Ужин в «австрийском» ресторанчике. Принесли с собой водку, подпоили метрдотеля и музыканта, поговорили и пошли в кино в Сохо.
30-го утром после завтрака в гостинице поехали с Мишей по городу, на Oxford street. Великолепие центра, особняки, клубы. Трафальгарская площадь. Нельсон. Заодно заходили во множество магазинов, чтоб наметить «объекты», когда поедем тратить свои скудные фунты, не терять много времени. Магазины потрясают изобилием, разнообразием и классом продукции. Вместе с тем, говорят, что Лондон до сих пор остается «самой дешевой» столицей Европы. Французы, бельгийцы, голландцы, даже шведы и норвежцы ездят сюда на week-end, чтобы сделать выгодные покупки. Правда, скромно поесть в риЬ'е на троих — 6 фунтов, книги от 2,5 до 5 и более фунтов. Жена пресс-аташе говорила, что они с семьей тратят на еду 100 фунтов, а получает он в месяц 300. Квартира обходится в 60–70 фунтов.
Из всего этого следует (учитывая бесплатную медицину, в том числе лекарства по рецепту, даже очки и зубы; бесплатные учебники и школьные завтраки, бесплатные музеи и прочие общественные места), что жизненный уровень значительно выше нашего. А главное, нет этой унизительной заботы, где достать подходящую вещь, как выкрутиться, чтобы иметь красивую одежду и т. п. Покупки вещей — это удовольствие, развлечение, отдых, а не раздражающая толкотня, заканчивающаяся, как правило, разочарованием.
Около 11-ти Миша позвонил в посольство. Оказывается, Кубейкин уже нас ждет у входа на лейбористскую конференцию. Через 10 минут мы подъехали к бывшей церкви, а теперь конференц-залу, рядом с Вестминстерским аббатством и Парламентом.
У входа — полицейские, напротив на тротуаре — несколько десятков молодых людей с транспарантами: они ждали приезда Шмидта, германского канцлера. Среди плакатов были очень грубые. (Газеты были полны ожиданием скандала: Шмидт едет уговаривать англичан оставаться в «Общем рынке».) Мы прошли мимо входа, я попросил позвать Кубейкина. Тот прибежал. Я изложил ему свои сомнения. Дело в том, что накануне он нам всучивал два пригласительных билета, добытые им «из-под полы». Я же хотел получать билеты от Хейворда. Иначе можно было нарваться на большой скандал: московские коммунисты из самого ЦК КПСС на лейбористской конференции! Неслыханно!
Кубейкин сбегал, разыскал секретаршу Хейворда, та — его самого (он сидел в середине стола президиума), и он сказал: «В чем дело!» И велел ей тут же передать нам билеты.
У входа нас внимательно оглядели (не несем ли мы бомбы). Незадолго перед тем в Бирмингаме, видимо, ирландцы взорвали бомбу — убили 17 человек и 100 ранили, а кроме того, взорвалось несколько почтовых ящиков в самом Лондоне. Позже мы увидели, как полиция шарит в сумочках и портфелях при входе в Национальную галерею и Британский музей.
Внизу, в вестибюле стоял Вильсон (премьер-министр), тоже ждал приезда Шмидта. На лестнице столкнулись с Шортом (зам. лидера партии, председатель парламентской фракции, был в Москве в 1973 году в составе лейбористской делегации). Он вытаращил на нас глаза и в то же мгновение сделал вид, что не увидел нас. Это чисто по-английски. Он сразу, видно, сообразил, что это «штучки» Хейворда. Поздороваться, значило бы «реагировать» тут же или потом.
Круглый зал, амфитеатром со всех сторон. Шло обсуждение резолюций (мы застали 42-ую, а всего — 62). Обстановка ни на что у нас не похожая. «За» и «против» того или иного проекта: шумная, активная реакция зала, если председательствующий (Каллаган) пытается навязать голосование поднятием рук (левые знают, что они останутся в меньшинстве и бегут к столу президиума с требованием голосовать «по мандатам»). В трех случаях им удалось принудить Каллагана.
Искренний и огромный энтузиазм солидарности при обсуждении резолюции по
Чили.
