Нервов уходит много. А по поводу его обычной манеры играть сразу на нескольких роялях (в данном случае — Пышков был сделан арбитром нашего текста, поскольку он участвовал в сочинении сусловских статей для «Коммуниста» и ПМС), я на этот раз ему закатил сцену. Так, мол, не делают Он (Пышков) мой подчиненный и к тому же уважает меня, и отнюдь не считает, в отличие от вас, что я пишу хуже его. И поэтому сразу после того, как вы в тайне от меня дали ему задание, первое, что он сделал — пришел ко мне. В результате и он в глупом положении, и у меня всякий энтузиазм пропал дальше работать «над вашим докладом». Оправдывался. А вообще и то, и другое глупо и мелко: и с его стороны, и с моей стороны. Едем в одной вонючей телеге, где все дозволено, и нечего чистоплюйством заниматься.

В середине месяца была делегация Ямайки во главе с тем самым генсеком Данкеном, которым я восхитился, будучи там. Здесь он произвел жалкое и неприятное впечатление. Он приехал просить. Не дадим, — они, Мэнли, правительство КНП, прогрессивный режим, будут сброшены на ближайших парламентских выборах. Лидер враждебной им партии (лейбористов) съездил в США и, вернувшись, по ТУ сказал, что привез 50 тыс. долларов для проведения избирательной кампании. Данкен, очевидно, хотел с тем же вернуться из СССР.

Однако от наших МВТ и ГКЭС ничего за так не получишь. А по партийной линии (он после переговоров попросился остаться со мной с глазу на глаз и «изложил» — 1 млн. американских долларов и восемь автомобилей, иначе — провал) — мне неожиданно для самого себя (при весьма плевом отношении Б. Н. к какой-то Ямайке) удалось выклянчить 40 тыс. долларов и, кажется, удастся добиться 5 автомобилей «Лада».

Но это уже после их отъезда. До — я, естественно, ничего определенного им сказать не мог. И уезжали они весьма разочарованные и мрачные. Меня неприятно поразило отсутствие элементарной нравственной и даже формально-дипломатической культуры у этих негров-мулатов с дипломами английских и канадских университетов. Они не скрывали своего пренебрежения к нам, к СССР, к тем, кто с ними возился, после того, как поняли, что им на тарелочке не вынесут всего, что они просят.

Они впервые в СССР. Но их ничего не заинтересовало в Москве, хотя они ничего о нас не знают. Им не захотелось ни посмотреть Москвы, ни даже спросить нас о нашей жизни, о наших делах и заботах.

Я сначала переживал и даже сожалел, что они едут: знал, что мы им почти ничего не дадим. Но потом, увидев, как они на нас реагируют (как на большую дойную корову, а на остальное — плевать), воспылал презрением ко всей этой Ямайке вместе взятой.

И еще раз убедился в своей правоте — в спорах, давних с Карэном. Лучшая политика в отношении внешнего, в том числе «третьего мира» — изоляционизм. Послать всех крупно на х. и пусть потом умоляют нас с ними общаться. Но и не лезть в их дела.

Афганистан. С каждым днем мы вбухиваем в это «дело» огромные суммы и материальные средства. Всем их снабжаем и всем обеспечиваем. Приезжал их министр иностранных дел. Прямо заявил, что казна пуста и госбюджета хватит лишь на содержание двух министерств. Остальное — давайте. И даем: трактора, машины, хлеб, радиостанции, бумагу, деньги, не говоря уже о содержании своих войск там и, кажется, афганских тоже. Признаков укрепления режима практически никаких нет. Беспросветно в смысле создания хотя бы мало-мальски жизнеспособной политической структуры. Уйдут наши войска — и Кармаля через пару дней не будет. В общем, влипли фундаментально.

С кем ни поговоришь — даже не возмущаются, а удивляются: мол, сколько все это может продолжаться? Т. е. весь этот брежневский режим. Опять пошли злые политические анекдоты.

Вчера был в гостях друг Толя Куценков. Выпили. Отвели душу. Меня удивила новая в нем черта: российская почвенность, горечь за русский народ, который страдает от интернационализма и, которым помыкают разные «чучмеки». Рассказывает о мнениях разных людей (он много ездит). Общий «глас народный» — «Надоел!» (имеется в виду Брежнев). А выхода никто не видит и не предлагает.

