Но вот — заблудилась. Заблудился Чикин. Я ему сказал: вопрос о доверии к тебе не стоит.
Но статья эта — не просто случайность. И что же это такое? Скляров по диагонали прочитал, Яковлев — по диагонали, Фролов — тоже. (Ох, хитрит М. С, уводит с главного следа, называет тех, кто «вне подозрений»!)
Я улетал в Югославию. Некогда было прочесть. Обычно складываю, что надо смотреть в отдельный ящик. В субботу вернулся. Читаю. Вижу — что это такое! Не то! Абсолютно не то!
А теперь посыпались вопросы — откуда? Пришли люди, говорят: это правда, мол, что статья готовит общественность к известию о том, что Горбачев уже отстранен от работы…, чтобы люди начали понимать, за что его отстранили. Вот ведь куда дело-то зашло!
Говорю Чикину: ты был на съезде колхозников. Ты видел, что происходит… что нас держит? Это ведь все «оттуда», от Сталина. А ты статью подбрасываешь в раскаленную атмосферу.
Он мне: мол, разные мнения.
Да разные. Есть и монархисты и революционеры. Некоторые Октябрь считают зигзагом истории.
А есть — без роду, без племени, историю без корней преподносят… Чикин мне: Я хотел показать разные мнения.
Я ему: Да ты что, мне информацию, видать, хотел дать. Будто я не знаю о разных мнениях, до меня довести… Страна решает такие задачи, доведена до прямого кризиса, а ты бросаешь в этот котел вырванную цитату о «контрреволюционных народах»!
Переживал Чикин. Клялся. Я ему верю (напрасно! лигачевский лизун и сталинист!)… Я вообще верю людям. Могут, конечно, и разочаровать, сподличать.
Я говорил на IIБ: нам с вами выпала важнейшая в истории миссия — тащить страну, выводить на дорогу…, возвращать ее к Ленину… Будьте внимательны, смотрите вперед.
Вот сидел я рядом с латышом из «Агджи» (богатый латышский совхоз). Говорит он мне: Михаил Сергеевич, между руководством и народом — такая толща! Вяжут народ, не дают дышать, не дают работать. Виктор Петрович (Никонову), ты предлагаешь на 50 % сократить РАНО, а я на 60 и больше. Ведь в одном Саратове, говорят, сидят при РАНО сотни людей, целый отряд, здоровые девки (показывает на грудь), это резерв — на свеклу. 900 человек заняты а РАНО в одном Саратове.
Нужны ли нам такие РАПО? Политика определена. Сказали, что делать. Государство заказы будет давать и зачем эти промежуточные инстанции? Отучили людей самостоятельно действовать. Вот Иван Васильев выступал на съезде колхозников: нагляделся, говорит, я на все эти вещи. Теперь и аренду не с кем заключать, не хотят никак этим заниматься… А почему так? Потому что специалисты против. Они десятки лег сидели, ничего не делали, разорили деревню. А тут подряд подошел и выдает такие результаты, что им не снилось. Это их дискредитирует и, конечно, они против всяких новшеств. Вот ведь в реформе какие вещи мы выявляем. И народ все это видит. А нам бы сказать это служащим-специалистам — вы же сами в бюрократов превратились. Я. понятно, против того, чтобы сегодня тысячу человек уволить, завтра еще тысячу уволить. Надо делать по-человечески, надо, чтобы процесс последовательно шел. Не надо ничего силовыми приемами, не пресекать никаких начинаний. Надо полную свободу всему — всем, кто хочет что-то делать. Или посмотрите, в «Огоньке» прочитал недавно, как в Узбекистане удобрениями травят женщин, которые на хлопке работают. И никому нет дела. Л одна женщина выступила, так ее замордовали, без зарплаты оставили. И вот забивают таких людей как гвоздь под шляпку, чтобы задохнулись со своей инициативой и с жалобами.
Перестройка преподнесет нам еще много всего. И нельзя, чтобы мы замыкались на мелочах. Надо, чтобы закон сам стал действовать. Вот вспомните подстрекателей в Армении. Есть они. Паразитируют они па проблеме, на беде. А надо взять такого подстрекателя и в суд его принародно, и в тюрьму.
В нашей политике — большая сила. Но надо уметь ее проводить. Чебриков в своем ведомстве провел анализ (у себя они делают такие «социологические» исследования). Так вот они пришли к выводу, что критицизм, связанный с перестройкой, не носит деструктивного характера. Я хочу, чтобы завотделами знали это.