Бурные приветствия, когда неожиданно (для нас) в зале появилась Голда Меир. Потом я обратил на это внимание в разговоре с Хейвордом. Он сразу нашелся: дело не в том, что лейбористы так уж любят Израиль, а его политику тем более. Им просто нравится эта старуха, которая с таким упорством гнет свою линию. Англичанам такое импонирует.
Когда мы вошли, Шмидт уже уселся в президиуме между Хейвордом и Вильсоном. Его встретили очень тепло. Потом он говорил — единственный из иностранных гостей. И, пожалуй, впервые в жизни не по книге, а наяву я наблюдал ораторское искусство — политическое. Прежде всего, он говорил на чистом «оксворде», с английскими приемами. То остро шутил, то вдруг становился серьезным, то незаметно предлагал в афористической форме неотразимый аргумент, то иронизировал над обычным пониманием того, что такое политика и как ее надо делать. И т. д. Он говорил минут 40. Аудитория была все время в напряжении и «точно» реагировала на все его «ходы». Проводила она его овацией, хотя он действительно призывал «братскую партию» и «братское правительство» к солидарности в рамках «Общего рынка» в эти трудные для Европы и всего индустриального мира времена.
Внешне он очень элегантен и хорош собой, свободно и уверенно держится.
Обдумывая потом увиденное и услышанное, я понял: Англия никогда не уйдет из «Общего рынка», а «братский союз» двух крупнейших социал-демократических партий — это огромная политическая сила в Европе, причем сила демократическая. И если мы действительно желаем Европе добра и мира, хотим «социального прогресса» на континенте, мы должны учитывать в своей политике (и увы, идеологической борьбе) и то, и другое.
Вечером мы уже были в посольстве, ожидая Хейворда. Кубейкин его привез. Он сходу заговорил о закончившейся конференции, о том, что еще удалось нажать на правых, на правительство. Вновь, как и в Москве, повторил свое кредо: смысл своего пребывания на посту генсека он видит в том, чтобы Британия, наконец, получила «настоящее социалистическое правительство». А для этого надо поломать традицию, когда лейбористское правительство и парламентская фракция позволяют себе не считаться с решениями лейбористской конференции и не признают контроля со стороны Исполкома. Он уже много сделал, чтоб поднять роль и авторитет ИК, воспользовавшись левым приливом, который на этот раз небывало длительный в ЬР. На этой почве у него нарастает конфликт с Вильсоном, с которым они друзья молодости. (Вильсон на первом заседании, как только Хейворд начал свою речь, встал и вышел из зала. Вернулся — как только тот кончил).
В этой же связи он сделал ставку на развитие связей с КПСС. Думаю, что никаких идейных симпатий он к нам не имеет. Но относится и без предубеждения, с позиций «здравого смысла». Советский Союз не только реальный и длительный фактор в мировой политике, но и супердержава, да еще явный гарант мира. Никакой угрозы с нашей стороны для Англии, как и вообще угрозы коммунизма в своей стране он не видит. А хорошие отношения с такой страной, т. е. если она его, Хейворда, признает за величину, могут дать большие дивиденды с точки зрения популярности и внутриполитических перспектив. К тому же по натуре он плебей, искренне ненавидит британский аристократический стиль и капитализм. И хотя он прекрасно знает цену нашему «плебейству», мы ему, как народ, в душе, видимо, симпатичны. С нами можно быть «откровенным», можно держать себя попросту. Может быть, впрочем, он сознательно играет на этой карте, как бы ловит нас на слове: раз, мол, вы объявляете себя большими и главными демократами, так давайте и держаться друг с другом соответственно, поскольку я тоже демократ.
Много говорили об ответной делегации КПСС к ним. Он хочет ее иметь на «высоком уровне», думаю, он «мечтает» о Суслове во главе. Но пригласили они ее по линии института Иноземцева, т. е. таким же образом, как и сами были приглашены в 1973 году, настояв именно на этом: правые в лейбористской партии не хотят пока прямых и открытых связей с КПСС, хотя фактически и они сами были на очень высоком уровне, и обещают самый высокий уровень приема у них — открыто и публично. Тут есть и элемент спеси, престижа, а главное, есть, действительно, нежелание у многих уж очень-то с нами родниться
