Однажды из-за мыса показался катер и донеслось тарахтенье мотора.

— Гости плывут! — обрадованно закричала Нанехак и бросилась к яранге, чтобы разжечь костер.

Но катер с красным флажком на корме гордо прошел мимо и скрылся за очередным мысом, оставив в воздухе лишь легкий запах моторного масла.

Бедная Нанехак так и простояла у берега, не выпуская из поля зрения удаляющийся кораблик. До самого последнего мгновения она не верила, что катер пройдет мимо, не завернет на их охотничье становище.

По щекам Нанехак текли слезы, и, чтобы Апар не увидел, она быстро смахнула их.

— Видно, большие дела у них, — сказал Апар, проводив взглядом катер.

— А может, на катере нет умилыка? — предположила Нанехак.

В ту ночь она долго не могла уснуть и несколько раз выходила из яранги посмотреть на морской простор, стараясь разглядеть на нем силуэт кораблика. Но в море были только льды. Самых причудливых очертаний, и некоторые льдины вполне могли сойти за катерок. Но у Нанехак было прекрасное зрение.

Через несколько дней Ушаков явился совсем с другой стороны, из тундры.

Апар с утра уехал на маленькой байдаре стрелять уток, а Нанехак оставалась в становище одна.

— Это ты, умилык? — Она растерялась, удивилась столь неожиданному появлению. — Что с тобой случилось?

— Ничего, — ответил Ушаков, заметив растерянность и замешательство женщины. — Дай мне чаю, сейчас я тебе все расскажу.

Нанехак бросилась к костру, упала на колени и изо всей силы принялась раздувать огонь. Взметнулся седой пепел, сизый дым заполнил чоттагин, но Нанехак ничего этого не замечала, охваченная огромной радостью: приехал, не обошел ее умилык!

Ушаков благодарно взглянул на нее и взял чашку с горячим чаем.

— Поначалу все шло хорошо: и мотор на катере прекрасно работал, и льды стояли поодаль от берега. Такая широкая, чистая полынья была, что казалось, плыви и плыви вот так, без остановки, вокруг всего острова… — рассказывал он.

— Мы вас видели, — прервала его Нанехак. — Думали, пристанете к нам, а вы прошли мимо…

— Да мы никуда и не собирались приставать, — сказал Ушаков. — Мы хотели узнать главное: насколько далеко можно плыть на нашем моторном катере и как он себя ведет во льдах… Ну вот, прошли мы один мыс, другой, уже повернули обратно, и вдруг наш мотор заглох. Сколько ни пытался Павлов его оживить, ничего не получилось. А тут подул южный ветер и прямо на нас погнал лед. Не успели мы оглянуться, как нас прижало к берегу.

— И катер затонул? — испуганно спросила Нанехак.

— Нет, — со вздохом облегчения ответил Ушаков. — Катер остался на плаву и даже не получил пробоины. Но хода у него не стало…

— А как же вы дальше поплывете?

— Дальше уже нам не плыть, а тащить катер обратно в поселок.

— Но он тяжелый…

Нанехак вспомнила, что катер этот раза в четыре больше деревянного вельбота.

— Вот я и пришел к вам за помощью, — сказал Ушаков.

— Я готова! — заторопилась Нанехак.

Ушаков с улыбкой посмотрел на нее. Нанехак поймала его взгляд и тут же почувствовала, как залилось краской ее лицо. Что же это она? Ведет себя, как маленькая девчонка… Какая же от нее помощь, когда нужно тащить тяжелый, глубоко сидящий в воде катер?

— Скурихин придумал, как на собаках притащить катер, — пояснил Ушаков. — Говорит, они часто так делали у себя на Камчатке.

Однако собрать распущенных на лето собак оказалось не так просто. К тому времени, когда упряжка наконец была готова и все собаки запряжены на длинный потяг, с моря появился Апар. Узнав, в чем дело, он тут же бросился помогать, и вскоре они вдвоем с Ушаковым скрылись за ближайшим мысом.

Нанехак смотрела им вслед и с сожалением думала о том, что, не появись так быстро муж, она бежала бы сейчас за собаками рядом с умилыком, говорила бы с ним, слышала его голос…

Она медленно побрела в ярангу.