Может быть нам решение принять на Политбюро по статье в «Советской России» (голоса согласия). Не вредно и разослать бы его по парторганизациям.
Болдину: У нас записано, что говорилось на Политбюро? (Болдин мнется. Ибо давно запрещено что-либо записывать на заседаниях Политбюро). М. С. понял, что он_ проговорился… Продолжает: Но все таки что-то есть. Так вот, надо все это собрать, что сказано было членами Политбюро, хорошую записку составить, чтобы люди почитали, поняли, в чем дело, и разослать по обкомам. Вот это я хотел вам все сказать, чтобы учитывали.
А теперь я поеду на 120-летие Горького. Хотя и не круглая дата, но надо: уже и на Горького руку начали поднимать…
1 апреля 1988 г.
А. Н. Яковлев мне воспроизвел в лицах, с чего все началось. Дело было в Кремле в комнате президиума во время перерыва на съезде колхозников. Расселись.
Воротников: «Опять этого Сойфера в «Огоньке» вытащили, этого прохвоста. Что с этой печатью делать?… Но надо что-то делать…
М. С: А что? Они же напечатали потом ученых, которые возразили первой публикации… Ну, и что ты хочешь? Одни так, другие по-другому. — Это же ученые. Их среда. И пусть… Что ты нервничаешь? Мы не можем как бывало…
Лигачев: Печать стала и по зубам давать этим… Вот в «Советской России» была статья. Очень хорошая статья. Наша партийная линия.
Воротников: Да! Настоящая, правильная статья. Так и надо. А то совсем распустились…
Громыко: Да. Думаю, что это хорошая статья. Ставит все на место.
Соломендев что-то начал в этом духе. И Чебриков уже было открыл рот…
М. С: Я ее мельком проглядел перед отъездом в Югославию.
Перебивают… Что, мол, очень стоящая статья. Обратите внимание…
М. С: Да, я прочитал ее потом, вернувшись…
Опять наперебой хвалят статью.
М. С: А у меня вот другое мнение…
Воротников: Ну и ну!
М. С: Что «ну и ну»?…
Неловкое молчание, смотрят друг на друга.
М. С: Ах, так. Давайте на Политбюро поговорим. Я вижу дело куда-то не туда заходит. Расколом пахнет. Что «ну и ну»? Статья против перестройки, против февральского Пленума. Я никогда не возражал, если кто-то высказывает свои взгляды. Какие угодно — в печати, письма, статьи. Но до меня дошло, что эту статью сделали директивой. Ее в парторганизациях уже обсуждают, как установочную. Запретили печатать возражения этой статье… Это уже другое дело.
А на февральском Пленуме я не «свой» доклад делал. Мы его все обсуждали и утвердили. Это доклад Политбюро и его Пленум утвердил. А теперь, оказывается, другую линию дают… Я не держусь за свое кресло. Но пока я здесь, пока я в этом кресле, я буду отстаивать идеи перестройки… Нет! Так не пойдет. Обсудим на Политбюро.
В четверг вечером, после официальной части ПБ, когда нас, помощников, оттуда «попросили», разговор пошел так…
Рассказывает Яковлев: М. С. сказал несколько слов…, но таких, что побледневшему Лигачеву пришлось выступить первым.
Лигачев: Да, Чикин у меня был. Мне статья понравилась. Но больше я к ней отношения не имел (комментарий Яковлева: Врет, и я увидел, как внутренне это взбесило Генерального).
Г ромыко уже «подстроился», долго болтал что-то невнятное, но ясно было: ни нашим, ни вашим.
Воротников оправдывался за вчерашнее «ну и ну!», но искал выход в жалобах на печать и что на нее управы нет.
После Воротникова, говорит Яковлев, я понял, что пора выступить мне. Потому, что не было уверенности, что все читали, даже те, кто мог бы выступить с осуждением статьи и могло бы получиться, что начали бы автоматически поддакивать против распущенности печати и дело смяли бы…
Я говорил минут 20. Показал по пунктам, что весь смысл статьи и по духу, и по тону, и каждым своим положением — против Горбачева, против февральского Пленума, что это манифест антиперестройки. Когда закончил, было уже поздно, около 10 часов. М. С. говорит: давайте на этом сегодня закончим, завтра продолжим.
