиозного события.

Это фильм Розали, а потому все выполнено на высшем качестве. Никаких придирок и неустоек.

Все начинается с их квартиры, а вернее, с комнаты, где Эсми, Элис и Рене, а также Роуз, — но толку от нее мало, потому что в основном лишь снимает, — помогают прекрасной невесте, как гласит листовка на столе, облачиться в великолепное белое платье. Наряд, к слову, действительно потрясающе выглядит. Увидев его в витрине одного из магазинов, Белла просто не смогла пройти мимо. И хоть Рене говорила, что платье не подойдет по фасону, село оно замечательно. Как на заказ.

„Приколи вот здесь…“

„Здесь развалится…“

„Выше. Выше голову, мисс…“

„Джаспер позаботится о кольцах?“

„Серьги у Эсми? А диадема?“

„Белла, — Розали обращается прямиком к ней, обходя суетящихся женщин и становясь прямо возле зеркала, — с лучшего ракурса, — поделишься впечатлениями для потомков?“

Она смущенно улыбается, смаргивая навернувшиеся на глаза слезы и стряхнув со своих перчаток невидимые пылинки.

„Ага, видишь, я была права, — улыбается сестра, отходя немного назад, — водостойкая тушь оказалась не лишней“.

„А жениха вы привезли? — отмахиваясь от нее, спрашивает Белла. — За кого же я пойду замуж?“

„Жених здесь с шести утра, Иззи, — Элис знает, как раздразнить сестру, а потому употребляет именно детское прозвище, когда к ней обращается, — кажется, дай мы ему разрешение, он бы спал прямо здесь, под цветочной аркой“.

Роуз смеется, а за ней и остальные, включая и саму Беллу. Она помнит, как в тот момент накатило долгожданное спокойствие, перемешанное с тихим и счастливым восторгом. Эдвард здесь.

Розовые лепестки. Вперед, по белой дорожке, к священнику. Под руку с папой, который, хоть и не одобрял ее выбор, сегодня, в точности как и Карлайл, вел себя великолепно. Видимо, над обоими как следует потрудились жены…

Эдвард ждет у двух невысоких ступенек, протягивая руку и помогая зайти на возвышение, где их должны обвенчать. Его черный смокинг блестит так же, как глаза. Серое море, в которое она погружается, заглянув в них лишь на мгновенье, — сплошное счастье. Ни с чем несравнимое зрелище.

Священник говорит о клятвах, о помощи, о любви и вере… он много чего говорит, и лишь благодаря записи Белла снова и снова это слышит. Там же, под аркой, было не до этого. Вокруг даже гостей, тесным кольцом обступивших их, не существовало. Был только он. Он один до сих пор и остался.

„Согласна…“

А вот и шатер, под которым разбили танцевальную площадку. Звучит классическая музыка, и гости, прервавшие свои тосты, обращаются взглядом на них. Одними губами Роуз, продолжающая снимать, шепчет: „Танец“.

Они с Эдвардом рука об руку выходят из-за своего столика, украшенного белой скатертью и точной копией букета Беллы, спускаясь к площадке. Оба немного смущены и волнуются. У обоих на щеках румянец.

Но репетировали. Но должно получиться.

— Я сам обрезал эту розу… — в такт происходящему на экране, когда Белла прикусывает зубами, как учил их хореограф-постановщик, красную розу и в движениях, напоминающих танго, движется к своему теперь уже законному мужу, слышится сзади.

Девушка поспешно оборачивается, не утруждаясь тем, чтобы поставить видео на паузу. Немного вздрагивает от неожиданности.

Эдвард стоит, опираясь плечом о дверной косяк спальни, и глядя, почти что не моргая, на телевизор. Смотрит.

А Белла смотрит на него.

Волосы потускнели, спутались, а ото сна еще и примялись. Кожа, как и ночью, бледная. Вид уставший и измотанный, пижама помятая, а под глазами темные круги. Он спал или нет?..

— Доброе утро, — ее голос немного дрожит, когда произносит эти слова, и пропадает ощущение невесомости и спокойствия, подаренное видео. День сегодняшний вернулся. А с ним — и день вчерашний.

Мужчина кивает, все еще не отрываясь от экрана. Немного щурится, длинными пальцами скорее машинально, чем осознанно, стискивая края своей футболки.

— Не хочешь присесть?

Сперва ее вопроса он как будто бы не понимает, а затем, все же оторвавшись от просмотра и облизнув некогда ярко-розовые, а теперь побледневшие губы, с сомнением, но кивает.

Два шага, разделяющих их, преодолевает за четыре. При каждом движении хмурится, а когда садится на ковер, и вовсе морщится. Больно.

— Зачем ты это смотришь? — спрашивает мужчина, едва ли не с болью возвращаясь к людям, кружащимся в танце на площадке.

Белла пожимает плечами, легонько и робко, но притронувшись к его ладони. Подвигается ближе, не желая сейчас сидеть далеко. Не желая в принципе быть на расстоянии.

— Я нашла их, и мне захотелось…

Эдвард понимающе кивает. Или делает вид, что понимает.

— Мне никогда не нравилось это движение с подбрасыванием, — негромко замечает он через несколько секунд молчания. С отвращением поглядывает на то, как семь лет назад исполнял свой первый и главный танец, — оно у меня никогда не получалось.

— А мне кажется, получилось прекрасно, — Белла уже увереннее обвивает его руку, робко улыбаясь. Говорит искренне и искренне это демонстрирует. Он не может не заметить.

Правда, кроме легкого кивка, — скорее отстраненного, чем понимающего теперь, — ничего получить не удается.

— Роза, кстати, была замечательно обрезана. Ни одного шипа.

— Правда? — Эдвард поворачивает голову в сторону жены, немного нахмурившись. — Мне казалось…

— Ни единого, — повторяет она, вдохновленная тем, что разговор-таки завязался, — вы профессионал своего дела, мистер Каллен.

На его губах — о чудо! — мелькает робкая улыбка. Маленькая, быстрая, но присутствующая. Но желаемая. И в груди у Беллы снова звучит победный восторг. Прямо как при просмотре других фильмов, до прихода мужа.

Но улыбка потухает, а вместе с тем теряется где-то в недрах сознания и неподвижность ее обладателя. Белла не успевает даже подумать, что происходит, как оказывается на его коленях. Спиной к груди.

Эдвард опускает подбородок на ее плечо, обвивает ладонями за талию и дышит часто, но достаточно ровно, продолжая просмотр. Застывает в новой позе, отказываясь объяснять что-то и что-то еще демонстрировать. Замолкает.