У полога, на низком деревянном столике, стояла чашка, из которой только что пил умилык. Она взяла ее в руки и долго сидела, думая о чем-то своем.

Часа через три из-за мыса показалась упряжка, а на воде — катер. Рядом с собаками она увидела мужа, Скурихина, Павлова. А где Ушаков? Нанехак пошла навстречу собакам и только потом догадалась: русский умилык сидит в катере.

Собаки еле передвигали ноги, а люди, тянувшие вместе с ними лямку, выглядели и вовсе уставшими, изнуренными. Нанехак подошла к мужчинам и молча стала им помогать.

— Иди лучше приготовь нам еду, — сказал ей Апар.

Нанехак на этот раз постаралась. Первым делом она сварила суп из нерпичьей грудинки, поджарила на сковородке печенку, быстро замесила тесто и испекла на кипящем нерпичьем жиру лепешки.

Катер завели в бухту и закрепили на якоре недалеко от берега.

Мужчины собрались вокруг деревянного блюда. Они ели молча, сосредоточенно, а Нанехак старалась подкладывать Ушакову самые лакомые куски. Погруженный в свои мысли, русский умилык не замечал этого, но Нанехак все равно чувствовала себя счастливой.

За чаем разговор зашел о неудавшейся попытке обогнуть остров. Ушаков сказал:

— Я склоняюсь к мысли пройти вокруг острова на вельботах. Где надо — на веслах, где под парусом, а потребуется, то и вот таким, как сегодня, собачьим волоком.

— А лучше всего — самолетом! — выпалил вдруг Апар.

— Да, самолетом было бы прекрасно, — задумчиво произнес Ушаков и добавил: — Был бы самолет, можно было бы слетать и на материк.

Через несколько дней после отъезда неожиданных гостей Нанехак занималась своими делами в яранге, как вдруг услышала голос мужа:

— Нана, иди скорей сюда! Погляди, кажется, самолет летит!

С южной стороны на горизонте отчетливо виднелась летящая точка. Она на глазах превращалась в знакомый силуэт самолета.

Нанехак вдруг вспомнила слова Ушакова о его желанна улететь на материк.

— Скорее! — закричала она мужу. — Собирайся!

— Куда собираться, что ты затеяла?

— Скорее едем в поселение! Снаряжай байдару!

Когда вбежавший в комнату Павлов дрожащим от волнения голосом сообщил, что к острову приближается самолет, Ушаков сначала просто не поверил и с недоумением уставился на учителя.

— Ей-богу, самолет! — широко улыбаясь, повторил Павлов. — Вот послушайте.

Странно, но именно характерный шум летящего самолета оказался убедительнее невероятного известия, принесенного Павловым.

Одеваясь на ходу, Ушаков лихорадочно соображал: что могло случиться? Может быть, это не советский, а американский самолет? А вдруг это сам Стефансон пожаловал к ним на остров?

— Красные звезды на нем! Красные звезды! — закричал Кивьяна, отличавшийся особенно зорким зрением.

— Наш, советский ероплан! — подтвердил Скурихин, успевший вооружиться биноклем.

Да, это был советский гидроплан, и его опознавательные знаки теперь можно было разглядеть простым глазом.

Значит, не забыли! Все эти трудные, граничащие с отчаянием зимние дни кто-то думал о них, помнил и знал. Чувство огромной радости охватило Ушакова. Он стянул с головы шапку и принялся махать ею, громко крича:

— Наши прилетели! Наши!

Краснозвездный самолет низко пронесся над поселением, оглушив ревом собак и людей, прошел в глубь берега, развернулся, покачал крыльями и начал снижаться над бухтой, выбирая место для приводнения.

Следя за посадкой, Ушаков думал, что теперь, когда к ним прилетел самолет, его жизнь и жизнь островитян обретает новый, значительный смысл — они могут с гордостью рассказать о том, что в трудные, тяжелые времена они не дрогнули и с честью выполнили свой долг первых граждан Советской Республики на далеком северном острове.

Все население поселка, сопровождаемое яростно лающей собачьей стаей, бежало к берегу бухты, куда должен был причалить гидросамолет.

Вот он коснулся лыжами-поплавками спокойной глади бухты, поднял фонтан заискрившейся на солнце воды и через мгновение уже плыл, выруливая к толпе, сгрудившейся на берегу.