А, может, циничный и хамоватый Лапин и его телевизионщики сознательно выставляют его на посмешище? Ведь только неплохой режиссер мог такое придумать: закончил Брежнев говорить, заговорили другие. А он сидит с отсутствующим лицом, явно ничего не слушая и, видимо, силясь только справится с тяжестью, которая навалилась в результате непосильного напряжения. Временами бессмысленно оглядывается на подносящих бумажки, что-то произносит (нечленораздельный звук слышен, — он не догадался выключить свой микрофон, а другие не осмеливаются подсказать). Ему дают «текстовочки», он их произносит в «нужном» (отмеченном) месте, потом «заключает» прения по позавчера еще написанной помощниками бумажке.
И все это перед глазами изумленного и махнувшего на все рукой великого народа!
Генсек-президент в состоянии теперь воспринимать лишь значительность самого факта своего выступления или появления где-то, своей беседы или встречи с кем бы то ни было, а не содержание этих государственных акций. То же касалось и партийно- государственных бумаг, под которыми он уже сам не расписывался: Черненко имел монопольное право ставить факсимиле.
Содержание бесед Брежнева, а также кого и когда он примет, определялось всесильными членами Политбюро — Сусловым, Устиновым, Андроповым, Громыко и помощниками, главным образом Александровым.
Брежневу предстояло вскоре после «возведения в сан» ехать во Францию… Неужели рассчитывают, что французы не увидят, что перед ними уже «чучело орла» [46] (так удачно в свое время Давид Самойлов назвал Константина Федина в его роли руководителя Союза писателей)?!
В четверг и пятницу ходил на Товстоногова. Американская пьеса: «Влияние гамма лучей на бледно-желтые ноготки» и «Фантазии Фортаянова» (некоей Соколовой) с участием Юрского. Потрясающая игра актеров. Подобного впечатления от игры не помню со времен довоенного МХАТ'а.
И получилось так, что подряд смотрел две пьесы (из американской и советской жизни), в которых и ситуации, и проблематика, и даже расстановка персонажей (мать с двумя дочерьми) аналогичны. И можно видеть (особенно при совершенстве формы), какая огромная разница в уровне духовности между двумя народами, между двумя обществами и странами. Великая и неповторимая наша страна и потрясающе обильна она талантами.
Кстати, Товстоногов демонстрирует жизнеспособность классического театра. Ему не нужны любимовские подпорки в виде звуков, хорошей музыки, шума, балагана, хулиганствующих реплик и приемчиков, бьющих на сенсацию дешевой политической смелости (вот, мол, я какой, не боюсь министерства культуры и всякого прочего начальства!).
20 июня 1977 г.
Эйфория продолжается. Телевизор — отлет в Париж, прилет в Париж. Поцелуи во Внуково — с одними да, с другими рангом ниже, нет. А одно время они начали было выходить из практики протокола.
Загладин все время мелькает на втором плане, наряду с Александровым и Блатовым. На обывателя — изящный, уверенный, раскованный Жискар и напряженный, настороженный наш. Маска старого измотанного человека, которому очень тяжело нести бремя и который, будто ждет не дождется, чтобы скорей попасть в замок Рамбуйе и укрыться в отведенных покоях.
Жискар говорит нахально, в де-голлевском стиле парадные банальности, но и со всем тем политическим смыслом, который ему нужен. Наш стоит и, кажется, ничего не смыслит. Потому, что ему сейчас самому говорить. без бумажки! Начал путаться, ни одной правильной фразы, шутка о парижанках звучит нелепо, она просто не получилась — что-то выпало. Политического смысла, кроме того, что «предстоит поработать вопросы». - не улавливает наш несчастный телезритель. Впрочем, в газете все будет в ажуре, т. е. — и в официальном тексте.
А я вчера провожал утром Гэс Холла. До этого — весь вечер субботы — на Воробьевых горах в особняке — беседы и тосты. Выжимал я из себя все возможное, чтоб сгладить впечатление, что после встречи наверху он, Гэс Холл, стал у нас никому не нужен. Б. Н., действительно, прихворнув, отказался даже проводить его. Не позвонил ни разу по возвращении из Риги. Да что там! У меня ни разу не спросил: как, мол, там дела. И вот я отдувался, спасая наш интернационалистский престиж: рассказал ему, как ответил Ж. Марше на предложение Брежнева встретиться в Париже, чтобы «обменяться информацией об итогах переговоров с Жискар д'Эстеном»
Канапа ответил через посла: Политбюро обсудило и пришло к выводу, что встреча нецелесообразна. Причины:
1. Вы, КПСС, пытались расколоть нашу партию, направив нам письмо. Пытались свергнуть нынешнее руководство ФКП.