Стал читать Ленина. И вновь — под обаянием его убежденности, страстности, которые превращали его ум в могучий аппарат. И вновь — во власти рационалистической классовости его логики. Ее можно опровергать сегодняшними событиями, но и то, если их хватать наугад и поверхностно. Но она неопровержима как орудие тогдашней истории.

Передо мной одновременно мифы иррациональной народности. Читаю «Лунина» Эйдельмана — еврея, без которого мы, русские историки, не знали бы ее так глубоко и «непосредственно». Говорил с Куценковым, который отражает почвенные метания думающей и совестливой московской интеллигенции. В последней «Литературке» интервью с Распутиным (писатель), который, оказывается, увлекается «Историей государства российского» Карамзина и «Историей России» Соловьева, считая их шедеврами самопознания нации. И, кстати, заявил: верю, что и через 100 лет русские останутся русскими, татары татарами, французы французами, несмотря на все успехи интернационализма. И по неслучайному совпадению в качестве святынь назвал для русских «Куликово поле» и «Бородино» (против татар и французов).

Значит, вот опять мы раскалываемся на западников (Ленин) и славянофилов. Или и в том, и в другом ищем еще более глубокого смысла. Но почвенность — это не идея. Идея же Ленина опошлена последующим развитием и ежедневно превращается в насмешку под действием брежневизма.

Кстати, о почвенности. Пришел том Лермонтова. Стал листать. И вновь поразился гениальности. Пятнадцатилетний мальчишка пишет «Жалобу турка», в которой в двух строфах передает всю суть России на века вперед. В двадцать три года он создает «Бородино», которое затаскано школьными представлениями, но которое содержит в себе всю философию и русский дух «Войны и мира». А рядом непостижимое и по форме, и по содержанию, — «Смерть поэта». В двадцать шесть он пишет неповторимое произведение «Герой нашего времени», которое становится фактически началом новой эпохи в развитии всемирной прозы.

И я подумал: Лермонтов, Пушкин. Они более, чем на три века появились позже, чем Монтень, которого я сейчас читаю с изумлением, потому что там вся вечная и неизменная мудрость жизни, несмотря на все бурные катаклизмы истории. Так вот: когда у нас были Курбский, Пересветов, да сам Иван Грозный, которые, оказывается, писали тексты, как теперь наши «консультанты», у них уже были Монтень, Паскаль, Бэкон, Шекспир, Эразм, Т. Мор и проч. Дистанция просто неизмеримая. Мы их начали догонять при Екатерине II. А к середине XIX века мы их — если по гамбургскому счету — уже обошли «в данном смысле». Наша поэзия. великие имена. И Пушкин уже выше Байрона. Толстой — Бальзака. Даже сопоставлять кощунственно. Герцен объял и превзошел всю до тех пор существующую философию и политическую науку. И во многих отношениях, благодаря российскому здравому смыслу и реализму, он выше Маркса. И если уж идти до конца., если бы не было Ленина, то Маркса сейчас знали бы лишь студенты-отличники, он затерялся бы среди сотен авторов разных теорий.

Но я не про то. Россия догнала Запад за несколько десятилетий. (Потом, после 1917 года пришлось догонять в материальном отношении — индустриальном, тоже за пару десятилетий). Мы оказались в состоянии не только понимать всю их культуру, но и превзошли ее. Как по Блоку: «Нам внятно все — и острый галльский смысл.

И сумрачный германский гений»

Они же не поняли нас. Пушкина, Лермонтова они до сих пор не могут как следует перевести, потому что не могут понять всего, превосходящего их собственное величие.

Они даже до сих пор не признают за нами право сопоставлять на равных. Впрочем, еще Достоевский занимался «комплексом неполноценности», который порождался непризнанием за нами этого права и, который может быть, был одним из психологических источников того, что у нас то и дело возникал соблазн силой заставить их считаться с нами, признать нас.

Даже на моем узком участке — служебном. Общение с коммунистами Запада: насколько они мельче, поверхностнее нас — тех, кто занимается проблемами МКД. Ни по образованности, ни по широте взглядов они не могут тягаться с любым нашим консультантом. Все их «теории» и политические потуги — лепет, ясно, видный нам, хотя мы вынуждены им подыгрывать, а не развенчивать, как это позволял себе Ленин. Но свысока держатся они. И имеют основание, так как КПСС представляют Шибаевы, Капитоновы и т. п., уровень и суть которых они давно раскусили и поняли, что именно этот уровень определяет политический и идеологический потенциал бывшей ленинской партии.