2. Вы грубо вмешались в наши внутренние дела, направив нам свое мнение перед майским Пленумом, на котором мы определили свою позицию в отношении ядерного оружия Франции.
3. Ваши товарищи из ЦК ведут в братских партиях подрывную работу против ФКП. (По этому поводу Б. Н. хитро спросил у Загладина: не вас ли с Черняевым тут имеют в виду — ваши поездки в Италию, Бельгию, Швейцарию, ФРГ?). На что Загладин ответствовал: что касается меня, то я именно и веду подрывную работу!
Всякие другие вещи рассказал я Гэс Холлу. Лестные — выдумывал (от имени Суслова) высокие оценки значения его приезда для советско-американских отношений, для МКД. Получилось ловко и сдержанно. Было (тогда) даже приятно. А теперь — противно.
Брутенц сегодня сказал о проблеме отмирания надобности в Международном отделе ЦК! Действительно, при таком-то отношении к «нашему делу».
К. Симонов — двухтомный военный дневник. То, из-за чего при Твардовском Демичев пустил под нож два номера «Нового мира», но я успел прочитать сигнальный экземпляр. Сильные там были вещи. Остались ли?
25 июня 1977 г.
50-летие Загладина. Орден Ленина. Впрочем, если уж Героев раздают кому попало, то он этот орден заслужил. Б. Н. завистливо недоволен. Бурчал мне один на один, хотя и сказал: «Это же мы сами так представили». Осудил слишком уж хвалебный и восторженный адрес. Спрашивал, кто писал. Я не мог ответить, так как сам не знал.
В день юбилея Б. Н. собрал у себя треть Отдела и, очень выбирая слова, поздравлял Вадима. А тот «в ответ» его растрогал, сказав, что он, у которого уже умерли родители, питает к Б. Н.'у сыновние чувства и считает его своим учителем.
Другие речи сочтено было неуместным произносить в кабинете Пономарева. Переместились в кабинет Загладина. Там я экспромтом сказал «красивую» речь, хотя меня никто не просил. Вечером хотели устроить попойку тут же в кабинете, но я предложил свою квартиру, Вадим согласился. Думаю теперь, насколько я был искренен в своих красивых и оригинальных речах? Я считаю, что ни на один процент не кривил душой. Во всех трех ипостасях Загладина, на которые его «разложил» в своем тосте Александров, он заслуживает уважения: как уже заметный политический деятель, как писарь при Главштабе, т. е. при Генеральном, где реально формируется политика, и как частный человек. На нашем элитно- политическом горизонте Загладин незаурядная фигура. И кроме того, у меня и личная симпатия к нему. Мне в нем больше не нравится его отношение к людям, его неразборчивость в этих отношениях, а не он сам. Хотя я, например, не хотел бы быть на него похожим ни в чем, за исключением одного — составлять за полчаса приличные доклады для любой аудитории.
2 июля 1977 г.
С 27 июня по 1 июля был в Праге. На теоретической конференции, где Б. Н. читал наше «Некоторые вопросы теоретической работы КПСС за 60 лет». 67 компартий, 10 партий из «третьего мира». Выступило 67 делегаций.
Поглощенный текучкой, человек «изнутри» может ничего и не заметить: собираются, говорят тысячу раз сказанное. Реальная жизнь присутствует (далеко не у всех) в виде информации о своей стране.
Но стоит чуть-чуть вдуматься в характер спектакля, чтоб увидеть ничтожность его сути. Ведь сборища эти устраиваются, чтоб самим фактом показать, что МКД, как явление международное еще существует. Но уже самим этим они, эти сборища, обречены быть оборонительными мероприятиями против тех, кто думает, что МКД мешает деятельности партий у себя дома, и против тех, кому просто надоела эта затянувшаяся игра в «большую силу».
